Ксения Петербургская - Наталья Горбачева

Образ жизни современных юродивых мало чем отличается от существования их духовных прародителей. Возможно, у многих на слуху теперь имя слепой юродивой Матронушки, которая до недавнего времени почивала на Дани-ловом кладбище в Москве. Сейчас готовятся материалы к ее канонизации. Она, Бог даст, будет первой прославленной блаженной XX века. Мат-ронушка завещала своим духовным чадам: «Если с тобой что случится, приходи на могилку, наклонись, спроси, что нужно, я дам совет. И всегда ходи на кладбище, когда какая нужда или что… Проси с душой, я помогу. Как принимала людей, так и буду принимать. Так же буду помогать и молиться за вас. Разговаривайте со мной, я буду вас видеть и слышать, что душе вашей скажу, то делайте». И люди стали ходить на могилку Матронушки и пить, и разговаривать с ней, и горько плакать, получая облегчение. На ее могиле были случаи исцелений. Собрана целая книга «откровенных рассказов» о случившихся, по молитвам блаженной Матронушки, чудесах…

Но мы расскажем о другой юродивой XX века, которая незримыми узами связана с великим русским святым прозорливцем Серафимом Саровским и вольно или невольно существенно дополнила одно из его важнейших пророчеств о конце света.

Монахиня Алипия (в миру Агафья Тихоновна Авдеева) умерла в 1988 году, прожив на свете сто лет. И год смерти ее был знаменательным — праздновали Тысячелетие Крещения Руси, а блаженную Ксению Петербургскую причислили к лику святых.

«Житие свое в безвестности сохранив», Агафья Тихоновна рассказывала о себе скудно и немного. Уже с пяти лет помогала по хозяйству — сидела с хворостинкой на завалинке, смотрела, чтобы цыплята не разбежались. А сама непостижимым образом знала, кто из соседей на базар идет, кто в церковь…

В семь лет осталась она круглой сиротой. После смерти родителей нанималась на поденную работу, воду таскала, дрова рубила, на кирпичном заводе трудилась. Но очень рано бросила все и отправилась странствовать по России — пешком исходила тысячи верст. Не заботилась она ни о пище, ни об одежде, искала царствия Божия и правды его и верила, что все нужное приложится, по слову Спасителя. Ей везде сопутствовала удача. По-видимому, уже в молодости Агафья получила благословение на подвиг юродства. Скиталась бездомно, бесприютно и сподобилась особых благодатных дарований.

Однажды пришла в Чернигов. Отстояла в церкви вечерню, а ночевать ее никто не берет. Увидела, что к старосте домочадцы спешат: дочь на печи угорела. Все побежали, странница — за ними. В избе ребенок без признаков жизни лежит. Агафья помолилась святителю Феодосию Черниговскому, растерла ребенка святой водой, перекрестила — вздохнуло дитя. Странницу приютили. Недолго задержалась в гостеприимном доме — дальше пошла. Заходила во все монастыри, великим старцам кланялась, у всех святынь грехи России замаливала.

После Октябрьского переворота на юге, под Одессой, пришлось пострадать и Агафье. Странницу схватили и бросили в камеру к уголовникам. Она сказала им: «Не подходите!» — и они не посмели приблизиться. Охранник в глазок смотрел и видел: стоит арестантка, крестится, а над головой ее светлый ореол, как на иконах пишут. Дрогнуло у парня сердце: отодвинул засов, вбежал в камеру и голову к платочку ее подставляет, чтобы и на него сияние снизошло.

В застенках томились священники. Их брали на мучение без возврата. Осталось в камере трое: старик протоиерей, его сын и Агафья. «Утром нас не будет в живых, отслужим по себе панихиду». «И обо мне», — попросила странница. «Ты уйдешь», — утешил священник. Так и вышло: как — неизвестно, но в заповеданный час она тайно вышла на виноградник. Он был оцеплен и охранялся. Агафья поползла не вдоль посаженных лоз, а под плетнями, утром оказалась у моря. Долго плутала меж скал и наконец ушла от погони.

Незадолго до Великой Отечественной войны странница Агафья пришла в Киев. Рассказывают, что во время оккупации она людей из концлагеря выводила. Их с собаками охраняли, а она маленькая, незаметная — как будто только дух ее…

Во время войны Киево-Печерскую лавру вернули православной Церкви, и архимандрит Кронид, ставший настоятелем Лавры, постриг странницу Агафью в малую схиму с именем Алипия, в честь первого русского иконописца Алипия Печерского, который был еще и искусным врачом, исцеляя болящих своими красками. Архимандрит Кронид, не избежавший жестоких гонений за веру, был духовным отцом монахини Алипии, он-то и благословил блаженную подвизаться в дупле огромного дерева, по примеру старых подвижников.

Заветное дерево — огромный дуб, служившее ранее пристанищем блаженного Феофила, — росло посреди Голосеевской чащи, которая сама по себе является святыней. Она расположена в глубоком овраге около входа в Дальние и Ближние пещеры Киево-Печерской лавры. В Голосеевских дебрях несли свой уединенный монашеский подвиг известные подвижники — иеросхимонах Парфений Киевский, блаженный Паисий Лаврский и та самая старец-девица Досифея, благословившая на монашество преподобного Серафима Саровского, когда он молодым приходил из Курска к великим старцам Киева.

В этом-то намоленном месте совершала свой жизненный путь блаженная Алипия, духовная преемница славных столпов Голосеевских.

XX век перевалил за вторую половину, а блаженная жила в дупле, освещаемом слабым огоньком лампадки, претерпевая в древесной пещерке и холод, и голод. Матушка Алипия своего ничего не имела, жила в своем дупле как птичка небесная. Иногда приходил отец Кронид, приносил мантию, полную сухарей. Высыпет у дуба и уйдет — строгий был, поблажек не давал. Если становилось невмоготу, благословлял читать сорок раз девяностый псалом «Живый в помощи Вышнего».

«Как засыпет снегом, холодно, зуб на зуб не попадает, — вспоминала блаженная, — пойдешь к монахам, какой даст хлебца, а какой и выгонит». В сильные морозы ее пускал в свои сенцы схиигумен Агапит. «Согрелась? — спросит спустя время. — Теперь спасайся иди». И она уходила.

Когда архимандрит Кронид скончался, схимонах Дамиан, лаврский старец, благословил ее переселиться поближе к людям. Мать Алипия поселилась в земляной пещерке, жила на подаяние. Сломала ногу — вылечилась без врачей и гипса. Верно, именно тогда открылся ей секрет изготовления чудесной мази, которой впоследствии блаженная уврачевала столько страждущих…

Конца испытаниям не было. Блаженную вытащили из ее пещерки и посадили в тюрьму на несколько лет. Заточение состарило ее, но духа не сломило. Наказывали за все: запела «Отче наш», да и соузниц научила — карцер, отказалась работать на Пасху — на память остался беззубый рот.

Выпустили из тюрьмы — года в Лавре не прожила, разогнали твердыню Печерскую — во времена хрущевских гонений на Церковь. Когда монахов выселяли, под стенами обители плакала женщина. «Не плачь, сестра, — утешали отцы, — всех нас в одно место свезут, будем там Богу молиться». Думали, всех в тюрьму, а получилось, что пошли они в мир проповедовать, кто Христа ради, кто на приходы.