Песнь небесного меча - Бернард Корнуэлл

Он задал этот вопрос по-английски, слегка неуверенно выговаривая некоторые слова.

— Ты хорошо говоришь по-английски, — удивленно сказал я.

Тот снова улыбнулся.

— Меня научила рабыня-саксонка.

— Надеюсь, она была красивая. И — да, мы договорились, если не считать одного небольшого изменения планов.

Эрик ощетинился, но остался вежливым.

— Изменения? — осторожно переспросил он.

— Вы можете взять «Покорителя Волн», — сказал я.

Я думал, Эрик меня расцелует. На одно мгновение он не мог поверить своим ушам, потом увидел, что я не шучу, и широко улыбнулся.

— Господин Утред… — начал он.

— Возьмите его, — перебил я, не желая выслушивать благодарности, — просто возьмите и уплывайте!

Я передумал из-за слов Алдхельма. Он был прав — все в городе принадлежало теперь Мерсии, а ее правителем был Этельред. Мой кузен был жаден до всего красивого, и если он обнаружит, что я захотел оставить себе «Покорителя Волн» (а именно так я и собирался поступить), то позаботится о том, чтобы отобрать у меня корабль. Поэтому я вырвал судно из его хватки, вернув братьям Тарглисон.

Зигфрида перенесли на корабль. Норвежцы, с которых сняли все оружие и ценности, под охраной моих людей перешли на «Покорителя Волн».

На это ушло много времени, но наконец все они очутились на борту и оттолкнулись от причала. Я наблюдал, как они гребут вниз по течению, к легкому туману в низовьях реки.

А где-то в Уэссексе прокуковала первая кукушка.

Я написал Альфреду письмо. Я всегда терпеть не мог писать, и прошли годы с тех пор, как я в последний раз пользовался пером. Теперь священники моей жены царапают письма за меня, но они знают, что я умею читать, поэтому аккуратно записывают то, что я им диктую.

Но в ту ночь падения Лундена я написал Альфреду собственноручно.

«Лунден твой, господин король, — говорилось в моем письме, — и я остаюсь здесь, чтобы заново отстроить его стены».

Даже это короткое послание истощило мое терпение. Перо брызгало, пергамент был бугристым, а чернила, которые я нашел в деревянном сундучке с добычей, явно награбленной в монастыре, ставили кляксы.

— Теперь приведи мне отца Пирлига, — сказал я Ситрику, — и Осферта.

— Господин, — тревожно проговорил Ситрик.

— Знаю, — нетерпеливо сказал я, — ты хочешь жениться на своей шлюхе. Но сперва приведи отца Пирлига и Осферта. Шлюха может подождать.

Пирлиг появился мгновение спустя, и я подтолкнул к нему по столу свое письмо.

— Я хочу, чтобы ты отправился к Альфреду, — сказал я, — отдал ему это и рассказал о том, что тут произошло.

Пирлиг прочел мое послание. Я увидел, как на его уродливом лице промелькнула улыбка, которая исчезла так быстро, что меня не оскорбило его мнение о моем почерке. Он ничего не сказал, прочитав мое короткое послание, но удивленно оглянулся, когда Ситрик ввел в комнату Осферта.

— Я посылаю с тобой брата Осферта, — объяснил я валлийцу.

Осферт напрягся. Он ненавидел, когда его называли братом.

— Я хочу остаться здесь, — сказал он. — Господин.

— Король желает, чтобы ты был в Винтанкестере, — отмахнулся я, — а мы повинуемся королю.

Я взял у Пирлига письмо, обмакнул перо в выцветшие чернила, ставшие ржаво-коричневыми, и приписал еще несколько слов.

«Зигфрид, — старательно вывел я, — был побежден Осфертом, которого мне хотелось бы оставить в своей гвардии».

Почему я это написал? Осферт нравился мне не больше, чем его отец. Однако тот спрыгнул с укреплений и, таким образом, показал свою храбрость. Возможно, глупую, но все-таки храбрость; ведь если бы он не прыгнул, Лунден в тот день мог бы остаться в руках норвежцев и датчан. Осферт заслужил свое место в «стене щитов», хотя его шансы выжить там были отчаянно малы.

— Отец Пирлиг, — сказал я Осферту, подув на чернила, — расскажет королю, как ты сегодня себя вел, и в этом письме я прошу вернуть тебя в мои войска. Но ты должен оставить решение за Альфредом.

— Он откажется, — надувшись, сказал Осферт.

— Ничего, отец Пирлиг его уговорит, — ответил я.

Валлиец приподнял бровь в молчаливом вопросе, и я чуть заметно кивнул ему, чтобы показать, что не шучу.

Я отдал письмо Ситрику и наблюдал, как тот складывает и запечатывает воском пергамент. Потом приложил к печати свой знак с волчьей головой и протянул письмо Пирлигу.

