W или воспоминание детства - Жорж Перек

Бежать. Бежать по гравию, бежать по болоту, бежать по грязи. Бежать, прыгать, метать. Ползти. Приседать, вставать. Вставать, приседать. Очень быстро, ещё быстрее, ещё быстрее. Бежать по кругу, падать на землю, ползти, вставать, бежать. Стоять навытяжку — часами, днями, днями и ночами. Лечь! Встать! Одеться! Раздеться! Одеться! Раздеться! Бежать! Прыгать! Ползти! На колени!

Погружённый в безудержный мир, не ведая расплющивающих его Законов, палач или жертва своих соратников под насмешливым и презрительным взором своих Судей, Атлет W не знает, где его подлинные враги, не знает, что он может их победить, что это — единственная подлинная Победа, которую он в силах завоевать, единственная Победа, способная его освободить. Но его жизнь и его смерть кажутся ему раз и навсегда неизбежно вписанными в одну невыразимую судьбу.

Есть два мира — мир Хозяев и мир рабов. Хозяева недоступны, рабы раздирают друг друга на части. Но Атлет W не знает даже этого. Он предпочитает верить в свою Звезду. Он ждёт, когда ему улыбнётся Фортуна. Однажды Боги будут на его стороне, он вытащит счастливый номер, он станет тем, кого божественный случай изберёт и вознесёт к центральной чаше, и там он зажжёт олимпийский Огонь, что даст ему звание официального Огненосца, навсегда избавит его от любого наказания и в принципе обеспечит ему постоянную безопасность. Кажется, вся его энергия отдана этому единственному ожиданию, этой единственной надежде на жалкое чудо, которое позволит ему избежать побоев, порок, унижений, страха. Одна из предельных особенностей общества W — та, что здесь непрестанно вопрошают судьбу: из затёртого хлебного мякиша Спортсмены делают игральные кости, маленькие кубики. Они толкуют полёт птиц, форму облаков, очертания луж, падение листьев. Они коллекционируют талисманы: носок шиповки олимпийского Чемпиона, ноготь повешенного. Игральные карты и карты таро циркулируют по отсекам казарм: случай решает раздел соломенных подстилок, пайков и нарядов на работу. Соревнованиям сопутствует целая система подпольных тотализаторов, которую Администрация негласно контролирует через своих низших чинов. Тот, кто угадывает в нужном порядке номера трёх первых победителей в каком-либо олимпийском Состязании, имеет право на все их привилегии; тот, кто угадывает эти номера в разбивку, получает приглашение на их праздничный ужин.

Певцы в пёстро украшенных одеждах исполняют «Оду к радости». Тысячи голубей и разноцветных воздушных шаров взлетают в небо. Предшествуемые огромными штандартами с переплетёнными кольцами, развевающимися на ветру, Боги Стадиона ровными рядами выходят на дорожку с рукой, протянутой в сторону официальных трибун, откуда их приветствуют великие Сановники W.

Нужно видеть, как эти Атлеты, напоминающие своей полосатой формой карикатуры на спортсменов 1900 года, срываются, прижимая локти к телу, в гротескный спринт. Нужно видеть этих толкателей с чугунными болванками вместо снарядов, этих прыгунов со спутанными лодыжками, которые тяжело падают в навозную яму. Нужно видеть этих бойцов, вымазанных в смоле и утыканных перьями, нужно видеть этих стайеров, прыгающих на одной ноге или бегущих на четвереньках, нужно видеть этих немногих уцелевших марафонцев, хромых, коченеющих, семенящих меж двух рядов Судей на линии, вооружённых розгами и дубинами, нужно видеть этих скелетоподобных Атлетов с землистыми лицами, с согнутыми позвоночниками, эти лысые и блестящие головы, эти исполненные ужасом глаза, эти гноящиеся раны — все эти несмываемые отметины бесконечного унижения, беспредельного ужаса, все эти представляемые ежедневно, ежечасно, ежесекундно доказательства осознанного, организованного, иерархичного уничтожения, нужно видеть, как функционирует эта огромная машина, каждое колёсико которой с неумолимой эффективностью участвует в систематическом истреблении людей, чтобы не удивляться посредственности установленных ими рекордов: 100 метров они пробегают за 23,4 секунды, 200 метров — за 51 секунду; лучший результат прыгунов — 1 метр 30 сантиметров.

Тот, кто однажды проникнет в Крепость, обнаружит там сначала только анфиладу длинных и серых пустых комнат. Звук его шагов, отражающийся высокими бетонными сводами, испугает его, но нужно, чтобы он продолжал долго идти, пока не найдёт, наконец, скрытые в глубине земли останки мира, который он сочтёт забытым: груды золотых зубов, обручальных колец, очков, тысячи сваленных в кучу одежд, запылённые картотеки, запас мыла очень плохого качества…

XXXVII

На протяжении нескольких лет я рисовал спортсменов с жёсткими телами и бесчеловечными лицами; я скрупулёзно переписывал их беспрестанные бои; я упорно перечислял их бесконечные наградные списки.

Спустя много лет я прочитал в «Концентрационном мире» Давида Руссе следующее:

«Структура лагерей подавления определяется двумя основными ориентирами: «спорт» вместо работы, ничтожный подкорм вместо еды. Большинство заключённых не работает, а это значит, что даже самая тяжёлая работа воспринимается ими как везение. Малейшее задание следует выполнять бегом. Побои, обычные и в «нормальных» лагерях, становятся здесь рутинными пустяками, сопровождающими каждый час дня и даже ночи. Одна из игр заключается в том, чтобы заставлять заключённых очень быстро и много раз одеваться и раздеваться; а также выбегать из Блока и вбегать в него, в то время как у двери два эсэсовца оглушают Haeftlinge ударами Gummi. В крохотном квадратном бетонном дворе людей принуждают устраивать спортивные игры: под ударами хлыста очень быстро и без остановок бежать по кругу; прыгать по-лягушачьи, причём самых медлительных под гомерический смех эсэсовцев бросают в бассейн с водой; бесконечно быстро приседать, не отрывая пятки от земли с вытянутыми вперёд руками; очень быстро (всё время быстро, быстро, Schnell, los Mensch) падать лицом в грязь и вставать по сто раз подряд, затем бегать, умываться, обливаться водой и целые сутки ходить в мокрой одежде».

Я забыл о причинах, которые в двенадцать лет побудили меня выбрать для размещения W Огненную Землю: фашисты Пиночета сделали всё, чтобы придать моему фантазму предельный отзвук: многие острова Огненной Земли стали сегодня депортационными лагерями.

Париж — Каррос-Блеви 1970–1974