Специальные команды Эйхмана. Карательные операции СС. 1939–1945 - Майкл Масманно

Несмотря на то, что Брауне, по его словам, испытывал чувство «внутреннего дискомфорта» при выполнении приказа фюрера и совершении массовых убийств под прикрытием этого приказа, он никогда не предпринимал ничего с целью облегчить свои страдания и добиться освобождения от выполнения таких обязанностей. Поскольку его непосредственным начальником был Олендорф, я предположил, что Брауне мог находиться с Олендорфом в дружеских отношениях. Я подумал, что у него была возможность сказать Олендорфу: «Мне очень трудно выполнять этот приказ. Не могли бы вы предпринять что-нибудь для того, чтобы освободить меня от его выполнения? Не могли бы вы поручить мне что-нибудь другое?»

Выслушав эту мысль, Брауне насупился: «Полагаю, что в этом случае герр Олендорф счел бы, что я пытаюсь уклониться от выполнения своего долга. И несмотря на то что между нами были хорошие отношения, если бы я пошел на это, я не нашел бы у него ни малейшего понимания».

«Значит, вы больше боялись прослыть трусом и поэтому не хотели воспользоваться возможностью попросить освободить себя от выполнения задачи, которая вам казалась настолько тягостной и неприятной?»

«Нет, ваша честь. Я не видел в этом смысла. И герр Олендорф здесь ничего не мог бы сделать».

Но Брауне не нужно было опасаться в свой адрес обвинений в уклонении от своего долга. Ведь Олендорф сам засвидетельствовал, что он имел возможность «достаточное количество раз убедиться в том, что многие подчиненные не согласны с этим приказом и внутренне находятся в оппозиции к нему. Поэтому некоторым своим подчиненным я запретил участвовать в казнях и отправил их обратно в Германию».

Изучив данные биографии Брауне, суд имел возможность убедиться в том, что, когда у него были причины отказываться от выполнения приказов, он так и поступал. Его адвокат под присягой показал, что во время службы в Норвегии Брауне вступил в настолько непримиримую борьбу с рейхскомиссаром Тербовеном, что отменил его приказы, касающиеся проведения широкомасштабных карательных операций, освободил заложников и государственного министра страны Герхардсена. И, несмотря на это, Брауне не только не расстреляли, но даже не наложили на него дисциплинарное взыскание. Был ли Брауне более человеколюбивым в Норвегии, чем в России? Ни в коей мере. Он выступил против решения Тербовена, потому что, как это подчеркнул один из свидетелей, Брауне ни в малейшей степени не верил в успех этих мер. Он ожидал, что они вызовут у населения лишь рост недовольства политикой германских оккупационных властей и укрепят его решимость к сопротивлению. (Кроме того, норвежцы – германцы по происхождению и считались германскими нацистами братским народом. А добровольцы-норвежцы из партии Квислинга, норвежского нациста, воевали на Восточном фронте против советских войск, в основном в составе дивизии «Викинг». – Ред.)

Но с евреями все обстояло совсем не так. Никто не собирался становиться на их сторону, следовательно, можно было безбоязненно продолжать их убивать.

Поданный штандартенфюрером С С Брауне пример твердости и последовательности не пропал втуне и был подхвачен, подобно эстафете, следующим обвиняемым, оберштурмбанфюрером СС Адольфом Оттом. Когда Отта спросили, случалось ли ему когда-нибудь освободить хоть одного еврея, он ответил так: «Я считаю, что в таких случаях всегда следует руководствоваться соображениями последовательности. Либо я должен расстрелять всех, кто был захвачен, либо я должен всех освободить».

В феврале 1942 г. Отт принял командование зондеркомандой 76 эйнзатцгруппы В в районе города Брянск, расположенного на реке Десне, примерно в 350 километрах от Москвы. Он находился там, выполняя приказ фюрера, до января 1943 г. За этот период силами его подразделения было проведено от 80 до 100 казней. Оправдывая убийства, Отт заявлял, что приговоренные заслуживали своей участи, так как все они были либо партизанами, либо саботажниками. Он был уверен в этом, так как сам лично допрашивал их перед тем, как отправить на расстрел. Я спросил, а что происходило, если оказывалось, что пленник-еврей (в Брянске и округе евреев было мало. Зато Брянский лес был постоянной головной болью для немцев, являясь базой партизан (русских, естественно). – Ред.) не совершал никакого преступления? Его все равно расстреливали?

Он, казалось, был очень удивлен этим вопросом. Да, конечно, его расстреливали, заявил он.

Сделав небольшую паузу, чтобы справиться с удивлением, я задал следующий вопрос, который напрашивался сам по себе: «Какой же смысл было проводить расследование, если его результатом все равно всегда был расстрел? Зачем было тратить свое время на человека, которого вы все равно собирались казнить?»

Но Отт вовсе не был таким расточителем времени, как это могло показаться на первый взгляд. Он допрашивал своих пленников, чтобы получить от них информацию, которая способствовала бы поимке и казни других!

Но если арестованный отказывался давать показания о других? Его все равно расстреливали.

«Некоторые из них отказывались говорить?»

«Так точно».

«И их все равно расстреливали?»

«Если они были евреями, мы должны были их расстреливать».

Теперь перед нами стала открываться правдивая картина: «Значит, вы расстреливали некоторых людей только за то, что они были евреями?»

«Я уже говорил, ваша честь, что каждый выявленный еврей подлежал расстрелу. Не имело значения, был он злоумышленником или нет».

Отт дал даже больше подробностей: «Я дал указания командирам подразделений, что захваченные евреи, не имевшие отношения к партизанскому движению и подрывным организациям, должны были расстреливаться на основании приказа фюрера».

Однако не следует полагать, что Отт вовсе не питал никаких чувств к своим пленникам. Он рассказывал: «В июне 1942 г., даже не имея на то соответствующего приказа, я открыл лагерь для интернированных лиц в городе Орле. Я полагал, что людей не следовало расстреливать за относительно незначительные проступки. Поэтому я приказал помещать людей в этот лагерь, где они должны были работать. Я лично определял, какое время эти люди должны оставаться в лагере, на основе результатов расследования каждого конкретного случая моими подчиненными. Бывали случаи, когда таких людей просто освобождали».

Великодушие Отта в данном случае, возможно, было даже большим, чем он пытался продемонстрировать. Благородство его души выражается не только в том, что, как он заявил, «люди не должны расстреливаться за сравнительно незначительные проступки», но и то, что, как он сам подтвердил, «случалось также» (что следует понимать как «иногда даже случалось»), что людей не расстреливали!