Люди, горы, небо - Леонид Пасенюк

— Игорь Васильевич, пока места нет, я в парную…

— Ага, давай, я тоже сейчас, только вот намылюсь разок.

Постепенно Шумейко притерпелся к знакомости голоса под боком, как бы мальчишеского, но с сиплотой. А притерпевшись, все же вспомнил: сидел он бок о бок не с кем иным, как со Шлендой–браконьером, похожим на Челкаша. Так сказать, герой первой стычки старшего инспектора с нарушителями порядка на реке.

— …Так вот, мол, подбрось гольчиков либо там даже одну–другую кету, говорит мне Максимыч, старшина той баржи, и я, мол, живо тебе баньку спроворю. Ну–ну, отвечаю, нашел дурака. Было дело, вот так пригласили меня тоже на буксир мыться, в ихнюю Душевую. А буксир на ходу. Понятно, разделся, намылился, все как положено быть, тесновато, правда, к тому же вроде как душевая совмещенная с гальюном, — такие, значится, рифленые приступочки для обуви и опять же дырка, — но все не беда, лишь бы вода горячая. Только что за напасть — вдруг катер набок, а мне на голову, на тело, значится, шурх песок… Оказалось, на мель залегли, вот и всосало песок. Стою весь в грязе — и вся тебе на этом кончается баня. Так что, говорю, Максимыч, как ни то потерплю до поселка, а в ваши бани я теперь не ходок.

Со скамьи напротив подбросили мораль:

— Во‑о! Значит, для бани нужно выбирать подходящий фарватер.

— Дак он вроде подходящий был, а мели сейчас по реке на глазах прямо сотворяются, перекаты разные. Река не та, рыба не та, и‑эх, житуха наша!

Разговор, как аккомпанемент, сопровождали всплески воды, покряхтыванья, шуршание мочалок.

— Да‑а, теперь такая рыба — как штука, так десять рупий!

— Теперь разве на карася… Карась покамест еще свирепствует.

— Да уж не больно–то и свирепствует, вот я тут как–то пробовал с неводом — ни хрена подобного, одна мелочь безразмерная.

— Ежели на пару с кем — понятно, не управиться. Карася — его ж пугнуть нелишне. Вот ежели втроем, к примеру…

Шленда смыл с себя пузырящееся мыло, протер глаза — и Шумейко на всякий случай повернулся к нему спиной: разговор был ему куда как интересен, и слава богу, что его здесь еще не знали.

Дав начало оживленному обмену мнениями, Шленда, однако, не согласился на роль с одной–двумя репликами, потонувшими в общем гаме. И он утвердил основной свой «тезис» не без бахвальства, да так, будто гвоздь по самую шляпку в дерево вогнал:

— Пугнуть! Мы знаем, как ее, рыбу, пугнуть! Ведь так, сеткой, ничего карася не возьмешь — зашурудит в камышах и ищи свищи. Не–ет, не тот прием карасю нужен. Как, скажем, действую хочь бы и я? Выбираю глубину — карась туда к зиме ищет, где поглубже и кормов побольше, — четыре бонбочки ка–ак шарарахну, так лодка до краев. А ежели на гольца — больше ста двадцати штук с одной бонбы не бывает. Ну, голец, ежели он крупный — его больше и не утащишь.

Шумейко встал и, прихрамывая, без помех проследовал в парную. Тут шуровали бородатые, с прокуренными усами, упитанные дедки — знатоки и хранители парных традиций. Прежде чем поддать парку, аккуратно обливали водой оштукатуренные стены — чтобы не приставал угар. Вениками себя хлестали так, что со стороны страшно было смотреть.

Шумейко взобрался повыше, где изнемогал уже моторист, — речную стылость, как беса какого, из себя изгонял.

— Говоришь, пока жив?

— Жи–ив, — еле просипел от парной натуги Саша.

— Ты бы спустился, там Шленда занятные истории рассказывает, этот беднячок многодетный. Как он с одной бомбы берет сто двадцать гольцов, да и то потому, что больше не утащит.

— Вот зараза, — сипло отозвался Саша, сразу поскучнев. — При мне они особо не разговорятся — меня здесь каждая собака знает. Однако спущусь. Время.

— Если раньше выйдешь, обожди меня в предбаннике.

— Ладно. Выпьем кваску, очень полезно после парной.

Шумейко вверху долго не засиделся, слез пониже. А потом и вовсе ретировался, чтобы домыться обычным порядком. Париться он почему–то не любил. Так разве, чтобы грязь отстала…

Разговор о рыбе к тому времени затих, потеряв первоначальную остроту. Да уж злее того, о чем поведал Шленда, и поднатужась не придумаешь. Кстати, не было его уже здесь, и Шумейко заторопился, не хотел упустить без напутствия.

Как он и рассчитывал, Шленда сидел в предбаннике, не спеша одеваясь; то кваску выйдет попьет, то опять вернется; папироску выкурит; о видах на погоду потолкует и как насчет картошки — не уродила в нынешнем году, да и червивая вроде…

Шумейко присел с ним рядом, но уже сознательно. Быстренько оделся, тоже вынул из портсигара папиросу, постучал ею по серебряной крышке.

