Ледяные ветра (СИ) - Атякин Денис

От размышлений Дина отвлекла боль, возникшая в голове где-то на самой дальней границе восприятия. Парень поднялся со стула, помассировал руки. Их снова жгло в районе кистей! Дин отмахнулся от этого назойливого ощущения и отправился на улицу подышать свежим воздухом. Там он прошелся вдоль глухой цеховой стены, вышел на широкую площадку, остановился. Прищурился, наслаждаясь лучами остывшего осеннего солнца.

— Дин, ну, как дела? Я смотрю, у вас с Оландом работа идет полным ходом? — раздался благодушный голос за спиной. Дин обернулся и увидел мастера Джима, несущего в цех какие-то инструменты.

— Да… стараемся… — растерянно ответил Дин.

— Это правильно, это хорошо. Ну а вообще как — нравится?

— Нравится. Мне вообще кажется, что механизмы — это мое.

— Давай-давай! В начале следующей недели станок уже будет у нас. Если такими темпами учиться будешь, то сразу за новый механизм и поставим тебя.

Дин кивнул.

— Ну, ладно, давайте работайте дальше, — бодро сказал Джим и побежал в цех. — Чем быстрее, тем лучше…

Парень постоял еще пару минут на улице и отправился в цех. Головная боль не прошла, а наоборот усилилась.

В помещении было душно. В носу и горле защипало от табачного дыма, густо вьющегося по всему цеху. Дин закашлялся, протер слезящиеся глаза и зашагал прямиком к станку. Оланда все еще не было на месте, и парень уселся обратно на стул в ожидании наставника. Вскоре тот вернулся с тюком старой шерсти.

— Сейчас материал второго сорта будем делать! — объявил Оланд.

— Это как? — не понял Дин.

— Некачественное сырье в прокат пустим.

— Это зачем… — смутился парень.

— Ну, пораскинь, пораскинь мозгами-то… Э-э-э-х! Кто ж тебе сразу нормальную шерсть катать доверит?! Потренируешься пока на этой, ее-то не жалко, а потом, если все нормально пойдет, будешь с нормальным материалом работать.

Дин кивнул.

— Ну, что? Сразу сам попробуешь? — спросил Оланд.

— Попробую! — ответил Дин.

Однако практика оказалась сложнее, чем теория. Поначалу парню было тяжело. Приходилось одновременно выполнять несколько дел: ровно опускать шерсть в горловину приемника, контролировать рычаги подачи, привода вала, включения элеватора и, непосредственно, самого прокатного вальца. Сложнее всего было сконцентрироваться и выполнять все операции своевременно, а, главное, в правильной последовательности.

Дин вскружился. В течение следующих двух часов он испортил полтюка шерсти, раскраснелся, взмок и еле-еле мог переводить дух.

— Ладно, ладно! Притормози немного! — Оланд старался перекричать шум станка. — Передохни чуток.

Дин остановил привод станка, выдохнул и тупо уставился на бесформенные пласты шерсти, вышедшие из механизма.

— Ну, перевел дух? Пошли, — сказал наставник и куда-то быстро зашагал. Дин устало поплелся следом.

Оказалось, что Оланд снова шел на склад. Там он взял теперь уже два тюка испорченной шерсти. Один отдал парню, второй потащил сам.

— Теперь смотри и запоминай, что буду делать я! — сказал Оланд. Дин стал наблюдать.

Наставник действовал уверенно и умело. Раз — и он аккуратно подал шерсть, два — и он уже у рычага, взмах рукой — и завращался привод. Снова отточенное движение — и новая порция шерсти ушла в приемник. За следующие полчаса Оланд не сделал ни одного лишнего действия. Он не вспотел, не покраснел и не запыхался. Каждый лист материала, вышедший из станка, был идеально ровным. Хоть сейчас иди да продавай!

Дин с завистью наблюдал за Оландом. Однако завидовал парень белой завистью. Он от всей души восхищался мастерством и дисциплинированностью наставника, искренне удивлялся его лисьей ловкости.

— Пойми, — сказал Оланд, закончив работу. — Тут главное почувствовать. Это как в трактире у Петрина: слышишь музыку, чувствуешь ритм и пляшешь в такт. То же самое. Почувствуй механизм, и работа сама пойдет. Попробуй еще раз!

