Джим Моррисон после смерти - Мик Фаррен

Впрочем, не исключён и такой вариант, что его заперли здесь, словно в какой-нибудь футуристической камере для злостных еретиков и возмутителей спокойствия. Но поскольку такой вариант Джиму очень не нравился, он решил сразу его исключить. Во всяком случае, из списка того, о чём надо подумать в первую очередь. Он отступил от двери – он всё-таки думал, что это дверь, – и проговорил громко и чётко:

– Откройте, пожалуйста.

Ничего. Тогда он попробовал вместо просьбы приказ:

– Откройте дверь.

Опять – ничего. Джим улыбнулся, представив, как он выглядит со стороны.

– Откройте, пожалуйста, дверь. Или всё-таки люк? Люк откройте. Пожалуйста.

На самом деле Джим и не ждал никаких положительных результатов, и дверь – или люк – его в этом смысле не разочаровала. Он отошёл от двери – или люка – и присел на кровать, чтобы обдумать своё положение. Кровать оказалась мягкой и немного просела над ним, как самый обыкновенный матрас, – хотя с виду казалась твёрдой. Ну что ж, пришельцы хотя бы подумали о его удобствах. Пустячок, а приятно. Хотя… например, мини-бара здесь нет. То есть удобства ему обеспечили самые минимальные.

– А можно стаканчик мартини?

Похоже, нельзя.

Сейчас Джима больше всего волновало, что пришельцы предпримут дальше – в смысле, по отношению к нему, – и, погружённый в свои, прямо скажем, не очень весёлые размышления, он даже не сразу сообразил, что это была за комната. А когда до него наконец дошло, понимание обрушилось грудой футуристических стеклянных кирпичей.

– Господи, это ж, бля, «Джетсоны».

Пришельцы заперли его в комнате, оформленной под кадиллак из научной фантастики 1950-х годов. То, что Джим уже начал считать своей тюрьмой, оказалось всего-навсего декорацией к крупнобюджетной космической опере типа «Запретной планеты» или «Этот остров Земля». Одно из двух: либо это рукотворная иллюзия, либо контролируемая галлюцинация. Джиму как-то не верилось, что настоящие инопланетяне стали бы оформлять свой корабль в ретро-традициях школы дизайна от «Капитан Видео». Скорее всего эту комнату сконструировали специально для него, ориентируясь на информацию, добытую из его же сознания; то есть либо он был для пришельцев подопытным зверем для бихевиористских исследований, либо они с маниакальным упорством пытались создать ему такие условия, чтобы он себя чувствовал здесь «как дома».

– Хоть бы окна тут сделали, что ли.

Джим даже подпрыгнул от неожиданности, когда целая секция закруглённой стены просто исчезла и за нею открылся безбрежный космос – пронзительная чернота в ярких звёздах, и Сатурн с его кольцами на заднем плане.

– Черт!

Джим буквально похолодел от ужаса. Тарелка разваливается на части. В неё попал метеорит. Их подбили фотонной торпедой. Но потом до него дошло, что ничего страшного не происходит – просто открылась смотровая панель.

– Мать моя женщина.

Вид на космос из космоса – это было потрясающе. Зрелище поразительное и ужасающее в своём безмерном великолепии. Это было похоже на первый кислотный трип на Земле. На глаза навернулись слёзы. Такой красоты Джим не видел ещё ни разу. Небо было не просто чёрным – оно было предельно чёрным. Звезды – невообразимо яркими. Они не мерцали, потому что здесь не было атмосферы, чтобы преломлять свет. Одни из спутников Сатурна – наверное, Титан, хотя Джим не особенно разбирался в астрономии, – как раз поднимался над краем огромной планеты. Джиму было даже не важно, настоящее это всё или просто иллюзия. И кажется, безразлично, что готовят ему пришельцы. Они показали ему это небо, по сравнению с которым все меркнет, и ради этого он готов был простить им все – что бы они с ним ни сделали.

– Вот блин, на фиг.

В земной жизни у Джима было три самых больших огорчения. Из разряда «безумных мечт», которым не суждено сбыться именно в силу своего безумства. Джим не видел живого концерта молодого Элвиса Пресли, не мог летать, как Супермен, и никогда не был в открытом космосе. И вот теперь одно из этих безумных мечтаний сбылось. Осталось, стало быть, ещё два. Если бы Джим уже не был мёртвым, теперь он мог бы умереть счастливым. Захваченный этой сияющей бесконечностью, Джим не заметил, как дверь в стене тихо открылась.

– Привет, Джим. – Первый голос был светлый, блондинистый, если так можно сказать о голосе, с придыханием, и как бы испуганный своей собственной силой.

