Кролик разбогател - Джон Апдайк

— Что я с этого буду иметь, Нельсон? — спрашивает Мелани этим своим раздражающе певучим голосом.

— Кайф, — говорит он ей. — Безобидный кайф, как ты любишь. Будешь более или менее меня контролировать. Очаровывать стариков.

— По-моему, мое очарование начало стираться. — Голос ее перестает звучать напевно, в нем появляется грусть. — Возможно, я слишком много разговариваю с твоей бабушкой.

— Такое может быть. — Стоя во весь рост, он вновь чувствует некое преимущество над ней. Это его дом, его город, его наследство. А Мелани здесь чужая.

— Ну, мне она понравилась, — произносит Мелани, почему-то в прошедшем времени. — Меня всегда тянет к старшим.

— Во всяком случае, у нее больше здравого смысла, чем у мамы и папы.

— Так что ты хочешь, чтобы я сообщила Пру, если стану ей писать?

— Не знаю. — По плечам его пробегает дрожь, словно через его узкий пиджак пропустили ток; он чувствует, что мрачнеет и дыхание становится жарким. Эти белые конверты, белый шлем, который она надевала, ее белый живот, когда ты пускаешься в полет, под тобой разверзается огромное пространство, но почему-то тебе не страшно, — тебя крепко держит сбруя, а деревья вдоль поросших травою лыжных троп становятся совсем маленькими, и луга внизу лежат под углом, и большое нейлоновое крыло отвечает на каждый нажим на ручку управления.

— Скажи — пусть держится.

Мелани говорит:

— Она и держится, Нельсон, но она не может держаться вечно. Я хочу сказать, теперь-то уже видно. Да и я тоже не могу здесь торчать до бесконечности. Мне еще надо заехать к маме до того, как вернуться в Кент.

Все настолько усложняется, стоит слову слететь с его губ, что он настороженно прислушивается даже к тому, как дышит.

— А мне нужно добраться до «Берлоги», прежде чем все оттуда уедут.

— Ох, да поезжай ты. Поезжай же. Но я хочу, чтобы завтра ты помог мне навести здесь порядок. Они возвращаются в воскресенье, а ты ни разу не прополол огород и не подстриг траву на лужайке.

Подъехав на легком в управлении старом «ньюпорте» мамаши Спрингер по Джексон-стрит к перекрестку с Джозеф-стрит, Гарри прежде всего видит свою томатно-красную «корону», стоящую перед домом, — она выглядит как новенькая и при этом чисто вымыта. Значит, ее наконец-то отремонтировали. Молодец парень, что велел ее вымыть. Это говорит даже о любви. Прилив раскаяния за недоброе отношение к Нельсону стремительно затопляет его, приглушая чувство счастья, какое он испытывает от возвращения в Маунт-Джадж этим сверкающим воскресным днем в конце августа, когда в воздухе пахнет сухой травой, как на футбольном поле, а клены, того и гляди, наденут золотой наряд. Лужайка перед домом, даже этот неудобный кусочек земли возле кустов азалии и полоска травы между дорожкой и тротуаром, где на поверхность вылезают корни и приходится действовать садовыми ножницами, — все подстрижено. А Гарри знает, как натирают ладонь эти ножницы. Когда Нельсон появляется на крыльце и выходит на улицу помочь с багажом, Гарри пожимает ему руку. Он уже собрался расцеловать парня, но насупленная физиономия Нельсона отпугивает его — ему так хотелось быть поприветливее с сыном, но его порыв захлебывается и тонет в какофонии приветствий. Дженис обнимает Нельсона и менее крепко — Мелани. Мамаша Спрингер, распаренная ездой в машине, позволяет обоим молодым людям поцеловать себя в щеку. Оба приоделись ради такого случая: Мелани — в полотняном костюме персикового цвета, который Гарри у нее не видел, а Нельсон — в сером костюме из плотной синтетической ткани, какого — это уж точно — у мальчишки раньше не было. Новый костюм для роли продавца. Общее впечатление какое-то трогательно-торжественное, а в наклоне тщательно причесанной головы малыша отец с удивлением видит сходство с покойным Фредом Спрингером — только Нельсон выглядит артистичнее.

Мелани кажется ему выше — высокие каблуки. Своим приятным певучим голосом она говорит, поворачиваясь к мамаше Спрингер:

— А мы ходили в церковь. Вы ведь сказали по телефону, что постараетесь приехать к службе, и мы решили устроить вам сюрприз, если вы появитесь.

— Я никак не могла их вовремя поднять, Мелани, — говорит Бесси. — Они ворковали там у себя наверху, как голубки.

— Это все горный воздух, только и всего, — говорит Кролик, протягивая Нельсону сумку с грязным постельным бельем. — Мы же как-никак приехали отдыхать, и мне вовсе не хотелось в последний день вставать на заре только для того, чтобы мамаша могла есть глазами этого приготовишку.

