Искатели золота - Андре Лори

Наконец Жерару удалось соскользнуть на землю; он не ошибся в своем расчете: носорог по инерции мчался вперед и, будучи в не состоянии остановиться, сильно хлопнулся о дерево и заревел от боли. Затем, повернувшись, он как молния налетел на своего противника.

Но в эту самую минуту показался Голиаф. С поднятым хоботом и налившимися кровью глазами он бежал на помощь к своему другу. Не успел носорог опомниться, как его повалили и затоптали ногами; слон был великолепен в своем гневе и ненависти!

Носорог наконец поднялся и укусил его в грудь. Голиаф еще раз помял его. Слышался треск костей, отрывистое дыхание обоих животных, прерываемое гневным рычанием; земля дрожала под их ногами; на желтом песке образовались пятна крови.

Наконец Голиаф победил. Он выпрямил хобот и испустил резкий торжествующий крик, точно приглашая своих друзей полюбоваться на чудовище с разорванной грудью и размозженным черепом; носорог вздрагивал в последних конвульсиях.

Победитель тоже был опасно ранен; он исходил кровью от укуса в грудь и удара рогом в живот. Колетта, вся в слезах, сделала ему перевязку. Голиаф, дрожавший еще после борьбы, показывал свою радость и гордость маленькими отрывистыми криками. Пришлось отложить путешествие, потому что слону нужно было дать время поправиться.

Отказавшись от пищи, слон углубился в чащу, где среди массы деревьев нашел маленький кустик, листья которого принялся жевать, чувствуя инстинктом, что это растение заключает для него целебные свойства.

Жерару хотелось узнать, какой вкус оно имело; попробовав его, он почувствовал во рту сильную горечь, из чего заключил, что это средство противолихорадочное, подобное хинину, а потому он нарвал его на всякий случай.

Странная вещь, Голиаф точно стыдился своей болезни. Он нарочно стал избегать общества своих друзей, явно показывая им, что хочет лечиться сам. Тогда они перестали тревожить его.

Через три дня он показался, по-видимому, совершенно здоровый. Лихорадка пропала, раны заживали, и вообще по всему было видно, что он хочет отправиться в дорогу; а потому и путешественники двинулись, делая в сутки не более пятнадцати-двадцати километров.

Но здоровье Голиафа сильно пошатнулось. Он не только потерял свою прежнюю веселость, но стал еще худеть с каждым днем и совсем лишился аппетита. Путешественники решили, что с ним сделалась та неизвестная болезнь, от которой гибнет скот в Африке и в борьбе с которой ветеринарное искусство оказывается бессильным.

Чтобы не утомлять его, на него садились только по двое, но Голиаф волновался, когда не видел Колетты около себя и когда она не сидела на его спине, поэтому она должна была все время находиться перед его глазами.

Однажды утром, когда наши беглецы проходили по открытому месту, отделявшему их от леса, где они собирались остановиться, они увидели себя окруженными толпой громадных негров, вооруженных копьями и щитами. Все они разом вскрикнули и бегом устремились на путешественников.

Оставалось одно спасение: не увезет ли их Голиаф с прежней скоростью. Переглянувшись между собой, они все пятеро вскочили на него, и Колетта шепнула ему.

— Еще одно усилие, Голиаф мой, или мы погибли!

Выйдя из своей апатии, животное пустилось бежать во всю прыть. Негры неслись вдогонку за ними, пуская им вслед стрелы, из которых одна попала в бок Голиафа. Жерар тотчас же вырвал ее, но слон как будто и не почувствовал этой раны; он побежал еще быстрее и настолько опередил негров, что те казались маленьким облаком пыли. Беглецы приехали в лес и подумали, что они спасены еще раз.

Но вдруг Голиаф споткнулся, зашатался, замедлил бег и повалился.

Пятеро путешественников, сброшенные сильным толчком, упали на землю; поднявшись, они увидели, что бедное животное издыхает: последнее усилие совсем доконало его.

Колетта, опустившись перед ним на колени, стала звать его, ласкать, силилась приподнять его большую голову. Слон открыл глаза и, устремив их на девушку, точно хотел сказать:

— Мне так хотелось спасти тебя, но ты видишь, я умираю!

Слезы Колетты лились крупными каплями на широкий лоб ее верного друга.

— Да, ты все сделал, чтобы спасти нас, я знаю это!.. — говорила она. — О! Мой Голиаф, я никогда не утешусь, потеряв тебя! Не умирай, умоляю тебя, останься с нами!

Голиаф, сделав последнее усилие, чтобы приподнять свою тяжелую голову, хотел полизать ее руки; но голова упала с почти человеческим стоном, его глаза закрылись и сердце перестало биться.

Беглецы не трогались с места. Они не хотели верить такой внезапной катастрофе.

Одни, без оружия, как они теперь будут бороться с опасностями, окружающими их со всех сторон, как они пройдут то расстояние, которое отделяет их от цивилизованной земли?

Жерар хотел увести сестру от этого душу надрывающего зрелища. Она нагнулась, чтобы поцеловать лоб того, кто столько времени так верно служил ей, как вдруг раздались дикие крики и раздвинулись ветви и травы, чтобы пропустить негров, догнавших беглецов.

На этот раз всякая надежда на спасение была потеряна. В несколько минут толпа дикарей окружила их и поволокла за собой, не взглянув даже на неподвижную жертву, лежавшую на земле.

ГЛАВА XIV. Известия о Лупусе. Дурбан и Клейндорф

В Маюнге Генрих Массей нашел сначала занятие в качестве архитектора на лесопильном заводе господина Валентина, разрушенном пожаром. Молодой архитектор отстроил его в несколько недель. Потом ему поручили постройку литейного завода, на котором он остался директором всех технических работ. Три месяца спустя Генрих стал главным инженером по всему северо-западному берегу Мадагаскара. Ему приносили образцы минералов, просили производить анализы. Господин Хаган не ошибся, говоря ему, что на этом большом острове для него найдется масса дел, что здесь он может приобрести себе громадное состояние.

Но и у его матери, и у него самого было на уме только одно: найти своих родных, а так как они могли встретиться с ними лишь в Трансваале, то и считали только один Трансвааль своей обетованной землей.

Напрасно они спрашивали известий у всех французских консулов Индийского океана. Никто ничего не слышал ни о самом Массее, ни о Колетте, ни о Жераре, ни о Мартине. Одна из лодок «Дюранса» причалила к Сейшельским островам; другая — в Пембо; третья — к острову Альдабра. Но решительно нигде не упоминалось о семействе Массей, о капитане Франкере и докторе Ломонде.

Сколько нужно было иметь силы воли несчастной матери, чтобы скрывать постоянное горе, измучившее ее любящее сердце. Ее Колетта, ее обожаемая дочь, этот ребенок, который ни одного вечера не заснул, не поцеловав ее, — где она находится в эту минуту? Быть может, ей пришлось пережить опасности хуже смерти со дня их разлуки?