Дин снова приступил к работе. До самого вечера он не отвлекался и ни на что не обращал внимания. Только когда цех почти совсем опустел, к парню подошел Оланд. Хмыкнул, придирчиво осмотрел новые пласты шерсти. Сделал неутешительный вывод:

— Уже лучше, но все равно не то!

— Так может еще заход? — с энтузиазмом спросил Дин.

— Какой заход? Вечер уже на дворе! Смеркается. Собирайся домой, а завтра продолжим.

Дин глянул в мутное цеховое окно. И правда — темнеет. Парень переоделся, попрощался с наставником и заторопился домой.

Парень то шел быстрым шагом, то срывался на легкий бег. В такое позднее время на улицах Трангола лучше не задерживаться. По крайней мере, простому законопослушному человеку. Да и домашние дела никто не отменял. Мать давно уже вернулась с работы и, наверное, сбилась с ног, хлопоча по дому.

Дин мчался во весь дух, забыв об усталости. Миновал старое кладбище и стремительно вылетел к парку. Тут парень притормозил, а потом и вовсе пошел медленно, стараясь как можно меньше шуметь. А то мало ли…

Однако в парке было тихо. Очень тихо. На улице Висельников весь народ тоже будто бы вымер. Безмолвная тень упала и на «Муравейник». Парень неслышно подбежал к своему дому, беззвучно прошмыгнул в калитку, отворил незапертую дверь и… замер на пороге. Что-то было не так!

Дин, бесшумно шагнул в коридор, тихо прикрыл дверь за собой, прислушался. Ничего. Тогда он на цыпочках двинулся дальше. В кухне тоже пусто. В небольшой гостиной вообще света нет. Парень двинулся к своей комнате, но там дверь оказалась закрыта, а за ней ничего не слышно. Дин снова замер, прислушался. Из дальней родительской спальни донесся шорох и тихий, до боли знакомый звук, похожий на… птичий клекот.

Парень оцепенел. Внутри все задрожало. Ноги ослабли и предательски подгибались, руки вмиг стали влажными, затряслись, похолодели. Однако Дин тут же одернул себя, собрался и тихо двинулся вперед.

Дверь в родительскую спальню оказалась прикрыта не плотно, и из-под нее пробивался тусклый свет. Парень осторожно взялся за дверную ручку, резко дернул ее на себя и… Увиденное шокировало Дина и смутило. Он хотел было закрыть дверь обратно, но впал в такой ступор, что не мог даже пошевелиться.

У дальней стены на старой кровати лежала полуголая мать, а над ней нависала сгорбленная и скособоченная фигура отца. Да, это был именно он. Его одежда, его крепкая мускулистая спина, его черная густая шевелюра.

— Мам, что происходит? — дрожащим голосом спросил Дин.

В ответ тишина. Ни мать, ни отец ничего не ответили. Тогда Дин, дав петуха, снова спросил:

— Мам…

Отец стремительно повернулся. Булькнул, резко склонил голову на бок. Раскрыл в безумном оскале окровавленный рот, с интересом уставился на сына.

Дин вздрогнул, в голове помутнело. Парень узнал эти глаза. Отец смотрел на него черными, лишенными зрачков, бездонными буркалами. Точно такими же, какими смотрел одержимый демоном купец.

— Пап… пап, нет! — пролепетал парень.

Одержимый демоном хищно осклабился, шагнул к Дину, замер. Теперь, когда «отец» сместился чуть в сторону, парень смог во всех подробностях разглядеть мать, а точнее ее окровавленное бездыханное тело. В груди, в районе сердца, зияла рваная рана, откуда все еще вытекала кровь. Кровью была залита и кровать, и пол рядом с ней.

Дин закричал что есть силы. Заголосил так, что задрало горло, перехватило дух. Когда воздух покинул легкие, парень затих. Раскрыл рот в новом, уже беззвучном крике. Пошатнулся, чуть не упал, но на ногах все же удержался.

Одержимый утробно зарычал, резко припал к полу и бросился на Дина. Парень отшатнулся, зажмурился в диком ужасе и инстинктивно прикрылся руками. Полыхнуло. Оглушительно громко бухнуло. Затрещало, заскрежетало, загрохотало!

Даже сквозь прикрытие веки яркий белый огонь ослепил парня. Нестерпимо жаркая волна раскаленного воздуха обдала лицо Дина, взъерошила волосы, опрокинула на пол. Совсем рядом упало что-то очень увесистое. Парень, не открывая глаз, перекатился в сторону, больно ударился плечом обо что-то. Замер.