Обмани смерть - Равиль Бикбаев

— Не все отравлены! — вызывающе бросила Даша.

— Вижу, — кивнул Обмани смерть, — и не только по тебе. Есть еще нормальные люди, только пока их меньшинство. И среди нас такие были, но…

— Разве? И что же с ними стало? — недоверчиво усмехнулась Даша.

— У меня был приятель, — глядя мимо девушки на оклеенную дешевыми обоями стену комнаты, заговорил Обмани смерть, — учились в университете вместе. Сутулый такой, очкарик Вася. Всё ко мне жался, подружиться хотел, я же в университете был «герой орденоносец», десантник, ветеран Афгана. И учился я неплохо, все предметы мне легко давались, да и преподаватели ко мне снисходительно относились, так что все сессии я только на «отлично» сдавал. Как в женское отделение общаги соберусь гулять, ну бухать там и всё такое… так этот Дохлый (это его кличка была) со мной просится. Пошли, мне не жалко. Однокурсники и все девчонки в общаге над ним подсмеивались, денщиком моим звали. Ну, он мне за водкой или за презервативами постоянно бегал, если у меня денег не было, то на свои покупал. Разок его парни с другого курса и постарше избили. Приходит ко мне, рожа в синяках и ждёт, что я его друг — «кумир» и «герой десантник» пойду всех его обидчиков с «одной левой вырубать». А я взял да и не пошёл. Он обиделся аж до слез и убежал. И больше университет не ходит. Мать его приходит ко мне домой, рассказывает: мальчик не кушает; всё плачет по ночам в подушку; ей ничего не говорит, уж не любовь ли у него несчастная, ты ничего не знаешь? Прихожу к несчастному, разочарованному, дохленькому мальчику и рассказываю как меня «героя десантника» по первому месяцу службы на КМБ — курсе молодого бойца, били, гоняли, как сортиры говенные зубной щеткой чистил. Как дрался, как получал в драках. И одному против троих выходить приходилось, а на следующий день, избитый бежал марш-бросок с полной выкладкой в противогазе, падал, вставал и снова бежал. Жаловаться не кому, плакать бесполезно, просить помощи не у кого, или живи и дерись или подыхай. Подвожу этого хилого мальчика к окну, показываю на турник во дворе, объясняю: «Сможешь за месяц натренироваться и подтянутся пятнадцать раз за один подход, буду учить тебя драться, нет, так тебя всю жизнь бить будут. И ещё ты считал меня другом? А ты мне не друг, ты шестерка — денщик. Хилые как их не называй, только такими и остаются. Понял?» Через месяц он подтягивался семнадцать раз. Через год пятьдесят, больше чем я. Ну и драться научился. Заходит один в университетский сортир на перемене, а пространство в туалете маленькое, места для маневра нет, группой драться, только друг другу мешать. Трое его обидчиков у раскрытого окна курят, он без разговоров одного справа в челюсть — нокаут, тут же второму серию ударов проводит, тот на зассынный пол падает и блюет, третий рыпнулся так он ему ударом ноги голень повредил, а потом обездвиженного забил. И новое прозвище получил «Псих». Эти трое еще двух дружков пригласили и вечером после лекций его встречают. Он, один на пятерых бросился, но не сдури, а с молотком. Орёт: «Убью суки!» Те врассыпную. Кто это видел, ему кричат: «Стой псих!» Дальше он уже без меня рукопашным боем занимался, да и вообще мы друзьями не стали, так, приятели. Он в душе так и не смог мне простить, что я за него тогда не вступился. Когда университет окончили, он в прокуратуру следователем, я в адвокатуру. У меня дела неплохо пошли, а его в декабре девяносто второго выгнали с работы, он дело по убийству и вымогательству закрыть отказался, его под «зад коленом», а дело другой следак закрыл. В конце сентября девяносто третьего мы встретили последний раз. Тогда грабеж страны только начинался и в азарте беспредельного воровства власти совсем охренели: пенсии; зарплаты; пособия месяцами, а то и годами не платили, на улицах открытый бандитизм. В столице дело революцией запахло, он туда собрался и меня с собой зовет: «за справедливость сражаться». Я отказался, семья, ребенок маленький, жена в декрете, пропадут они без меня, да и не верил я уже никому. Смотрит он на меня, и знаешь, взгляд у него такой был, я и сам так на ссыкунов в Афгане смотрел, ничего не сказал и ушёл. В ноябре девяносто третьего к его матери зашел один мужик, и рассказал как Вася при расстреле «Белого дома», когда уже все бежали, остался. Раненых выводил, потом последних отступавших прикрывал, до последнего отстреливался. Убили его. Его мать слегла и просила меня хоть тело его найти. Я поехал столицу и ничего не нашел, где парня похоронили, до сих пор не известно. Пока искал, то встретился с одним из защитников «Белого дома», он показал мне их последнее обращение. Подлинное оно или нет, я не знаю, но храню. Вот оно:

«Братья, когда вы прочтете эти строки, нас уже не будет в живых. Наши тела, простреленные, догорят в этих стенах. Мы обращаемся к вам, кому повезло выйти живым из этой кровавой бойни.

