Новый мир. № 9, 2003 - Журнал «Новый мир»

— Чтой-то господского керосину у нас выходит чуть ли не четверть в день. Должно, вы его пьете, земляки, иначе понять нельзя.

— Чья бы корова мычала, — бурчу я себе под нос и делаю отсутствующее лицо.

После обеда всегда хорошо соснуть. Идешь на свою застекленную веранду подальше от комаров, забираешься в гамак из брезента наподобие корабельной койки, берешь в руки потрепанную книгу, читаешь: «Обычно утверждается, что пракрити, или акаша, — это кшатра, или основа, которая соответствует воде, а брахман — это зародыш, шакти — сила или энергия, которая вызывается к существованию при их соединении или соприкосновении…» — и глаза мало-помалу набухают тяжестью, сознание приятно мутнеет, и скоро ты проваливаешься в какое-то инобытие, приторно-сладкое, как сгущеное молоко. Приторно-сладкое именно потому, что, когда солнце склоняется к западу, спать вообще нездорово, даром что упоительно и снятся больные сны. В частности, мне снится, что в какой-то следующей жизни я превратился в рекламную вывеску, существую на Манежной площади и день-деньской таращусь на ближайшую рубиновую звезду.

Подниматься мучительно не хочется, ты весь оцепенел от истомы, в голове стоит ядовитый туман, точно с похмелья, но, с другой стороны, непереносимо противно сниться себе рекламной вывеской, которая таращится на рубиновую звезду. Однако же поднимаешься, суешь ноги в шлепанцы и неверным шагом идешь к умывальнику почистить зубы, умыться, причесаться и в конечном итоге прийти в себя.

Заметно свечерело, смотреть на солнце уже не больно, тени сделались длинными и фиолетового цвета, на что ни глянешь, на всем увидишь знак приятной утомленности, и даже птицы, кажется, пересвистываются и порхают исключительно оттого, что еще не вышло время им пересвистываться и порхать. Откуда-то волнующе потягивает дымком, — видимо, это где-то жгут прошлогодние листья, у соседа слева начал было кричать петух, но словно соскучился и замолк.

В эту пору хорошо бывает посидеть за столом между здоровенным тополем и древней яблоней, выпить стаканчик водки с лимонным соком и призадуматься над тем, зачем существует смерть, если твое сознание ориентировано на вечность, отчего цены растут не по дням, а по часам, меж тем как достатков не прибавляется, почему ты не генерал и какого черта твое сознание ориентировано на вечность, если, как ни крути, существует смерть? Однако же водочка исподволь делает свое дело, и думается совсем о другом, а именно: видимо, души точно имеют свойство переселяться из тела в тело, по той простой причине, что от человека всего приходится ожидать, но что до меня, то цепь моих реинкарнаций определенно пресеклась на последнем теле, то есть на мне нынешнем, поскольку моя жизнь — своего рода нирвана и я несомненно живу в раю. Эта мысль мне до того нравится, что я весело оглядываюсь по сторонам и убеждаюсь, что точно живу в раю. Думается: какие же мы все неисправимые идиоты, если никак не поймем, что живем в раю!

Вдруг из-за забора вырастает мой сосед справа, Сергей Ефимович Стрюцкий, и говорит:

— Опять кто-то увел у меня мою любимую канистру и порядочный куль гвоздей. Ну до чего же вороватый у нас народ!

— Чья бы корова мычала, — бурчу я себе под нос и делаю отсутствующее лицо.

Кирилл Ковальджи

Смена светотени

Ковальджи Кирилл Владимирович родился в 1930 году в Южной Бессарабии. Поэт, переводчик, прозаик, критик. Автор многих стихотворных сборников. Живет в Москве.

Белое утро.В снежном сугробе бутылка из-под шампанского.Пустые почтовые ящики,непочатый,еще ничем не заполненный век.Холодок пустоты.Чистый лист новогоднего снега…

Что в сердце прозвучало,когда вокруг темно?От Господа — начало.Гадай: к чему оно?С небес перо уронит,как молнию в ночи;завороженно гонитвперед себя лучи,сияет, но при этомнеуловима суть…Конец обратным светомпреображает путь.От смены светотенибезжалостен итог.Уборщики на сцене;вот Бог, а вот порог,и сердце забываетсвой собственный секрет.Зачем конец бывает?К чему обратный свет?..

