Проклятие клана Топоров - Виталий Сертаков

А пора взрослеть пришла слишком рано.

Часть третья

КВЕДДИНБУРГ

Глава восемнадцатая,

в которой выясняется, что ловля птиц — не самое глупое занятие, зато законы рыцарства вызывают общий смех

Всадники вышагивали в колонну по четыре, издалека похожие, как близнецы. На каждом новые сапоги из козьей шкуры, со шнуровкой выше щиколотки. На каждом — превосходная длинная кольчуга и длинные кожаные штаны с завязками и шерстяными чулками. На каждом — одинаковый шлем с меховой подкладкой и отороченный бобром хрустящий новенький плащ. Под кольчугой и плащом две рубахи из лучшего льна и шерсти и отдельно, в сумке — невиданная роскошь — отрез шелка для парадной одежды, специально для императорской аудиенции. У каждого на правом плече изысканная фибула с выбитым профилем Тора и налобная лента, стягивающая волосы в пучок.

Впрочем, Тора носили не все. На стоянках, когда растягивали лини для длинных шатров, Харальд определял место для христианской часовни, а в противоположной части лагеря расставляли жертвенники для скандинавских богов. Первые ночевки прошли в полевых условиях, под шатрами, в кожаных спальных мешках. Вблизи не замечалось никаких крупных селений. Издалека дымили очаги нищих славянских деревень, их обитатели смотрели хмуро и при первом окрике разбегались. Чем дальше посольство продвигалось на юг, тем мощнее становились леса. И леса совсем не такие, как у Дага на родине: ели уступили место размашистым лиственным деревьям. Снег скрывал густую высокую траву, все реже и реже попадались обтертые временем валуны, которыми изобиловала суровая почва Свеаланда. Зато стало ясно, что любимая черника здесь почти не растет.

Даг ощущал себя маленьким мускулом. Даже не мускулом, а крошечной частью свирепого разумного существа, от которого невозможно как — то отделиться или оторваться. На привалах он спрашивал себя, не пора ли бежать и вернуться к вольной жизни, вернуться к Ульме, или вообще добраться до родной усадьбы в Свеаланде, благо денег на все хватало. Да, он теперь не разбойник, а грим из отборной дружины конунга. У него завелись настоящие деньги, не тяжелые германские динарии, а блестящие монеты с профилем Харальда звякали в кожаном кошеле на поясе. Рыночные менялы в Хедебю уверяли, что новые деньги Дании даже чище динариев. У Дага появился суровый, дьявольски дотошный, но справедливый командир. Ярл Годвин никому не давал спуску, пресекал любые ссоры, отчитывал дружинников за любую провинность, требовал чистоты и усердия во всем. Вначале его требования казались Дагу чудовищными. Но постепенно он привык. Привык к тому, что по вечерам на привалах растягивается огромная палатка и устраивается баня. Что надо подравнивать бородку и вычесывать волосы гребнем. Что надо стирать платье. Привык, что пришлось бегать в строй на скорость и занимать свое место. Привык к своей очереди в караулах. Привык, что нельзя просто так повалиться на землю и спать, а следует вначале устроить лагерь. Телеги с провизией, высокие кареты священников, закрытые повозки с казной и дарами ставились в круг, затем возводилось укрепление из туго стянутых жердей, растягивались веревки с колокольцами и разводились десятки костров. Только затем назначались караулы, и можно было уснуть в строго определенном месте, имея под рукой оружие.

Северянин привык, что правофланговые хольмы дерут три шкуры, если не содержишь в чистоте коня и снаряжение. Привык к жирной, разнообразной пище, от которой быстро набрал вес. Привык к тому, что платят, а воевать не заставляют. И сказал себе, что не такое это уж страшное приключение — безбедно проехаться в компании с епископом Поппо и прекрасной Карлен, а может еще доведется повидать самого германского кейсара! Какая разница, кому служить, ведь жизнь воина так коротка, и так быстро нужно успеть стать самым первым! А Северянин в свои четырнадцать лет даже не сомневался, что станет самым знатным и сильным на этой земле.

— Почему бы и нет, сын мой? — ласково спрашивал отец Поппо, хотя Даг уже сто раз просил не называть его сыном. — Не так плохо иметь честолюбие в твоем возрасте. Но без благородства души и чистоты помыслов оно превращается в адское зло…

От речей пресвитера у Дага порой болели уши, но чаще в его палатке можно было услышать тысячу занимательных историй. Даже ярлы из свиты конунга приходили послушать, чтобы скоротать дождливые вечера.

— Династия Меровингов держалась долго, но усобицы князей привели к волнениям черни. Горели замки, горели города, — увлеченно рассказывал пресвитер. — И вот, в девятьсот девятнадцатом году от рождества Христова, в городе Фритцлар, собрались самые влиятельные саксонские и франкские бароны, чтобы выбрать короля. Они выбрали Генриха Первого, а молва нарекла его Птицелов. Герцог как раз занимался охотой в любимом Кведлинбурге, когда ему доставили депешу об избрании королем. И надо отметить, новый король оказался не только отменным птицеловом! Он перестроил пограничные крепости по римским чертежам, наголову разбил дикие венгерские племена и первый создал настоящую рыцарскую конницу, освященную самим папой и епископами той поры. Благодаря рыцарской коннице Птицелов разбил полабов и прочих язычников — славян. Генрих отстроил столицу Кведлинбург, заложил там красивый монастырь, вы все его увидите, и был похоронен в монастырской церкви на горе Шлоссберг. Туда мы и едем, на место упокоения великого германского монарха, защитившего пределы страны…

Многочисленное датское посольство вступило во владения империи. Даг не считал, сколько солдат, священников и аристократов окружало конунга Харальда, но выходило никак не меньше тысячи. Причем вся их небольшая, вооруженная до зубов армия служила лишь почетным эскортом. Когда чуть позже Даг повстречал почетный эскорт первого же германского герцога, он с горечью ощутил, какими убогими оказались все их приготовления. Несмотря на пышные золотые знамена и трубачей, вышагивающих впереди белого коня Харальда. Несмотря на богатейшие дары, надежно спрятанные от пурги и снегопадов под попонами и в сундуках. Но Северянина не разозлил встреченный на пути, украшенный вымпелами замок. Не разозлили рыцари в парадных доспехах, с булавами и шестоперами, которые строились в ряд и поднимали пики в знак приветствия конунгу данов. Северянина не разозлили шикарно разодетые женщины германских городов, и сама атмосфера, царившая там, — веселая, непринужденная легкость, по сравнению с угрюмой воинственностью Хедебю.

Северянин не завидовал. Он сразу постановил для себя, что вот так жить лучше, интереснее и богаче он непременно будет сам, и очень скоро.