Сезон мошкары - Джайлс Блант

— Ненавижу, когда меня защищают, — заявила девушка так негодующе, словно все вокруг только тем и занимались, что защищали ее.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Часа два назад.

— Что было на ней надето?

— Больничный халат.

Терри могла надеть его поверх другой одежды, а выйдя из больницы, снять.

— А что было, когда вы встретились?

— В каком смысле «что было»? Она вошла, мы поболтали. Потом она ушла. Что она куда-то собирается, я знать не знала. Да и какое мне дело?

— Нам надо выяснить, куда она звонила. Можно я взгляну на ваш мобильник?

— Да вот он, пожалуйста. Угощайтесь.

Кардинал взял лежавший на ее тумбочке мобильник. Аппарат был розовый, как морская раковина, с миниатюрным стикером со словами «не тронь». Кардинал нажал кнопку памяти, и на крохотном экране возникли номера. Номер с кодом Ванкувера был всего один.

— Она этот номер набирала?

Недоуменно-преувеличенное пожатие плечами. Скучающий взгляд.

— Ей-богу, не знаю. Я клевала носом, когда она набирала.

Кардинал записал номер.

— Клевали носом, пока она была еще в палате?

— А что еще здесь делать, как не спать?

— Вы проверили свои вещи? У вас ничего не пропало?

— Нет. Ничего.

Кардинал открыл шкаф. Бумажная куртка, брюки-клеш, теплое трико и несколько футболок на полочке.

— Моя кофтушка! — вскричала девушка. — Эта сучка стащила мою кофтушку!

— Кофтушку?

— Ну да! Футболку с длинными рукавами и капюшоном! Темно-синюю! Вот зараза! Ведь дорогая футболка-то! Да я убью ее!

— Не вы одна можете захотеть это сделать.

— Сучка несчастная! — Бледные руки забарабанили по кровати.

— Послушайте, Синди, — заговорил Кардинал. — Мне очень жаль, что вы лишились футболки, но благодарю вас за помощь. Надеюсь, что скоро вы поправитесь.

— Типа.

Девушка вновь надвинула наушники и исключила его из поля зрения.

Выйдя в коридор, Кардинал вытащил свой мобильник и набрал ванкуверский номер. Лающий механический голос сообщил ему, что номер временно не обслуживается.

— Простите, — обратился он к дежурной сестре, — сколько женских туалетов здесь на этаже?

— В каждой палате по туалету, — отвечала сестра. Выглядела она едва ли старше Синди, но уж, конечно, не излучала такой злобы. — Вас, наверное, интересуют общие туалеты?

— Да, конечно, именно общие.

— Их два. Один — прямо напротив. — Она ткнула в дверь пальцем. — А второй — возле лифта.

Кардинал показал ей свое удостоверение:

— Я ищу вашу пациентку Терри Тейт, и мне надо проверить оба туалета. Вы меня проводите?

Подойдя к ближайшему туалету, сестра громко постучала в дверь и распахнула ее.

— Здесь никого нет.

Вместе с ней Кардинал прошел в поблескивающее белым кафелем и фарфором помещение.

— А что вы здесь ищете?

— Сам не знаю.

Кабинок было всего две. Он проверил каждую.

— Другой туалет покажите, пожалуйста.

Вслед за ней он прошел к лифту. Она вновь громко постучала в дверь, прежде чем войти.

Кардинал открыл первую кабинку. Затем вторую. Там на крючке висели больничная ночная рубашка и халат. Наклонившись, сестра подобрала клочок бумаги — бирку, удостоверяющую личность пациента.

— Бирку так и не сменили, — сказала она.

Кардинал взял в руки бирку. На ней все еще значилось: Имярек.

Уже из машины Кардинал позвонил Делорм домой. В трубке послышался шум и затем отозвался заспанный хриплый голос Делорм.

— Я разбудил тебя. Сожалею.

— А по голосу этого не скажешь.

— По правде говоря, нисколько. Терри Тейт исчезла из больницы.

Голос Делорм сразу стал звонче:

— Думаешь, ее выкрали?

— Похоже, она раздобыла одежду и ускользнула. Конечно, может быть, ее кто-то ждал в машине. Из ванкуверской полиции никаких сведений?

— Ничего. Я раздобыла номер ее социальной карты и жду отзывов работодателей.

— Значит, нам до сих пор неизвестно, есть ли у нее в округе родственники?

— Боюсь, что так.

— Думаю, вполне вероятно, что она и раньше здесь бывала. Что она знает место, где ее примут. И что, если постараться, мы отыщем это место и тех, кто ее приютил.

— А пока чем мы займемся?

— У меня есть номер телефона, который будет нам зацепкой. По этому номеру она звонила из больницы.

— Местный?

