Виа Долороза - Сергей Парфёнов

– Ты хочешь со мной подраться? – процедил он сквозь зубы. – Хорошо! Только после концерта! А то зачем же ради одного удовольствия ребят другого лишать, правильно?

Он отошел от продолжавшего обалдевше стоять в выжидательной позе небритого и поднял с пола гитару. Встав на краю сцены, он широко расставил ноги, будто стоял сейчас не на сцене, а на палубе качаемого штормом корабля, – взял в руки микрофон и оглядев зал, твердым голосом произнес:

– Ребята! Я понимаю, что плохих артистов бьют и тухлыми яйцами забрасывают… Но обычно это делают после выступления! Так, что вы сначала послушайте, а потом уж будете решать, что дальше делать…

В его голосе было такая уверенность, которая заставила зал притихнуть.. Небритый, почувствовав, что остался без внимания, произнес угрожающе:

– Ну, ладно… Посмотрим, что ты можешь…

Отойдя с середины сцены, он прислонился к стене, сложив руки на груди. Таликов оглянулся на своих музыкантов и упрямо мотнул головой:

– "Россию"!

Тяжелый набат и первые аккорды песни разогретую алкоголем публику совсем не воодушевили. Услышав медленное вступление рокеры презрительно заулюлюкали, но Игорь не обращая на них внимания начал петь. Им вдруг овладела полная самоотрешенность. Стало совершенно не важно где он и почему оказался в этом зале – он весь ушел в песню, в её скорбный стих и медленный мотив… Тяжелые, пропитанные горечью слова, словно капли крови начали падать в зал, наполненный неопрятно одетой публикой. Через несколько секунд рокеры поутихли. Это была явно не та попсовая лабуда, на какую они рассчитывали. Резман, стоящий за кулисами и прикрывающий ладонью подбитый глаз, смотрел на собравшихся в зале, – кто-то из них ещё продолжал курить, кто-то продолжал отхлебывать из бутылки, но было ясно, что в настроении зала произошел перелом.

После второй песни парень с татуировкой как-то незаметно исчез со сцены, а рокеры после окончания песни начали восторженно свистеть. Из зала понеслись крики: "Давай ещё!", и кто-то даже нестройно зааплодировал…

В итоге вместо положенных полутора часов, концерт продолжался до глубокой ночи. Некоторые песни пришлось петь по несколько раз. Особенной популярностью у металлистов пользовался репертуар, где Игорь пел про разбойничий социализм и КПСС. Эти песни вызывали у них буйный восторг. С трудом закончив концерт, Игорь подошел к краю сцены. Помолчал, покачиваясь на длинных ногах. Публика в зале настороженно притихла…

– Один из ваших товарищей перед началом концерта здесь, – вдруг сказал Игорь гулко и ткнул в пол сцены перед собой, – ударил моего друга, который прилетел сюда специально, чтобы организовывать мои гастроли… Я хотел бы, чтобы этот человек вышел сюда и извинился… Сейчас! Немедленно! – последние его слова прозвучали резко, как удар бичом.

Он обвел внимательным взглядом пространство перед сценой, выискивая глазами парня с татуировкой, но небритого нигде не было видно… По рядам прошел ропот. Зал заколыхался и пошел неровными волнами – рокеры стали оглядываться. Игорь терпеливо ждал.

– Жаль! – произнес он, наконец, поняв, что извиняться никто не будет. – Жаль… А я-то подумал этот ваш товарищ посильней будет… Ладно! Всё! Спасибо! Концерт окончен! В целом вы нормальные ребята!

После концерта музыканты вернулись в гостиницу, что была расположена рядом с ДК – длинная серая коробка с однообразными клетушками номеров. Сменив концертный костюм на старые затасканные джинсы и потертый свитер, Игорь зашел в номер к Аркадию. Аркадий стоял у платяного шкафа и рассматривал свое несимметричное отражение в зеркале.

– Ну и рожа! – уныло произнес он. Отойдя от зеркала, он уселся на неразобранную кровать и прикрыл подбитый глаз ладонью. Игорь порылся в кармане, вытащив из потертых джинсов медный пятак и протянул его Аркадию.

– На! Приложи… Фингал поменьше будет…

Аркадий взял монету и приложил ее к начавшей отчетливо проступать синюшней гематоме. Прищурив глаз, спросил с сарказмом:

– Слушай-ка, объясни мне, чего тебя вдруг в Сибирь потянуло?

Игорь уселся на единственный в номере стул и устало провел ладонью по лицу.

– Да лет пять назад выступал от я Сыктывкарской филармонии… Старые завязки остались…

Аркадий неторопливо перевернул пятак, приложил его ненагретой стороной к ярко тлеющему вокруг глаза синяку.

– А с филармонией у тебя что?

Игорь горько усмехнулся, вспоминая, видно, что-то давнее и не слишком приятное.

