Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина

Для Магнуса сделали исключение, но и то лишь затем, чтобы убедился, что Изольда жива.

– Как-нибудь. Не знаю. Но мне придется с ней встретиться… в глаза посмотреть. Сказать, что… что сказать?

– Правду.

– Мне когда-то слабо помогла. Я перестал верить близким людям. И вот что получилось…

Плохо, но… разве не могло получиться еще хуже?

– Я ведь тоже виноват. – Урфин рассеянно перебирает пряди. – Тяжело признаваться самому себе, что был идиотом. Занимался всем, чем угодно, кроме того, чем должен был бы. Я только и думаю о возможностях, которые упустил. Представь, передо мной открыты миры. Они как люди – разные. У каждого свой характер и свой талант. Своя структура. Система…

Тисса сползает под бок и устраивается на плече, жестком и в шрамах, которые не понятно где и когда получены.

– А я, вместо того чтобы перенимать полезный опыт, носился, как щенок по лужайке… драконом был… или вот на дно океана нырял, смотрел, как розовые кораллы растут. Красиво… бесполезно. Здесь тоже. Турнир этот глупый… хотел на тебя впечатление произвести. А в результате столкнул с Гийомом… и покатилось.

Урфин взял руку Тиссы и, раскрыв ладонь, поднес к глазам, словно в переплетениях линий желая увидеть подсказку.

– Если бы не моя глупость, Кайя убрался бы из города много раньше.

…до убийства. До суда.

До того выстрела, о котором Урфин рассказывал отстраненно и сухо. До мятежа – Тисса ни на секунду не поверила, что его подняла Изольда. До свадьбы – в нее Тисса поверила сразу и трусливо обрадовалась, что находится далеко от замка. Она и прежде боялась леди Лоу. А теперь та… наверное, счастлива, ведь добилась желаемого.

– А теперь мой друг выворачивает себя наизнанку, превращаясь в чудовище. А его жену заставят это чудовище принять. Что делать мне?

Тисса не знала.

Она думала обо всем этом много раз, особенно по ночам, когда оставалась одна. И честно пыталась примерить случившееся на себя, но было слишком больно и…

…и непонятно.

Урфин нашел женщину, которая умерла за Тиссу. И пусть бы она заслуживала казни, но все равно приняла не свою, чужую вину.

Это плохо или хорошо?

А если бы та женщина была невиновна? Если бы ее заставили?

Или вот то, что он собирался чуму выпустить? Погибли бы многие, как виновные, так и нет. И невинных было бы больше… это как?

Он уже так делал и пусть бы признал вину, но это не оживит мертвых. Он чудовище? Наверное, для кого-то. Но ведь Тисса его приняла? И приняла бы снова?

Да. Скорее всего.

Или просто да.

– Дай им самим разобраться. Здесь ведь не будет других протекторов.

Урфин кивнул.

– Только, – у нее хватило духу посмотреть ему в глаза, – как раньше, уже не будет. Я бы… на ее месте я бы боялась, что все повторится и я снова тебя потеряю.

Урфин сам хотел знать правду.

А Лотара Урфин не стал вызывать на поединок. Просто избил. Ударил в лицо и в колено, и потом даже, когда Лотар упал, заставил подняться, и снова ударил. Бил долго. Спокойно.

Не убил.

Отступил, позволив Шарлотте поднять брата.

– Пусть выметается, – сказал, вытирая руки куском полотна. – Следующего, кто рискнет обидеть мою жену, я скормлю собакам.

Собак в Ласточкином гнезде не было. Но все поверили.

Глава 15

Соприкосновения

Светлое будущее не за горами…

Оно вообще хрен знает где.

Сонный Краухольд и зима не рискнула потревожить. Она прошла краем, сыпанув на посеревший берег снега, припорошив окрестные скалы и крыши домов. Город же быстро избавился от нежеланного подарка, перемолов его сотнями ног, копытами, тележными колесами. Горячее дыхание Краухольда, вырывавшееся из многочисленных труб, висело над городом этаким белесым маревом.

Издали было даже красиво.

Меррон теперь часто выходила на берег, хотя док и твердил, что это небезопасно: нельзя простужаться. И Летиция присоединялась, пеняя упрямого юношу за безголовость. Она лично связала шарф в белую и желтую полоску, а к нему и варежки. И Меррон приняла подарок с осторожной благодарностью.

Но на берег ее тянуло со страшной силой.

Там было тихо.

Немногочисленные лодки лежали вверх днищами, некоторые – укрыты промасленной тканью, другие брошены беспечно, словно людям недосуг заботиться о них. Галька. Песок. Тончайшее кружево льда, которое тает даже под зыбким зимним солнцем. Море. Ветер.

Тишина.