— С кодом Ванкувера, но это может оказаться мобильный. Я уже разослал ориентировку. Такую рыжую уж наверняка раньше или позже заметят. А пока я хочу лечь спать.

— Где ты сейчас?

— На Траут-Лейк-роуд. Возвращаюсь из больницы.

— Тебе никогда не хотелось сменить род занятий? Выбрать себе что-нибудь совсем не похожее на работу полицейского?

— В мечтах мне иногда видится столярная мастерская. Но заниматься этим и только этим весь день, наверное, мне тоже быстро бы наскучило.

— А я иногда жалею, что не стала бизнес-леди. В свое время я делала успехи на поприще экономики, пока не пошла по смежной дорожке.

Окончив разговор, Кардинал вдруг понял, что это было самое интимное их общение за последние полгода.

29

Все жалюзи были опущены, и в доме царила тусклая серая мгла чистилища. Терри подложила под себя кофту, но даже и в сложенном виде та не могла скрыть твердой жесткости пола. Беги, беги, беги. Этот рефрен все звучал и звучал в ушах саундтреком ее жизни. Она вперилась взглядом в кирпичный камин, внутри черный от копоти. Последние обитатели, конечно, основательно вычистили и вымыли дом, прежде чем навсегда закрыть за собой дверь. Интересно, кто они и были ли здесь счастливы. В самом доме, конечно, нет ничего особо выдающегося, таких домов в округе сотни, но Терри здесь было хорошо.

Странно, что теперь она так несчастна, ведь детство у нее было самое лучезарное. Она отлично ладила с родителями, со своим младшим братиком Кевином. Но потом пришла беда, и Терри с Кевином перебрались в Ванкувер, где стали жить у дяди с тетей, которые Терри не очень-то нравились. Ей помнился скверный запах дядиной трубки, помнилось, как тетя все называла «прелестным» или «очень милым», и словечки эти заставляли Терри скрипеть зубами от злости.

Тетя была сестрой матери, но трудно себе представить двух людей, столь различных. Они были вовсе неплохие, тетя с дядей, но заменить ей родителей не могли, и это заставляло ее их ненавидеть.

Этот дом — последний, где Терри была по-настоящему счастлива и беззаботна, как и полагается ребенку. Она вспомнила, как в холодные зимние вечера горел огонь в камине. Перед камином был стеклянный экран, а они с Кевином вечно дрались за кусок ковра перед экраном, где, лежа на пузе, можно было смотреть телевизор. Он стоял в углу, но на Рождество его сдвигали, чтобы освободить место для мохнатой елки, которая всякий раз ставилась в комнате.

Поднявшись, Терри еще раз прошлась по той части комнаты, где была столовая. Мебельный гарнитур в ней был очень массивный, шведский современный гарнитур, и если сесть на другом конце стола напротив папы, оказываешься уже в гостиной. В кухне ей вдруг вспомнилось, как она, вытирая посуду, вдруг потеряла сознание, когда в руках у нее был нож-резак. Нож упал и воткнулся острием в пол и был еще там, когда через несколько секунд она очнулась и увидела склонившиеся над ней взволнованные лица. Небольшая анемия, объявил доктор родителям.

Ее комната показалась ей гораздо больше, чем представлялось в воспоминаниях. Конечно. Ведь раньше комнату загромождали кровать и письменный стол с комодом, и одежда, и диски, и компьютер, и скейтборд, и огромный мягкий тигр, которого притащил ей однажды папа, когда она болела. Теперь же это была пустая комната с узким окном и щербинами в полу. Терри приподняла угол жалюзи. В иные годы снега выпадало так много, что сугробы достигали окна. Во дворе сейчас висели качели, которых не было в ее детстве — качели на черных ремнях, похожие на пыточный станок инквизиции. Она спустила жалюзи, отчего в воздух полетели клубы пыли, так что она расчихалась.

Водопроводный вентиль в полуподвале она нашла с легкостью. Когда ей было лет двенадцать, прорвало трубу, и отцу пришлось перекрыть воду. Она тогда спустилась с ним вниз и все время оставалась рядом — маленькая сорвиголова в непромокаемых сапогах помогала отцу, в то время как Кевин, который был на пять лет младше ее, пускал по лужам на полу игрушечный миноносец, голосом изображая взрывы. Сейчас, поднявшись наверх, она отвернула кран холодной воды. Сначала раздалось клокотание и шипение, и только потом в раковину хлынула струя бурой, омерзительно пахнущей воды. Она села на пол — пускай течет.

Единственно отрадное в этом посещении заброшенного дома, полного вязких ностальгических воспоминаний, это то, что они отвлекли ее — всего на несколько минут — от воспоминаний более свежих, подобно кинокадрам проносившихся в мозгу.