Маятник судьбы - Инна Бачинская

Он почти пропустил момент, когда черный человек исчез. Только что был здесь – и вдруг пропал. Добродеев, чертыхаясь, беззвучно охая и хватаясь за ствол дерева, поднялся и теперь стоял, недоуменно озираясь. Ему почудилось движение у выхода из парка, и он побежал туда. Он увидел черного человека уже в конце улицы, тот свернул, и Добродеев понял, что он, кажется, взял курс на место встречи – старинное, давно закрытое кладбище – и вздохнул с облегчением. Он взглянул на часы – они показывали четверть двенадцатого. Они «в пути» примерно сорок минут. До кладбища они доберутся через тридцать минут, значит, до полуночи останется еще около пятнадцати. Монах сказал, что ему хватит двадцать пяти – это минимум, чтобы обыскать квартиру. Максимум, как он прикинул, – около часа. «В принципе можно скомандовать отбой и не тащиться на кладбище, – подумал Добродеев. – Позвонить Монаху и сказать, что клиент доставлен на точку и у него есть примерно полчаса на то, чтобы уничтожить следы обыска и убраться». Добродеев приостановился, раздумывая. Любопытство и страсть всюду совать нос в итоге победили, и Добродеев поспешил за черным человеком. Ему хотелось посмотреть, как тот поведет себя на кладбище, как будет озираться; ему было интересно также, как долго тот собирается прождать своего нового друга. Добродеев даже хихикнул при мысли, что этот придурок раскатал губы на приятное знакомство с единомышленником, а в результате – облом и лажа. И вдруг он, к своему изумлению, понял, что черный человек снова исчез. Прямо посреди улицы, на ровном месте, на глазах. За десять метров до кладбищенских ворот. Исчез, как и не было. Добродеев остолбенел, снял очки, протер, снова надел. Черный человек не появлялся. Улица была пуста. Добродеев пробежал вперед, до того места, где видел его пять минут назад. Нагнулся, пытаясь рассмотреть его следы. Следов не было. Даже его собственных – их на глазах заносило снегом. Добродеев ломанулся в кладбищенские ворота, но они были заперты на массивную цепь и амбарный замок. Он выхватил мобильный телефон, набрал Монаха. Стоял, притопывая ногой от нетерпения, повторяя что-то вроде: «Ну же! Ну! Да возьмешь ты этот гребаный телефон или нет?» Но в ответ слышал лишь тонкий мышиный писк.

Добродеев растерянно топтался у кладбищенских ворот с телефоном в одной руке, с фляжкой в другой, слушая безнадежный писк сигнала и отхлебывая коньяк. Время от времени он пинал закрытые ворота ногой и ругался. Он заслонился рукой – той, что с фляжкой, – когда его ослепили фары машины с мигалкой. Дальнейшее слилось для журналиста в какой-то кошмар! Его затолкали в машину, не обращая внимания на возмущение и попытки достать журналистское удостоверение, и доставили в участок. Как было доложено дежурному, тощему старлею, замели задержанного за пьянство и попытку проникнуть ночью на территорию запертого заброшенного кладбища, с каковой целью «задержанный пытался разбить ногами ворота». Тощий старлей уставился на журналиста и спросил, что он забыл на территории заброшенного кладбища ночью. Добродеев, который за словом в карман никогда не лез, сочинил целую историю о том, что пишет материал по наводке телефонного анонима, который сообщил, что на кладбище по ночам собираются сатанисты. И он, Добродеев, решил проверить информацию самолично. У него хватило ума не рассказать старлею про черного человека. Ему позволили позвонить, но Монах не ответил…

–Журналист? – переспросил старлей, нахмурясь. – Добродеев? Не слышал вроде.

Добродеев был оскорблен.

–Он же Лео Глюк, Костик Минеев, Герасим Мурыга и ряд других, – сообщил он высокомерно.

–В смысле? – не понял старлей.

–Псевдонимы. Разные материалы идут под разными именами.

–Чтобы морду не начистили? – догадался старлей.

–Ну да… примерно, – скрепя сердце, согласился Добродеев, страстно желая одного – убраться отсюда подальше.

Но убраться ему удалось только под утро, после подробного рассказа про сатанистов, патогенный тектонический разлом, Черный курган, а личный состав внимательно слушал, задавал вопросы и даже конспектировал отдельные моменты. Добродееву также пришлось написать объяснительную про попытку проникновения на кладбище с вышеизложенной целью. И только после этого в шесть утра он был отпущен на все четыре стороны.