– С филармонией? Был там в то время директором Слесарев такой… Вызвал он меня как-то к себе и говорит: "По какому праву вы поёте свои песни? Вы, – говорит, – не входите ни в Союз композиторов, ни в Союз писателей! Где ваши регалии и дипломы? Запрещаю вам исполнять ваши песни, они антинародные! Понятно?" Я, конечно, не выдержал и высказал все, что о нем думаю… А потом написал заявление об уходе… Вот так и закончилась моя работа в филармонии… Я ведь большинство своих песен давно написал, исполнять только не давали, – добавил доверительно. – Не верили, представляешь, Аркаш? Не верили, что один человек может писать тексты, музыку и аранжировку, да потом их ещё и исполнять, – Игорь подавленно замолчал, видимо, снова переживая давнюю несправедливость, потом, немного отойдя от старых переживаний, спросил:

– Ну, а ты как в свою "эстрадную мафию" попал?

– Как, как? – Аркадий флегматично пожал плечами. – Я ведь еврей, старик, а евреи народ пронырливый… А на эстраде все как раз и решают связи – кто-то кому-то в чем-то помогает, кто-то что-то для кого-то там делает… Мне показалось это тем, чем можно заниматься… Интересно… Кстати, знаешь, чем сильны евреи? Тем, что они всегда помогали друг другу…. У евреев ведь почти две тысячи лет не было родины… Мы ведь народ изгоев и очень долго мы не были связаны такими понятиями родины, какие, например, всегда были у русских – березка там, василёк в поле, церквушка на пригорке. Для нас родина – это вера, культура, традиции и язык… И, если б мы не держались друг друга, если б не помогали – давно бы исчезли, вымерли как филистимяне, ханане или другие ветхозаветные народы… Вот так вот…

Он подошел к умывальнику, долго умывал лицо холодной водой, потом громко высморкался. Вытерся мягким, привезенным с собой полотенцем и снова уселся на кровать. Спросил тоскливо:

– Слушай-ка у тебя ещё пятака нет? А лучше рубля металлического?

Игорь достал из джинсов свой старый потертый кошелек, открыл, заглянул, но ничего подходящего не обнаружил.

– Нет… У меня нет… Можно у ребят попросить…

– Ладно, не надо…

Аркадий, чтобы больше не видеть свою не слишком симпатичную физиономию, в сердцах скрипнул створкой шкафа с зеркалом.

– Нет… Я, конечно, тоже не совсем профан в музыке, – словно оправдываясь, произнес он. – В свое время даже на фортепиано занимался и на сольфеджио ходил… Но это все так… Развития не получило… А ты сам-то давно выступать начал?

Игорь равнодушно посмотрел на мутные сумерки за окном.

– До армии еще… Я тогда "идейным" был. Такой "пай-мальчик"! Мама, помню, пробовала мне мозги вправлять… Безуспешно… Они ведь с отцом в лагере познакомились…

– В лагере? В каком лагере? – то ли не понял, то ли не поверил Резман.

– Не в пионерском же, – горько усмехнулся Игорь. – Они у меня были политзеками… Ещё при Сталине… Я в детстве чуть от обиды из дома не убегал…. "Мама, – говорю, – если ты еще раз что-нибудь плохое о Брежневе скажешь – убегу из дома…" Да… На полном серьезе! – и он засмеялся каким-то клокочущим, нервным смехом. – Такой вот был ретивый комсомолец…

– А до переосмысления как дошел? – Аркадий осторожно принялся массировать пальцами пространство вокруг глаза.

– Началось всё в армии… Армия – она ведь модель страны в миниатюре… Только в гротескном исполнении… Пока два года строем по плацу маршировал начал задумываться… А после армии поехал подрабатывать в Сочи, по ресторанам… Там и увидел, где и для кого у нас коммунизм построен! Нагляделся по самое не хочу… А окончательным аккордом моего осмысления стало участие в конкурсе в Сочи… В Сочах тогда ежегодно конкурс молодых исполнителей проводился… Решил я песню для этого конкурса подготовить… Артистов нашел, ансамбль организовал. Все чин чинарем… Все деньги, что по ресторанам за лето заработал, в это дело вбухал… В общем прошел я на этот конкурс… И песня всем моя понравилась… Но только на заключительном этапе меня срезали! Причем подленько так… Песня моя по мнению жюри, оказывается, была "недостаточно социально-актуальной"! А? Как тебе формулировочка? А на самом-то деле там просто всё было распределено заранее… Но я – наивный дурак, тогда об этом ничего не знал… Потом уже, после того, как мне все объяснили, начал думать, анализировать, читать и историей интересоваться… Ленина всего перечитал… И знаешь… С удивлением понял, какими мы до революции были и каким дерьмом нас сделали. И когда я на сто процентов это осознал, понял, что наш народ забитый и затюканный, надо будить, будить во что бы то не стало пока ещё не поздно…