Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения - Элисон Пейс

Наш кофейный перерыв подошел к концу: выставка открывалась после сиесты. В проходах между павильонами появились люди, и мы поднялись, чтобы разойтись. Попрощавшись, я зашагала на свое рабочее место, причем меня не покидало чувство, что мы со Сьюзен Ментон еще встретимся.

Глава 23

Любовь на всю жизнь

Некоторые города действительно заставляют сердце замереть, особенно если туда нужно добираться самолетом.

В течение второй недели выставки две скульптуры Йена купили. Я предусмотрительно заходила к Сьюзен не слишком часто, чтобы это не выглядело как заигрывание с врагом. Хотя мне практически не с кем было перемолвиться словом, неделя оказалась одной из лучших в моей жизни, потому что я влюбилась в Рим.

Теплая погода благоприятствовала прогулкам, и я подолгу бродила по Вечному городу. Узкие улочки Трастевере выводили меня к мосту, по которому я переходила на другой берег реки, попадая в суматоху Кампо-дель-Фьори, поднималась по огромной лестнице на площади Испании проведать скульптуру Йена и отправлялась гулять по живописному парку виллы Боргезе.

Каждый вечер, выходя с выставки, я ехала в город на автобусе, всякий раз сходя на разных остановках и везде обнаруживая что-нибудь потрясающее. Я обедала в ресторанах, о которых читала, или просто заходила в миленькую тратторию, совершенно не боясь пополнеть, — итальянская кухня удивительно вкусная, к тому же в Вечном городе кажется неприлично суетным думать о чем-то столь тривиальном, как собственный вес. С наслаждением проводя время в Риме, я сделала открытие — оказывается, можно прекрасно развлекаться без компании, самостоятельно.

Я преспокойно ходила в рестораны одна. В Нью-Йорке я всегда жалела людей, жующих ужин в одиночестве. В Лондоне боялась попробовать. Но в Риме очень полюбила сидеть и разглядывать посетителей ресторана или гулять по улицам, пытаясь связывать в предложения слова и фразы, оставшиеся в памяти из курса Берлица или услышанные в городе.

После отъезда Дика я не вернулась в «Хасслер» — в новом жилище мне нравилось все, за исключением Лючии. Я узнала, что Трастевере считается модным и престижным районом, «хотя и тут не без героиновых наркоманов на улицах». Мне импонировал богемный, совсем не туристический район. Я влюбилась в узкие улочки Трастевере — казалось, современные дороги с оживленным движением и толпами людей находятся за много миль отсюда. Мне нравился бар «Омбре россо», который я проходила, возвращаясь к себе в номер, — там всякий раз одна и та же компания собиралась за одним и тем же столом; посетители пили вино, курили и смеялись. Галерея Гранта Смита тоже находилась в Трастевере, что оказалось просто подарком судьбы на вторую половину нашего пребывания в Риме.

Галерея Смита располагалась во дворе тихого квартала, где в основном преобладали жилые дома и ресторанчики, — не в таком окружении мы обычно представляем себе моднейшую галерею современного искусства. Слава Гранта Смита как новатора последовала за ним и в Рим. Всех интересовало, что он будет выставлять, и в просторной галерее с маленькой апельсиновой рощей позади здания всегда было людно.

За день до открытия нашей экспозиции в галерее я занималась подготовкой и размещением скульптур, когда краем глаза заметила приближающееся ало-желтое пятно. Йен вернулся, и как раз вовремя, чтобы помочь с установкой. Первым делом он подошел ко мне спросить, как прошла вторая неделя в Риме. Я ответила — восхитительно и с энтузиазмом отрапортовала о ходе выставки. С некоторым опозданием до меня дошло: Йен справился о том, как мне понравился Рим, а не о выставке. Значит, работа для него — это не все? Как там он говорил в самолете — любые полученные впечатления и перенесенные эмоции отражаются и преломляются в творчестве? Приятно было убедиться, что Йена интересуют не только продажи его скульптур.

— Йен! Как приятно видеть вас снова! — воскликнул Грант Смит, вынырнув откуда-то из служебного помещения. Он носил очки в черной оправе, в точности как у Йена, и придерживался примерно тех же модных тенденций, правда, не столь смелых. Мужчины обменялись рукопожатием. Они общались запросто, сразу становилось ясно — эти двое знают друг друга много лет и питают взаимную симпатию. — Нет, нет, мы закрываемся каждый день с двух до пяти, — ответил Грант на вопрос Йена.

— А до какого часа открыты?

— До шести, — ответил Грант, подмигнув с улыбкой двум подлинным энтузиастам, попрощался и ушел.

Мне он нравился. Я хотела бы с ним работать. Может, переехать в Рим, избавиться от кошки и навсегда поселиться в крошечной, прокуренной, но такой уютной и милой комнатке в Трастевере? Можно было бы ходить в галерею пешком каждый день мимо рыночных лотков, заполнявших площадь, куда вела моя улица, и подружиться с компанией, которая каждый вечер собирается в «Омбре россо», пить вино и веселиться…

Итак, Йен вернулся, и у меня появилась компания для походов в рестораны и кафе. К списку достопримечательностей Рима добавились долгие беззаботные ленчи. Однажды вечером, когда после ужина с салатом из цикория и фенхеля и феттучини с трюфельным маслом мы сидели, смакуя «лимонселло» в окружении лимонно-желтых стен, Йен впервые спросил меня о Джеке.

— Вы по-прежнему встречаетесь с тем высоким техасцем, который иногда появлялся на открытии выставок, Джеком, кажется? — спросил он небрежно.

При упоминании имени Джека внутри у меня что-то сжалось. Я на секунду замерла, пережидая болезненное ощущение, — кстати, оно прошло гораздо быстрее, чем раньше, — и взглянула на Йена: мне вдруг захотелось рассказать обо всем, что случилось, попутно объяснив, почему я ненавижу маргаритки.

— Да, его звали… зовут Джек, — подтвердила я. — Мы больше не встречаемся.

— О-о? — полувопросительно откликнулся Йен.

— У нас ничего не получилось, — сказала я вместо «он разбил мне сердце на мелкие осколки». Ни к чему Йену знать, что после маргариток я решила: видимо, не всем суждено встретить свою любовь.

— Это тяжело. — Йен сказал это с такой интонацией и выражением глаз, что на долю секунды я испугалась, уж не произнесла ли последнюю фразу вслух.

— А вы сами? Нашли свою половинку или пока в поиске? — непринужденно поинтересовалась я, стараясь увести разговор от своей персоны и гадая, проговорится ли Йен о мерзавках-пиарщицах, признается ли, с кем все-таки у него был роман — с блондинкой или ее подругой, а может, с красавицей с сексуальным придыханием — Кариной Кратц? Но прежде чем Йен заговорил, я уже знала, что не услышу пикантных признаний, — он слишком скромен.