Высадка в Нормандии - Энтони Бивор

У Кольвиля высадилась и 1-я бригада специального назначения под командованием лорда Ловата. В последний момент его орлы выбросили каски и ступили на берег в своих традиционных зеленых беретах с кокардами полков. Рядом с Ловатом был его личный волынщик Билл Миллин из полка Камеронских горцев. Миллин обрадовался, когда Ловат первым спрыгнул со шлюпки в воду: ростом он был метр восемьдесят пять, и сразу видно, глубоко ли в этом месте. Стоявший прямо за Ловатом солдат получил пулю в лицо и упал. Миллин бросился в воду и задохнулся от ее холода; килт обвился вокруг ног. Но, выбираясь на сушу, он уже наигрывал песню «Мальчонка с гор Шотландии». Ловат обернулся и показал волынщику большой палец: это был марш его прежнего полка – Шотландского гвардейского. Вокруг свистели и ухали мины, визжали пули из автоматов и винтовок, крики сливались в сплошной гул, и Миллин ушам своим не поверил, когда командир попросил его расхаживать по пляжу и играть «Дорогу к островам», пока будут высаживаться остальные солдаты бригады. Изумленным солдатам на берегу это понравилось, хотя человека два сорвались, возмущенно крича, что это безумие.

С некоторым опозданием Ловат повел свою часть форсированным маршем в глубь побережья, к двум мостам у Бенувиля, уже захваченным перед рассветом ротой Джона Говарда. За удивительную храбрость солдаты прозвали Ловата «чертовым психопатом». Он был замечательным бойцом, но сохранил замашки знатного барина – ведь он был 25-м наследственным вождем клана Фрейзеров. На пути в Бенувиль вдоль Канского канала раздался выстрел – какой-то немец притаился на дереве среди ветвей. Потом стрелок, должно быть, сам перепугался, спрыгнул с дерева и рванул в поля в поисках укрытия. Ловат опустился на колено и свалил немца с одного выстрела из крупнокалиберного ружья, с которым охотился на оленей, а потом послал двух солдат за убитым, словно это и вправду был охотничий трофей.

Затем Ловат сказал Миллину: «Давай, волынщик. Берись за дело и играй, пока не придем в Бенувиль. Там держат мосты десантники – когда заслышат волынку, сразу поймут, что это мы». При приближении к цели похода Миллин заиграл «Синие береты переходят границу»[112]. Ловат, сознавая важность момента, сердечно пожал руку Говарду и сказал, что сегодня они творили историю. Он, очевидно, понятия не имел о том, что солдат Говарда уже сменил батальон парашютистов подполковника Пайн-Коффина, а тем более о том, что кое-кто из его собственных солдат опередил командира и вышел к мостам раньше его.

Кавалер Военного креста капитан Алан Паймен уже полчаса назад привел к мостам 3-ю боевую группу 6-го отряда[113]. В составе этого подразделения воевали бельгийцы, голландцы, норвежцы, поляки. Самой же поразительной была 10-я боевая группа – ее составляли почти исключительно евреи, бежавшие из Германии. Большинство перешло в спецназ из ударных саперных частей. Им всем дали английские имена и фамилии, а на личных медальонах было указано, что они принадлежат к англиканской церкви – на случай, если попадут в плен к немцам. Ловат вскоре убедился, что эти солдаты незаменимы при допросах пленных, поскольку немецкий был фактически их родным языком. Паймен же повел свою группу к Бревилю, где засело много немцев. Капитан был сражен пулей снайпера, а его бойцам, не получившим подкреплений, пришлось отступить к Амфревилю.

В 07:55 на берег высадился 4-й отряд, в состав которого входили две боевые группы французских морских пехотинцев под командованием майора Филиппа Кифера. Кифер и его бойцы – первые подразделения французских регулярных войск, высадившиеся в Нормандии, – двинулись на восток, к курортному местечку Рива-Белла и порту Уистреам в устье реки Орн. В Рива-Белла немцы укрепились в казино. Спецназовцам Киффера пришлось действовать на пределе сил, ломая их сопротивление, а затем заставляя умолкнуть батарею тяжелых орудий, укрытую в мощном бетонированном доте среди приморских вилл.

Гитлер до двух часов ночи беседовал с Евой Браун и Геббельсом о кино и о положении в мире и только в три часа лег наконец спать. О парашютных десантах союзников в Берхтесгадене еще ничего не знали. В котором часу Гитлер проснулся на следующее утро – в этом пункте мнения очевидцев не совпадают. Альберт Шпеер[114] пишет, что приехал в ставку фюрера в десять часов утра. Гитлера тогда еще не разбудили, поскольку в ОКВ считали, что высадка в Нормандии – отвлекающая операция. Адъютанты не посмели беспокоить фюрера из-за ложной информации. Но личный адъютант Гитлера гауптштурмфюрер[115] СС Отто Гюнше утверждает, что фюрер появился в большом зале Бергхофа в восемь часов утра. Он поздоровался с генерал-фельдмаршалом Кейтелем[116] и генералом Йодлем[117] и сказал им: «Господа, это вторжение. Я все время говорил, что это произойдет именно там».