— Он не показался мне таким уж приготовишкой, пап. Просто у всех проповедников такая манера говорить.

— А мне он показался очень радикальным, — произносит Мелани. — Как завел про богачей, которым-де придется пролезать сквозь игольное ушко, так остановиться не мог. — И, обращаясь к Гарри, замечает: — А вы похудели.

— Бегал, как идиот, — говорит Дженис.

— А потом, не обедал каждый день в ресторане, — говорит он. — Слишком много в этих ресторанах дают. Просто обжираловка.

— Мам, не споткнись о тротуар, — вдруг вскрикивает Дженис. — Дать тебе руку?

— Я по этому тротуару хожу уже тридцать лет, можешь мне не напоминать, что он тут.

— Нельсон, помоги маме подняться по ступенькам, — тем не менее говорит Дженис.

— «Корона» здорово выглядит, — говорит малому Гарри. — Лучше новой. — Он, правда, подозревает, что эта досадная неполадка в руле так и не выправлена.

— Я по-настоящему насел на них, пап. Мэнни все откладывал починку, потому что это твоя машина, а тебя нет. А я сказал ему, что хочу, чтобы к твоему приезду машина была готова, точка.

— Прежде надо обслуживать тех, кто платит, — говорит Гарри, смутно чувствуя необходимость защитить своего начальника отдела.

— Мэнни — подонок, — бросает малый через плечо, протискиваясь с бабушкой и сумкой в дверь дома под веерообразным витражом, где среди переплетения свинцовых листьев стоит номер 89.

Следом за ними с чемоданами идет Гарри. За время отсутствия дом немного стерся в его памяти.

— Ох! — тихо произносит он. — Ну и запах — точно старая туфля.

Мамаша должным образом оценивает чистоту, цветы, срезанные с бордюров и расставленные в вазах на буфете и на столе в столовой, вычищенные ковры и выстиранные и отутюженные чехлы на ворсистом сером диване и таком же кресле.

— Здесь не было такой красоты с тех пор, как Фред разругался с нашей уборщицей, старушкой Элси Лорд, и нам пришлось ее отпустить.

— Если взять мокрую щетку и прыснуть на нее чистилкой для ковров... — говорит Мелани.

— Мелани, ты все умеешь, — говорит Гарри. — Единственная твоя беда — тебе следовало быть мужчиной.

Эта фраза звучит более грубо, чем он намеревался, но внезапно пришедшая в голову мысль, когда он входил в дом, вывела его из себя. Это его дом и, однако же, не его. Эти ступени, все эти пустячки. Он живет здесь как постоялец, старик постоялец, который ходит в нижней рубашке, у которого капает из носа, который выпивает и потому с трудом двигается. Даже у Рут есть свой дом. Интересно, как поживает его круглолицая дочь на этом заросшем участке, в доме из песчаника с поцарапанной зеленой дверью.

Мамаша Спрингер принюхивается.

— Пахнет чем-то сладким, — говорит она. — Это, должно быть, чистка для ковра, которой вы пользуетесь.

Нельсон стоит возле Гарри — как никогда близко.

— Пап, кстати о делах, я хочу тебе кое-что показать.

— Ничего мне не показывай, пока я не подниму эти чемоданы наверх, просто поразительно, сколько нужно человеку всякого барахла только для того, чтобы походить босиком в Поконах.

Дженис входит с улицы, открывая с треском кухонную дверь.

— Гарри, ты бы посмотрел огород — там все так чудесно прополото! Салат вырос до колен, а кольраби стала просто огромной!

Гарри говорит молодым людям:

— Вы бы ели ее, а то она делается водянистой, когда перерастет.

— У нее никогда не бывает никакого вкуса, папа, — говорит Нельсон.

— Угу. Пожалуй, никто ее не любит, кроме меня. — А он любит пожевать, потому такой и толстый. Пока он рос, у него были дырки во многих зубах, а теперь, когда зубы у него в коронках, еда стала для него удовольствием. Никакой зубной боли — рай.

— Кольраби, — мечтательно произносит Мелани. — Я все думала, что это такое, а Нельсон говорит мне, что это репа. В кольраби много витамина С.

— Как поживают нынче блины? — спрашивает Гарри, пытаясь сгладить то, что он сказал, будто ей следовало быть мужчиной. Хотя, возможно, он попал в точку: нормальная для мужчины манера хозяйничать переросла в ней в любовь к сладкому.

— Отлично. Я уже подала заявление об уходе, и остальные официантки собираются устроить мне прощальную вечеринку.

Нельсон говорит:

— Она только и ходит по вечеринкам, пап. Я почти не видел ее, пока мы жили тут вдвоем. Твой дружок Чарли Ставрос все время приглашает ее — он и сегодня за ней приедет.