— Расскажи Альфреду о том, что тут произошло, — сказал я, — потому что от моего кузена он услышит совсем другую историю. И поспеши!

Пирлиг улыбнулся.

— Ты хочешь, чтобы мы добрались до короля раньше, чем до него доберется посланец твоего кузена?

— Да, — ответил я.

Этот урок я усвоил: обычно верят тем новостям, которые прибывают первыми. И не сомневался, что Этельред отправит триумфальное сообщение своему тестю. Как не сомневался и в том, что будет в нем говориться, и в том, что наш вклад в победу будет уменьшен до полного ничто.

Отец Пирлиг позаботится, чтобы Альфред услышал правду, хотя поверит ли король услышанному — это уже другой вопрос.

Пирлиг и Осферт отправились в путь рано на рассвете, взяв двух верховых из множества лошадей, которых мы захватили в Лундене.

Когда встало солнце, я обошел городские стены, отмечая места, нуждавшиеся в починке. Мои люди стояли в карауле. Большинство из них были из берроскирского фирда, который вчера сражался под командованием Этельреда, и их возбуждение после легкой с виду победы все еще не улеглось.

Некоторые из людей Этельреда тоже разместились на стенах, хотя большинство из них не пришли в себя после выпитого ночью эля и меда. Возле одних из северных ворот, выходивших на зеленые, подернутые дымкой холмы, я повстречал Эгберта, пожилого воина, уступившего требованию Этельфлэд и давшего мне своих лучших людей. Я вознаградил его серебряным браслетом, снятым с одного из множества трупов. Эти мертвецы остались непогребенными, и на рассвете вороны и коршуны слетелись пировать.

— Спасибо тебе, — сказал я Эгберту.

— Мне следовало тебе довериться, — неловко ответил он.

— Ты и так мне доверился.

Тот пожал плечами.

— Благодаря ей — да, доверился.

— Этельфлэд здесь? — спросил я.

— Она все еще на острове, — ответил Эгберт.

— Я думал, ты ее охраняешь?

— Охранял, — вяло произнес Эгберт, — но прошлой ночью господин Этельред сместил меня.

— Он тебя сместил? — спросил я.

А потом увидел, что серебряная цепь Эгберта, знак того, что он — командир, исчезла.

Тот снова пожал плечами, словно говоря, что не понимает причин такого решения.

— Он приказал явиться сюда, но, когда я пришел, так и не встретился со мной. Он болен.

— Надеюсь, серьезно болен?

На лице Эгберта мелькнула полуулыбка.

— Как мне сказали, он блевал. Вероятно, ничего серьезного.

Кузен занял дворец на вершине лунденского холма, превратив его в свое жилище, а я остался в римском доме у реки. Этот дом мне нравился. Мне всегда нравились строения римлян, потому что их стены отлично защищали от ветра, дождя и снега.

Дом был большим. Арка вела с улицы во двор, окруженный колоннадой. С трех сторон двора находились двери в небольшие помещения, некогда, наверное, служившие кладовыми или комнатами слуг. Одно из помещений было кухней с кирпичной печью для выпечки хлеба — такой огромной, что в ней можно было одновременно испечь хлебов для трапезы сразу трех команд.

С четвертой стороны двора имелся вход в шесть комнат. В двух из них хватило бы места, чтобы там собрались все мои гвардейцы. За этими двумя большими комнатами была мощеная терраса, смотревшая на реку. Вечером на ней было приятно находиться, хотя во время отлива вонь Темеза могла стать невыносимой.

Я мог бы вернуться в Коккхэм, но все-таки остался в Лундене, и люди из беррокскирского фирда тоже остались, хотя и без восторга — ведь весной им нужно было работать на своих фермах. Но я удержал их в Лундене, чтобы укрепить городские стены. Я бы вернулся домой, если бы считал, что эту работу выполнит Этельред, но тот, похоже, пребывал в блаженном неведении относительно печального состояния городских укреплений.

Зигфрид залатал в нескольких местах стены и укрепил ворота, но все равно работы оставалось очень много. Старая кладка осыпалась и кое-где даже рухнула в вырытый под стенами ров. Мои люди рубили и обтесывали деревья, чтобы сделать новые палисады там, где стена стала ненадежной.

Потом мы вычистили ров, выгребли из него утрамбовавшуюся грязь и вколотили в дно заостренные колья, которые радушно встретили бы любого атакующего.

Альфред прислал приказ, гласивший, что весь старый город следует отстроить. Любое находящееся в хорошем состоянии римское здание следовало сохранить, а руины снести до основания и заменить их крепким деревом, покрытым тростниковыми крышами. Но для такой работы у нас не имелось ни людей, ни денег.