– Добрый вечер, Джим, – Второй голос был равнодушный, прохладный, с намёком на ленивое презрение.

Джим обернулся. Зрелище, представшее его изумлённому взору, само по себе было не менее великолепным, чем вид из смотровой панели.

– Я Эпифания.

– А я Девора.

– Любовался на звёзды, Джим?

– А теперь полюбуйся на нас.

Джим сразу понял, что это – искусно сработанная иллюзия, но ему было уже всё равно. Живая картина в стиле научной фантастики пятидесятых теперь была полностью завершена. Эти две женщины, явившиеся нарушить его уединение, словно сошли с обложки космических комиксов Уолли Вуда. Статные и высокие, почти одного роста с Джимом, они были одеты в облегающие костюмы звёздных воительниц и в прозрачные круглые шлемы. Эпифания была роскошной блондинкой – в полном соответствии с голосом, и костюм на ней был серебряный с голубым отливом – того же оттенка, что стены в комнате. Девора была жгучей брюнеткой с кожей цвета густого мёда, и её костюм очень подходил к волосам – чёрный металлик в тонкую красную полоску. Джим так и не понял, из чего сделаны эти костюмы. То ли из мягкого пластика, то ли из стекловолокна. В общем, мечта фетишиста. Тем более что костюмы сидели на девушках как влитые – словно вторая кожа, – повторяя все изгибы их великолепных фигур, вплоть до тщательной имитации сосков и пупков. Добавьте к этому высокие, до середины бедра, сапоги на высоченных шпильках и перчатки выше локтя. В тон костюмам. Бедра и плечи девушек оставались голыми, то есть можно было с уверенностью предположить, что их костюмы – это не настоящие космические скафандры, а лишь впечатляющая бутафория. В открытом космосе в таком костюмчике не продержишься и секунды. Впрочем, Джим хорошо понимал, что этим роскошным девицам никогда не придётся выходить в открытый космос. Этих девочек сделали исключительно для него, для Джима.

Для его обольщения. И ещё он понимал, что эти красотки, Эпифания с Деворой, эти равнопротивоположные Королевы Галактики – милая и высокомерная, добрая и злая, хорошая и плохая, – всего лишь красивая упаковка. Пришельцы явно хотят от него чего-то, но при этом не без основания опасаются, что Джим снова начнёт возражать и брыкаться, если ему предъявить это «что-то» без всяких прикрас, в его подлинном виде. Вот они и пошли на хитрость. Но с другой стороны, девочки получились весьма аппетитными, и если они таковыми останутся до конца, то почему бы не доставить себе удовольствия? В конце концов, терять ему нечего. Ну, или почти нечего. Так что когда Эпифания шагнула к нему с застенчивой, но всё-таки сладострастной улыбкой – и надменная Девора тоже соизволила улыбнуться, – Джим улыбнулся а ответ. И только когда они подняли руки к застёжкам шлемов, Джим заметил, что хотя Эпифания и была безоружной, но на поясе у Деворы, низко на бёдрах, висело необычное лучевое ружьё, выполненное в виде мужского члена в стиле арт-деко.

– А им обязательно здесь оставаться, служанкам?

Анубис резко поднял голову, оторвавшись от серебряного подноса с солёным печеньем и кусочками сушёной рыбы. Похоже, он ел постоянно. Возможно, всё дело в его собачьих повадках, или, может, когда он был смертным ребёнком, родители всячески измывались над ним, давили на слабую детскую психику – например, запирали в чулане, оставляя без завтрака, ужина или обеда. Даже здесь, в спальне, две почти голые прислужницы с подносами, уставленными едой, ходили за богом-царём по пятам, пока он расхаживал из угла в угол, а ещё две с такими же подносами стояли в изголовье огромной божественно-царской кровати, застеленной шёлком. Анубис взглянул на Сэмпл с презрительным высокомерием:

– Служанки всегда остаются. Они в любой момент могут понадобиться.

– И стражники тоже?

– И стражники тоже. Мы же не знаем, а вдруг ты планируешь покушение на нашу жизнь. Что, кстати, вполне вероятно.

Сэмпл отметила про себя, что даже в спальне – можно сказать, почти в уединении – Анубис продолжает использовать это царственное «мы». Да, у мальчика явно было трудное детство. Робкий, забитый ребёнок… изуверы родители… куча комплексов, низкая самооценка. А теперь, стало быть, он отрывается. Тешит своё самолюбие всеми возможными способами. В общем, тяжёлый случай.

– Это у нас первый раз, и, наверное, было бы лучше без посторонних. А то так у меня не получится полностью раскрепоститься, и удовольствие будет не то. Я не могу заниматься любовью при посторонних.