Мы любили Россию. Мы хотели, чтобы на этой земле восстановился, наконец, тот порядок, который Богом ей определен. Имя ему — соборность; внутри ее всякий человек имеет равные права и обязанности, и преступать закон не позволено никому, в каком бы высоком чине он ни был.

Конечно, мы были наивными простаками, за свою доверчивость мы наказаны, нас расстреливают и в конце концов предадут. Мы были лишь пешками в чьей-то хорошо продуманной игре. Но дух наш не сломлен. Да, умирать страшно. Однако что-то поддерживает, кто-то невидимый говорит: «Вы кровью очищаете свою душу, и теперь сатана ее не достанет. И, погибнув, вы будете гораздо сильнее живых».

В наши последние минуты мы обращаемся к вам, граждане России. Запомните эти дни. Не отводите взгляда, когда наши обезображенные тела будут, смеясь, демонстрировать по телевидению. Запомните всё и не попадайтесь в те же ловушки, в которые угодили мы.

Простите нас. Мы же прощаем и тех, кто послан нас убить. Они не виноваты… Но не прощаем, проклинаем бесовскую шайку, севшую России на шею.

Не дайте затоптать великую православную веру, не дайте затоптать Россию.

Наши души с вами. Россия непобедима.

— Не дайте затоптать Россию, — дрожа губами, повторила чужие смертные слова Даша и хрипло, страшно, уверенно добавила, — Спите спокойно. Мы не дадим ее затоптать. Ваши души с нами.

— Как видишь, лучшие всегда гибнут первыми, — после тяжелого и краткого молчания чуть слышно сказал Обмани смерть, — а вот мы капитулировали, смирились и остались живы.

Обмани смерть взглянул на девушку с ожесточенным и волевым лицом и резко как вынося приговор себе и таким же как и он, договорил:

— Мы остались живы, и теперь уже исходе лет, слышим как дрожит земля под нашими ногами, видим как нас уже лишенных сил, больных и беспомощных душат ростом цен, грабят на улицах, и в глаза с откровенным хохотом издеваются торжествующие «победители». Расплата за трусость наступила, и винить в этом некого.

Настойчивая трель звонка прервала разговор. Петр Николаевич вышел из комнаты и посмотрел через оптику дверного глазка. Кольцов. Петр открыл дверь.

— Проходи Андрей, — посторонившись, пропустил его в квартиру Петр Николаевич.

В единственной комнате Кольцов и Даша сели за обшарпанный деревянный стол. Обмани смерть поставил у межквартирной стены музыкальный центр, включил воспроизведение. Фоном к разговору зазвучала попсовая назойливо бессмысленная суррогатная подделка под музыку.

— В это время соседи с работы приходят, дети после второй смены из школы возвращаются, а стены тут тонкие, звукоизоляция слабая, не к чему им даже случайные обрывки наших разговоров слышать, — пояснил Обмани смерть, в ответ на вопросительно недоумевающие взгляды.

Сел за стол и негромко заговорил:

— Итак, полиция уже пришла к выводу, что мотив у всех убийств один, это серия, а стреляет социопсихопат маньяк-одиночка, но, — Обмани смерть бледно усмехнулся, — там не исключают версии, что действует группа, как нас по научному называют: «социопсихопатов». Оперативным путем проверяют многих. Из нашей группы под подозрение попал я. Многих из жертв я знаю, ранее высказывался о них нелицеприятно, навыки убийцы имею, кроме того отсутствие следов преступления, это тоже след который ясно показывает, что убийца знаком с криминалистикой и приемами работы оперативников. Но основным мотивом для подозрения стало, то что я еще задолго до начала серии выстрелов интересовался причинами по которым прекратили уголовное дело по педофилу, которого мы потом уничтожили. Взялись за мою разработку всерьез. Проверяют все связи, установили наружное наблюдение. Пытаются установить место моего нахождения во время выстрелов. Пока их смущает только несколько обстоятельств, график работы у меня свободный к одному месту я не привязан и точно установить моё физическое пребывание оперативными приемами невозможно, следующее, мой включенный телефон в момент выстрелов, находился за десять километров от места преступлений в жилом районе на улице. Это более чем шаткое алиби, но тем не менее. По моим связям, всех перечислять не буду, но ты Андрей и ты Даша как мы и планировали пока остались вне подозрений. От тебя Андрей отстали сразу как только установили, что ты по документам во время трех выстрелов был в Германии, а ты Даша в списке контактов проходишь: как дочка моего друга врача.