Он тут же принялся названивать Монаху, но телефон того по-прежнему молчал. Добродеев набрал друга Монаха – Жорика, и тот спросонья долго не мог взять в толк, кто он такой и что ему нужно. Оказалось, что он не видел Монаха со вчерашнего утра и дома тот не ночевал. Осознав опасность, Жорик закричал, что немедленно одевается и бежит к нему. Добродеев, притопывая от тревоги и нетерпения, набрал писателя Громова. Тот ответил сразу. Оказалось, сидел за компьютером – накатило ночное вдохновение. Добродеев спросил, не случилось ли в доме чего-нибудь такого, типа криков, драки или перестрелки, и недоумевающий писатель сказал, что все тихо, и спросил, а в чем, собственно, дело, но журналист уже отключился. Следующим на очереди был майор Мельник, который на тот момент совершал пробежку в сквере напротив своего дома. Журналист сбивчиво сообщил ему, что его друг, экстрасенс Олег Монахов, вышел на маньяка-убийцу девушек по вызову, то есть они оба на него вышли и разработали план поимки, но в полночь убийца исчез у ворот старого кладбища. А Монах, то есть Олег Монахов, тоже исчез, но не около кладбища, а в квартире убийцы. А он, Добродеев, провел ночь в участке и не мог вмешаться. А утром оказалось, что Монах бесследно исчез. Майор Мельник был немногословен, как мы уже знаем, поэтому он только и спросил, где Добродеев находится, приказал не двигаться с места и обещался немедленно быть.

Примерно через полчаса измученный душевно и физически Добродеев бросился сначала на шею Жорику, а затем майору Мельнику. После чего наскоро ввел их в курс дела.

–Черный Властелин? – поднял бровь майор Мельник. – Откуда вы знаете, что он маньяк?

–Он разместил на своем сайте фотографии квартиры Лины Кручек и резиновой куклы в свадебном платье из квартиры Светланы Рогач, что доказывает, что он там был. И написал об убийствах.

–Как вы на него вышли? – Майор Мельник взял на заметку утечку информации насчет резиновой женщины.

–Это Олежка, он же волхв, – непринужденно объяснил Жорик. – Он видит все насквозь.

Майор Мельник внимательно посмотрел на Жорика…

Глава 25

Ностальгия…

Тюремные нары – хорошее место для подведения жизненных итогов. Кира лежала без сна, вспоминая, перебирая странички собственной жизни, погружаясь все глубже и глубже в детство, когда мир был полон света и радости. И праздники были, и надежды, и самым большим горем и несправедливостью считалась «тройка» по сочинению, потому что пять ошибок, а у Гошки – шесть и «четверка». Гошка… белобрысый, крепенький, неторопливый, не особенно умный, но зато лучший спортсмен-бегун класса, потом школы, потом города. Он стрелял в нее жеваной бумагой через трубочку, толкал на переменках и выбрасывал в окно портфель. Кира улыбается, чувствуя, как начинает жечь в глазах. В восьмом классе они стали встречаться и подолгу стояли у подъезда – целовались, она до сих пор помнит, как слабели коленки и как они шарахались в стороны, заслышав шаги случайного прохожего…

Их дружба продлилась три года, а потом на сцене появился Николай Жарков, студент последнего курса народно-хозяйственного института, самоуверенный красавец, который всегда знал, чего хочет. Она тогда училась на первом курсе художественного техникума. Она вспоминала, как Гошка налетел на Николая и они подрались, а она, перепугавшись до смерти, пыталась их разнять. Кира негромко рассмеялась…

Она вспоминала, как счастлива была в роли молодой жены – взрослой, уверенной в себе, красивой, свято верившей, что это навсегда и что она это заслужила. Впервые у нее появились деньги – много денег, красивые вещи, одежда, украшения. Жили молодые в родительской квартире Николая. Матери его тогда уже не было, отец переселился на дачу, которая напоминала поместье: красная черепица и башенки, – и они навещали его иногда.

Николай был веселый, остроумный, но, как она поняла не сразу, какой-то недобрый, злой. Он обожал компании, у них постоянно были гости, и он говорил им гадости – завуалированно, со смешком, и она, Кира, замирала от неловкости и удивлялась, что к ним продолжали ходить. Он настоял, чтобы она бросила работу… Однажды он сказал: его жена должна быть красивой и вести дом, и она приняла, не спорила, смирилась. Да что там смирилась! Она считала, что он прав. Он старше, он умнее…

Любила ли она мужа? Трудно сказать… Гордилась, была послушна, считала, что Коля знает лучше. Бегала по бутичкам, крутилась перед зеркалом, примеряя новые тряпки, часами просиживала в парикмахерской, у косметички, дружила с женами нужных людей. Жизнь была прекрасна, удивительна и еще много хорошего было впереди. Подружки завидовали, как ей казалось; Коля высмеивал их: Зойку Пономаренко, толстушку, лучшего математика школы, которая плевала на свой внешний вид; Анечку Подолянскую, которая носилась с идеей приюта для беспризорных животных – она попросила денег и у него, и он пообещал, а потом высмеял ее. А она, Кира, дура, стеснялась их, отговаривалась нехваткой времени, когда звали с собой, смеялась вместе с ним, а в душе испытывала стыд и неловкость.