Любовь из металла - Танит Ли

— Многовато для тебя, — и…

В моем воображении в автомобиле все размазано. Медь и пшеница, и то, что он особо выделял в разговоре, — человеческая кровь и плоть. Что-то вроде взрыва.

И Шина, будучи роботом, связывается с роботом-автопилотом и меняет настройки, отклоняет машину, та съезжает с дороги в кювет, скачет между стволами деревьев, по камням, пока не сталкивается с более крупными соснами. Кости и ветки ломаются.

Затем дверь тихо открывается, и одна шелковистая, незапятнанная даже фигура вылезает и уходит прочь, в темноту ночи.

А на натуральном белом мехе даже не остается красных пятен, потому что водоотталкивающий репеллент не позволяет им впитаться.

Прагматичные сороки уселись на пихту. Они — все, чего мне будет не доставать. Не ковра, на котором стоял Шарффи, и не бирюзовых простыней, на которые Шарффи хотел меня уложить, и если бы уложил, то, возможно, был бы сейчас жив. Кто-нибудь будет тосковать о нем?

Я стащила с себя оранжевое платье МЕТА и браслеты, которые были для меня слишком дорогими, чтобы продать их без лишних вопросов. Переоделась в джинсы, рубашку и жакет — свои совсем недавно купленные вещи. Я могла купить что-нибудь другое позже и переодеться, на случай жучков.

Карманы джинсов и жакета я набила чеками и монетами, скопившимися за это время. Карту I.M.U. я оставила в сушилке. Взяла с собой один рюкзак, в который положила разрозненные страницы этой книги, и все. Видите? Никаких других Книг.

Было рано, самое начало девятого.

Входную дверь я открывала, задержав дыхание. Но никого — ничего — не было за ней.

В лифте ехал смотритель.

— Паршивый денек, ничего не скажешь.

— Да уж, — ответила я ему.

Он вышел на втором этаже. Я спустилась на первый.

Я почти добралась до двери из фойе на улицу, когда две тени затемнили ее. Затем дверь качнулась внутрь.

Кто-нибудь может соображать в такие минуты? Я не могла.

Холл слабо освещался, да и на улице было сумрачно. Неясно вырисовывались очертания их фигур — высокого черного парня в кожаной одежде и блондина в неопрятно выглядящем комбинезоне. Волосы обоих острижены. Они двинулись прямо на меня, и я представила — не подумала, — что это будет ограбление, и я прокляла все на свете, потому что все чем, я владела, было со мной.

Но чернокожий взял меня за руку, и профиль его оказался профилем молодого африканского бога, и красивый белый парень оказался покрытым загаром, искусственным, конечно, а его голубые глаза были либо цветными контактными линзами, либо измененными самостоятельно.

— Лорен, — обратился ко мне Блек Чесс, — ты узнаешь нас?

— Эй, — сказал Копперфилд, — конечно, она узнает.

Я не двинулась. Вы можете в это поверить? В случае с грабителями я готова была сдаться, но с этими неотразимыми существами, я проявила сопротивление.

Я спросила:

— Что вам надо?

— Он сказал привести тебя.

— Кто сказал? Это не может быть Шарффи, — услышала я свой лепет, — он мертв. Так кому я теперь нужна?

— Верлису.

— Ах, — вздохнул Копперфилд, сама обитель нежности. — Посмотри, она снова расслабилась. — Он излишне ласково, по-матерински, погладил меня по волосам своей элегантной рукой. — Одно упоминание его имени возвращает ей мягкость и кротость голубки.

— Пойдем, Лорен, — сказал Блек Чесс.

Когда они, будто два хороших друга, сопровождали меня вниз по лестнице на улицу, я слышала свой голос:

— Вы были в моей квартире вчера утром, так? Вы оба и Голдхоук.

— Конечно, мы были, сладость наша, — нежно ответил Копперфилд. — И ты умненькая девочка, что запомнила.

— Как бы я смогла забыть? Вы же незабываемы, верно?

— Ох, да, это правда, дорогая. Мы незабываемы. Но, видишь ли, было кое-что, что заставило тебя поспать чуть подольше.

Мой сон был реальностью — угроза Голдхоука, уверенного, что я была в поезде; ложная обходительность; и кольцо, сделанное для меня Верлисом из его металлической плоти, просуществовавшее всего двадцать четыре часа… даже оно было реально?

Верлис дал мне наркотик. Как? Когда? Но я была достаточно вменяема, чтобы припомнить расколотые частицы правды.

И куда теперь?

— Куда мы идем?

— На встречу с ним. Он хочет увидеть тебя.

Шарффи сказал мне, что я больше никогда не увижу Верлиса, но Шарффи, очевидно, сейчас сказать уже нечего.

Я была слегка зла и испугана. Не более. Предсказуемо и бесполезно. Мы шли по улицам, свернули к магазинчику на углу, и пока мы проходили его, мне удалось заметить, как владелец ларька провожал меня и моих спутников взглядом. Должно быть, мы выглядели подозрительно.

Я больше не задавала вопросов по поводу того, куда мы направляемся. Но Копперфилд проинформировал меня, что теперь нам нужно сесть на флаер. Они актеры, эта линия медных роботов. Он продекламировал, изменив, цитату из замечательной пьесы, знакомой мне, потому что я видела ее в визуализаторе — ее название, автора и, на тот момент еще неизвестное мне, содержание:

— Ей сказали сесть сперва в один флаер — по-здешнему «Желание»[52]. Ты полетишь на флаере желания, Лорен.

Бесстрастный Блек Чесс же сказал:

— Лорен, мы не причиним тебе вреда.

Теперь не было смысла притворяться, и потому я спросила:

— Да? Почему нет?

— Ты его, — ответил Блек Чесс.

Звучало ли это романтично? Я знала, что он имел в виду под этим, он имел в виду «его принадлежность». Под этими словами подразумевалось, что по каким-то причинам и только на данный момент, я принадлежала Верлису.

И здесь, на этих современных улицах с их кубами и блоками домов, белесыми горами на фоне осенне-серых небес, с флаерными линиями над головой, пересекающимися будто нити паутины, город казался мне древним — Афинами, или Римом, — знаете, из тех, где владели рабами.

Флаер унес нас прочь из города, мы сошли на платформе у автострады. Здесь стоял сосновый лес, но его разрежали расчищенные площади, на которых промышленные заводы и коммерция разместили свои модные стеклянные фасады. Тогда я подумала, что мы направляемся в МЕТА, но я ошиблась. (Во флаере к нам никто не приближался. Полагаю, мы выглядели опасно, по крайней мере, мои спутники, Блек Чесс и Копперфилд, в их криминального типа маскировке. Я хотела спросить у Копперфилда: «Кто дал разрешение на твой псевдозагар?» Ведь Верлис рассказал мне, что им не положено выдавать себя за людей до тех пор, пока МЕТА не даст соответствующего распоряжения. Он сказал мне это в том сне, что не был сном. В любом случае, я знала, что Копперфилд использовал этот загар по своему собственному усмотрению. Они могли поступать, как им хотелось. И поступали. Сидя рядом с ними во фраере, я размышляла: в конце концов, случись что, и Блек Чесс может трасформироваться в огнедышащего дракона — и эта мысль показалась мне такой грязненько веселой, что я засмеялась в голос, а Копперфилд заметил: «Ах, она так мила, так энергично и страстно жаждет встречи с ним». И это меня заткнуло).