— Послушайте, Шленда, — сказал он вдруг, — вы меня узнаете?

Шленда взглянул на него исподлобья; видно, узнал — рыскнули у него глаза.

— Что–то метится… У знать–то не узнал, но догадываюсь по подчерку.

— Вас не интересует, брал ли я Берлин?

— Эт–та еще почему? Какая мне в том необходимость?

— Вот и хорошо, что нет необходимости. Тем более что и не брал я вовсе Берлина. — Шумейко закурил, искоса поглядывая на забеспокоившегося собеседника; сбил пепел па его сапог. — Но вот в самодельных бомбочках я кое–какой толк знаю. Могу поделиться опытом.

— В ка… в каких бонбочках?

— А в тех, которыми вы карася да гольца глушите. Как шарахнул четыре бомбочки — так лодка до краев!

В предбаннике поднялся смех — робкий, неуверенный: вроде и в беду попал человек, неудобно, хотя, с другой стороны, пусть на свой язык пеняет — ловко все ж таки инспектор его подкузьмил! Раз такую проповедь в серьезном тоне ведет — значит, инспектор, кому еще быть? Давно толковали, что приедет новый, из Устья пришлют…

Шленда попытался отпереться, хотя и жалко выглядела его попытка:

— Так то же шутка… шуток не понимаете?..

— Шутить этаким манером, — сказал Шумейко сухо, — будете со своей женой. Она, может, и поймет. А мне такое вот понимать незачем. Вы не явились тогда в поссовет, так вот, надо бы заглянуть. Поговорим насчет невода, который мы у вас взяли, да… сколько у вас там было рыбы?.. Сколько же это причтется с вас? — Ботинок был новый, неразношенный и основательно шал; пришлось наскоро переобуться, разгладить чище носок; потом инспектор вышел из предбанника, но, глотнув квасу, вернулся. — Теперь вы мне очки не вотрете. Я вам не Потапов. Мне о вас все известно, во всяком случае, многое, если не все. Даже что у вас грыжу недавно вырезали, судя по свежему шраму. До скорой встречи!

16

В основном у работников рыбоохраны ночная работа, и притом не столько, как говорится, на выезд, сколько дома, около поселка. Тут охотников до рыбы, особенно мелких, стихийных, хоть отбавляй. Лодки — они у заправских рыбаков: ведь немалая ценность, а мотор и вдвое. А то больше если даже есть лодочка, то без мотора, — так сказать, посуда каботажного плавания: по течению еще ничего, а против не попрешь.

Пройтись ночью пешочком даже выгодней, без стука и грюка, не оповещая о себе за три километра мотором: всегда на стороне инспектора элемент внезапности. Но ходить ночью удовольствия мало — и в сон клонит и вообще…

Однако Шумейко вскоре привык к ночным дозорам — тем легче, что его не обременяли домашние заботы — ни жены, ни детей, Потапов даже посочувствовал ему однаждыон тоже ходил, но реже. Шумейко ответил смеясь:

— Лучше, Прокопыч, перебдеть, чем недобдеть.

— Да, да, так–то пешечком, оно и сподручней мелочишку прощупать, мелкого хищника. Их тоже порядочно наберется, — погоревал Потапов, провожая «старшого» До окраины поселка. — Раньше, когда не было телефона, еще тягались с браконьерами на равных. А сейчас они по телефону в Белые Кусты или куда там тут же сообщают, что рыбнадзор выехал, да еще попросят, в виде обратного одолжения, чтобы оттэда дали знать, когда мы на место прибудем и когда назад задумаем возвертаться.

Шумейко засмеялся — ну, юмористы!

— А то еще так, — воодушевляясь, продолжал вспоминать Потапов, — посреди ночи звонят будто бы из тех же Кустов или еще откеда, — вы, мол, звонки получили? А на кой хрен нужны мне их звонки, спросить бы?.. Ясное дело, проверяют, дома ли мы. А коль выяснят, тут же сразу, недолго собиравшись, шурх на рыбалку…

Уже давно отстал Потапов, а старший инспектор обо всем этом раздумывал. Да и не только об этом. О жизни. О том, как она сложится у него лично в поселке Таежном, — никакой ясности на сей счет у него пока не было. Женщина вот вроде была, а ясности не прибавилось.

Стемнело, только на закате слегка еще отдавало неостывшей розовостью, и облака там размазались, вроде сажей их прочертили — так малюют дети в возрасте до двух лет, если по неосторожности сунуть им в руки краску и кисточку.

Стемнело, а потом стало и вовсе темно. Сухо шуршала под ногами листва, обнесенная напористым ветром: не за горами осень. Попискивала, ужимаясь, лиственничная хвоя. В проемах между стволами нет–нет да и взблескивала река — там, где на нее еще падал отблеск заката. Свернул туда, на беспокойный сумеречный блеск, и, еще не доходя до кручи, услышал, что внизу кто–то копошится. Понадобилось время, чтобы подыскать удобное для тихого спуска местечко, а то как загромыхает следом — браконьера только и видеть будешь.