Последние часы в Париже - Рут Дрюар

спешно собирая свое нижнее белье, разбросанное по полу. Мне следовало еще вчера вернуться домой. Бедная мама, она же не глупа; наверняка догадалась, где я нахожусь, и ужасно волнуется.

Себастьян сел на кровати, взял с тумбочки пачку «Житан». Не говоря ни слова, он выбил сигарету и закурил. Обычно он не курил в постели. Мне стало интересно, думает ли он о том же, о чем думаю я. Не растрачиваем ли мы впустую то короткое время, что нам отвела судьба? Правильно ли мы поступаем? Мое сердце кричало мне, умоляло остаться, но кто бы доверился сердцу, когда наши жизни были в опасности?

Я сознавала, что когда выйду за эту дверь, мы, возможно, никогда больше не увидимся. Как мы могли вот так отпустить друг друга? Я хотела провести с ним каждую последнюю минуту; это все, что имело значение. Остальное могло катиться к черту. Повернувшись к нему спиной, я закрыла глаза, и мое сердце ухнуло куда-то вниз. Я отступила чуть дальше от кровати, просто чтобы посмотреть, что произойдет. Ничего не произошло; он не произнес ни слова и не шелохнулся. Я нагнулась, подняла с пола лифчик, в одно движение нацепила его, потом отыскала свою рубашку. Себастьян все молчал, продолжая курить. Я застегнула рубашку, взяла брюки со спинки стула и натянула их.

У меня возникло такое чувство, будто между нами разрастается пропасть, в которую я вот-вот упаду, тогда как он стоит на краю, наблюдая. Мне страстно хотелось сорвать с себя одежду и снова броситься в его объятия – обнаженной, смеющейся и храброй. Ради этих мгновений – мгновений с ним – и стоило жить.

Подошла очередь сандалий. Я сунула в них ноги и сделала еще один шаг к двери. Останови меня! Останови меня! Я мысленно умоляла его. Не позволяй мне уходить. Никогда. Но в комнате стояла тишина, которую нарушал лишь стук моего сердца. Какой-то саморазрушительный импульс помешал мне обернуться, когда я потянулась к ручке двери.

– Лиз. Не уходи так. – Моя рука замерла в воздухе. Я услышала, как он встает с кровати, направляясь ко мне, затем почувствовала его руку на своем плече. Он развернул меня лицом к себе, мягко прижимаясь носом к моему носу.

– Просто пообещай мне, что ты не умрешь, – прошептала я.

Он поцелуями смахнул мои слезы, затем прижался губами к моему уху.

– Доверься мне, Лиз. Мы будем вместе.

Я хотела ему верить. Мне нужно было верить ему. Невыносима была сама мысль о том, что мы вот так расстанемся, попрощаемся в его гостиничном номере, не оставляя после себя ничего, в чем можно найти поддержку. Я осторожно сняла с шеи ожерелье, которое родители подарили мне на восемнадцатилетие – одинокую красную рубиновую розу на серебряной цепочке, и вложила ему в руку. – Обязательно верни это мне. – Я нежно поцеловала его сомкнутые губы.

– Лиз, – прошептал он. – Я обещаю. Административный персонал, таких как я, эвакуируют до прихода союзников. Я вернусь в Германию до окончания войны. Как только боевые действия прекратятся, я приеду к тебе. Это не займет много времени.

В его устах все звучало так просто, что я почти поверила ему.

– Это безопаснее, чем пытаться бежать, – добавил он. – Я не хочу подвергать тебя еще большему риску. – Он закрыл глаза и поцеловал меня в лоб. – А теперь иди.

Я снова повернулась к двери, на этот раз мои пальцы коснулись ручки. И я потянула ее на себя, открывая.

Я прошла по коридору, спустилась по лестнице; мое сердце раскалывалось с каждым шагом. Сосредоточившись только на том, чтобы ставить одну ногу вперед другой, я ввела себя в состояние оцепенения, зная, что если позволю хоть одной эмоции прорваться наружу, то сразу же побегу обратно.

Было почти облегчением выйти на улицу; шум машин, тягачей и крики людей обрушились на меня как напоминание о том, что я все еще здесь, в этом мире. Яркое солнце слепило глаза, и я прикрыла их рукой, оглядываясь вокруг. Мимо прогрохотал грузовик, битком набитый немецкими солдатами; стволы их винтовок и пулеметов смотрели на окна жилых домов. Я прижалась к стене, спасаясь от потока легковых и грузовых машин; они сигналили, тормозили, вставали под погрузку. Я замерла в нерешительности, напуганная этой зловещей суматохой. Сделав глубокий вдох, я все-таки отлепилась от стенки и зашагала к метро. Я почему-то не удивилась, обнаружив, что оно закрыто, и продолжила путь пешком. Грузовик с открытым кузовом перегородил дорогу, и, обходя его сзади, я увидела, как немецкие солдаты загружают туда прикроватные столики. Я остановилась, сердце заколотилось от ярости. Они все еще обворовывали нас – увозили с собой нашу мебель! Один из них замешкался, опустил свой груз на землю и уставился на меня. Я выдержала его взгляд. И он подмигнул, как будто делая меня соучастницей воровства. Потом он присел на краешек стола, небрежно достал сигарету из кармана брюк и закурил, не сводя с меня глаз.

С высоко поднятой головой, встречая его взгляд, я прошла мимо него, не сказав ни слова. Я слышала, как он присвистнул у меня за спиной, но не обернулась. Мне потребовалось колоссальное мужество, чтобы уйти от Себастьяна. Со всем остальным я бы справилась играючи.

Глава 31

Париж, 16 августа 1944 года

Элиз

Я долго добиралась до дома, по пути пересекая мост на острове Сен-Луи. Девочка лет десяти стояла посередине моста, на шее у нее висел поднос, полный ярких безделушек. Она поймала мой взгляд, и я подошла.

– Чем ты торгуешь?

– Это броши, – ответила она. – Синие, белые и красные.

Я огляделась вокруг, беспокоясь за нее, но немецких патрулей не было видно.

– Будь осторожна, – все равно прошептала я, роясь в кармане в поисках мелочи. – Я возьму три. – Мое сердце учащенно билось, когда я забирала у нее броши. Это было опасно, но казалось шагом к победе. А она приближалась с каждым часом.

На площади Одеон мое внимание привлек плакат на углу. Национальный фронт призывал всех парижан присоединиться к FFI (Французским внутренним войскам – отрядам де Голля) или народному ополчению и сражаться с немцами. Мое сердце подпрыгнуло, стоило мне подумать о том, чтобы вступить в их ряды, но разве это возможно теперь? Мысли о Себастьяне, оставшемся в полном одиночестве в гостиничном номере, вызвали у меня боль тоски и отчаяния. Что во мне осталось для борьбы?

Я постояла с минуту на площади Сен-Сюльпис, глядя на церковь, собираясь с силами перед встречей с мамой.