В ней отчетливо слышен зов, которому Меррон не в силах найти объяснение. Чужое одиночество накатывает волнами. До мучительно закушенной губы, до тошноты, и при этом Меррон вполне отдает себе отчет, что с ней-то как раз все хорошо.

Есть дом. Летиция с ее немного навязчивой заботой. Игра в лото по вечерам.

Субботние пироги с рыбой ли, с капустой или же жирной гусиной печенью, которую для вкуса сдабривали черносливом. Воскресные прогулки на рынок – Летиция надевала лучшее свое платье темно-зеленой ткани, извлекала енотовый полушубок и пушистую белую шаль, которую набрасывала поверх капора, скрепляя тяжелой камеей. Эта нарочитая серьезность отвлекала. Мартэйнн начищал ваксой доковы сапоги и собственные ботинки с массивными медными пряжками, протирал пуговицы на шерстяном пальто и позволял Летиции заматывать шарф.

Док брал плетеную корзину.

Покупки были лишь предлогом. Остановки. Долгие разговоры о погоде, подагре и близкой весне, о приметах на рыбу или же новостях из далекого, чужого города… все такое знакомое. Почти родное.

И непременные посиделки в местной таверне. Яблочный сидр. Горячий глинтвейн или пиво с медом и солеными орешками. Чай из бронзового самовара, который растапливали сосновыми шишками.

Снова дом.

Книги, учеба, работа. И пациенты, которые уже ее собственные, пусть бы и самые простые случаи. Есть те, кому удалось помочь, их будет больше, потому что Меррон учится. Она знает, чего ради выжила – чтобы помогать.

Тетушка, наверное, была бы довольна… или нет?

Леди ведь не носят мужскую одежду. И не притворяются врачами. Не бродят бестолково по берегу, пытаясь понять, что же происходит. И уж точно не воют на луну от безысходности.

Чем дальше, тем хуже становилось.

К весне Меррон всерьез начала подумывать о том, чтобы удавиться. Или что-нибудь поджечь. Желания были взаимоисключающими, нелогичными, но при этом сильными. И Меррон заставила себя оставаться в доме. В конце концов, дожди, слякоть, так и простудиться недолго, а ей – нельзя.

И тосковать лучше, в книгу уставившись, делом занявшись…

Меррон не знала, замечает ли кто-то происходящее с ней. Наверное, нет. Иногда ей хотелось поделиться, но… вдруг сочтут сумасшедшей? Наверное, будут правы.

А дожди иссякли. И отмытое до белизны небо любовалось своим отражением в зеркале моря. Лодки снова выходили навстречу солнцу, разрезая горизонт акульими парусами.

Теплело.

И приступы тоски внезапно отступили, а кошмары не вернулись. Наверное, следовало бы радоваться, но вместо радости Меррон испытывала разочарование.

Ей что, в жизни тоски не хватает?

Вчера вон с открытым переломом возилась. Кость нехорошо сломалась, с осколками, собирать пришлось по кускам, и док всерьез предлагал руку резать. Но потом согласился, что попробовать надо. И помогал куски складывать. А того, переломанного, вдвоем держали… и еще не факт, что получится. Если рана загниет, руку придется отнять.

Как потом человеку жить?

Вот у него – серьезная беда, а Меррон от дурости и безделья страданиям предается.

Уговорить себя не получалось, но появление дока избавило от необходимости создавать видимость работы. Все равно не лезли в голову симптомы нарушения циркуляции лимфы в организме и сопутствующие оным нарушениям заболевания.

– Ты не занят?

– Нет. – Меррон отложила книгу, все равно за полчаса и страницы не прочла.

Кажется, что-то о почках и камнях было. Поэтому если док на выезд зовет, то Меррон с радостью превеликой. С живыми пациентами думалось исключительно о пациентах.

– Я хотел бы с тобой поговорить.

Сердце предательски сжалось. Док же обошел комнату, чистую и уютную заботами Летиции, которая, впрочем, не уставала Меррон хвалить за то, что милый юноша следит за порядком. Остановившись у стола, он предложил:

– Присядь.

Меррон подчинилась. Что бы док ни сказал, чего бы ни попросил, она сделает. Для него – все, что угодно.

– Я собираюсь сделать Летиции предложение. – Док не стал присаживаться. – И думаю, что она его примет. Скорее всего, мы поженимся в начале лета…

…а с Меррон что будет?

– Тебя никто не прогонит. Ты останешься моим племянником. Будешь жить здесь. Учиться. Со временем откроешь свою практику. Я думаю, что уже к осени смогу договориться о том, чтобы тебе выдали разрешение.

Он не то хотел сказать!

– Док! – Почему-то собственный голос прозвучал жалобно. И это ощущение, что ее снова бросают… почему Летиция? Она милая, конечно. И не такая уж старая. Она много говорит и пироги делает замечательные, но… почему она? – Вы ее любите?