Такое похоже на Гитлера – утверждать, что он, как всегда, был прав, хотя на самом деле он колебался, склоняясь то к варианту Нормандии, то Па-де-Кале. К словам Гюнше, однако, нужно относиться с большой осторожностью. Другие свидетели подтверждают, что Гитлер в тот день встал поздно, да и в любом случае рассказ Гюнше никак не объясняет, почему Гитлер лишь во второй половине дня разрешил задействовать танковые дивизии из резерва ОКВ, если считал, что в Нормандии высадились главные силы англо-американцев[118]. Зато все очевидцы сходятся в том, что новость о вторжении фюрер воспринял с ликованием – он не сомневался, что враг будет сокрушен и раздавлен на побережье. А через несколько дней он собирался стереть с лица земли Лондон – ракетами или самолетами-снарядами «Фау-1».

Ближе всего к побережью стояла 21-я танковая дивизия, рассредоточенная на большой территории вокруг Кана. Командовал ею генерал-майор Эдгар Фейхтингер – артиллерист, не имевший опыта боевого применения танков. Следователь-канадец, который допрашивал генерала в конце войны, описал его так: «Высокий худощавый мужчина, хорошо сложенный, с несколько кривым носом, который придавал ему сходство с постаревшим боксером». Фейхтингер не вызывал восхищения у подчиненных, а назначением был обязан своим связям в руководящих кругах нацистской партии. Ночь 5 июня он посвятил любовным похождениям в Париже, в штаб прибыл поздно, и это лишь усугубило неразбериху, уже возникшую из-за чрезмерно усложненной схемы подчиненности.

Командир 716-й пехотной дивизии генерал-майор Рихтер уже пытался в 01:20 приказать некоторым подразделениям 21-й дивизии атаковать парашютистов 6-й американской воздушно-десантной дивизии, высадившихся к востоку от реки Орн. Но отсутствие Фейхтингера и его начальника штаба задержало отдачу любых приказов до 06:30, а фактически танковый полк полковника Германа фон Оппельн-Брониковски выступил лишь в 08:00. Ранним утром 6 июня английские десантники столкнулись только с одной частью – 125-м мотопехотным полком подполковника Ганса фон Люка, – да и та очень нерешительно вела себя при попытке отбить Бенувиль.

Английские парашютисты, которые надеялись укрепиться в замке Бенувиль, обнаружили, что здание занято родильным домом и педиатрической больницей. Офицер с двумя солдатами вошел туда и предупредил, что пациентов нужно эвакуировать в более безопасное место. Дежурная ответила, что должна позвонить директору. Офицер, нервы у которого были напряжены до предела, навел на нее автомат, не позволяя поднять трубку. «Non téléphonique!» («Телефонный – нет!») – категорически приказал он на ломаном французском. К счастью, вскоре пришла сама директриса, мадам Вион. Она выказала удивительное хладнокровие и не стала терять времени: пока матерей вместе с кроватями переправляли наверх, детишек спустили на простынях в подвал.

Мощной танковой контратаки, которой опасались парашютисты, так и не последовало. Когда Оппельн-Брониковски сумел собрать свои подразделения и двинулся с ними на правый берег Орна, он в 09:30 получил новый приказ: развернуться, миновать Кан и нанести удар по англичанам, высадившимся к западу от реки. Полк, слишком долго вынужденный передвигаться по открытым дорогам, стал мишенью для англо-американских истребителей-бомбардировщиков. Два батальона выступили в поход, имея 104 танка Т-IV, а к гряде Перье подошли к вечеру с оставшимися в строю шестьюдесятью машинами.

Командира корпуса генерала Маркса крайне раздражали все эти долгие маневры полка Оппельн-Брониковски. В 09:25 он позвонил в штаб 7-й армии и потребовал, чтобы в бой была введена куда более сильная 12-я танковая дивизия СС «Гитлерюгенд». Однако все штабы, руководившие войсками в Нормандии: 7-й армии, танковой армейской группы «Запад», группы армий «Б», Западного фронта, – были связаны по рукам и ногам запретом ОКВ принимать самостоятельные решения. Когда один офицер штаба Рундштедта в Сен-Жермен-ан-Лэ попробовал протестовать против такого подхода, ему ответили, что «на местах трудно судить» и что «высадка главных сил противника ожидается в совершенно другом районе». Штаб фронта пытался спорить: если дело обстоит именно так, то «представляется логичным разгромить силы вторжения в одном месте, чтобы затем бросить все наличные войска против другого района. Более того, если вторжение здесь окажется успешным, то и противник постарается сконцентрировать свои силы здесь же». Им снова было сказано, что решение может принять один только фюрер, а он вмешался лишь в 15:00.