Кто переступил порог смертельный,не вернется, говоришь, оттуда?Может быть, в другой сосуд скудельныйперельется влага из сосуда?Жизнь моя подключена к потокамвечного космического света, —трепещу, вибрируя под токомгалактического Интернета.Может быть, покорны общим срокам,мы избегнем воцаренья мрака:саваном прикидывался кокон,выпорхнула бабочка, однако…

И солнечно, и холодно —черемуха цвететв укор тому, кто хлопотноживет, как серый крот.Какое небо синее!А ты седой как лунь.В черемуховом инеепронзительный июнь.

Все не то, не то, не то,жизнь шагреневая.Происходит черт-те что —обесценивание.Сто рублей уже не сто,вместо крыши — решето:у никто в руках ничто, —где любовь сиреневая?Мир не храм, а шапито —обесценивание…Беспредельный Интернет —он пованивает,наводнение газет —оболванивание.Наркотический укол —обезболивание,сыр и масло, сытый стол —обезволивание,Виртуальный вольный секс —обезлюбливание.В небоскребах взрывов треск —обезумливание.Если мир вопит и врет,если слов невпровороти тотальное грядетобессмысливание,лишь поэзия спасетот инфляции и отобезжизнивания.

Опять перестрелки и взрывы,опять в тупике мудрецы.История несправедлива —границы горят, как рубцы.И, если врачующий раны,от нас отвернется Христос,столкнутся народы и страныи пустят себя под откос…

Борис Екимов

Оставленные хутора

Екимов Борис Петрович (род. в 1938) — прозаик, очеркист, лауреат Государственной премии за 1998 год. Постоянный автор «Нового мира». См. также: 2003, № 5.

Весной, словно перелетную птицу, тянет меня из городского жилья в родное гнездовье, на Дон. Прошлая зима кончилась рано: в середине февраля сошел снег. Чего ждать, в календарь заглядывая: пора — не пора? «Не для меня придет весна, и Дон широко разольется…» — пусть по тюрьмам поют, а мы, слава богу, казаки вольные.

Поехали. Наскучав за зиму по земле и людям, ездил и ездил: Ярки-Рубежные, Бузиновка и, конечно, к Виктору Ивановичу Штепо, в Береславку, близкие Ильевка да Мариновка, а потом — Задонье. Станица Пятиизбянская с просторной округой: хутора Светлый лог да Гремячий лог, Липов лог, Ложки, Кумовский, могучие, а местами глухие, Грушевая да Петипская балки. Станица Голубинская. Старинные казачьи Голубые городки с хуторами и вовсе — край немереный: Большая Голубая да Малая Голубая, Большой Набатов да Малый Набатов.

На исходе второй недели оказался я в Большом Набатове, довольно далеко от районного центра, отрезанный от него бездорожьем и распутицей.

Пора было прибиваться к дому. Но как выбраться? Моя многострадальная «Нива» сломалась неделю назад. Сюда я добрался попутно и нелегко. А вот выбраться… Земля обтаяла, раскисла, чуть не каждый день шел дождь. На хуторе 26 дворов, 3 «Нивы» и «УАЗ». Но ехать сейчас на них — лишь машину губить. «Подожди, может, обвбенется, день-другой…» Но этого «обвенется» можно долго ждать.

Прошел день, другой, третий… На хуторе я все новости собрал. На речке Голубой порыбачил, окуней дергая возле Львовичевой горы да на Устье и в Затоне ловя красноперку с плотвой. Дважды успел на непрочном льду провалиться и как следует накупаться. «Кулугуром стал, — смеялся мой хуторской приятель. — Мы ведь все староверы. В Голубой крещенные». Сходил на оставленные людьми хутора: Евлампиевский да Картули. Дон вскрывался, очищаясь без ледохода: ширились и сливались промоины, майны, закраины. Того и гляди, придет верховая полая вода. Пора было уходить. И я, оставив лишние вещи, ушел налегке, пешком.

День разгулялся солнечный, ветреный, хотя обещало радио ненастную погоду и дождь.

От хутора Большой Набатов, что прячется в укрыве холмов, от воды отступив, путь мой — берегом. Слева Дон плещет волною, шуршит сизыми льдинами, справа — высоченные кручи холмов. Узкая полоса меловой гальки, белого обмытого плавника. Солнце, вода и ветер.