Последний год - Василий Ардаматский

Великий князь Кирилл Владимирович — последний русский престолонаследник, кончивший тем, что был актером в Голливуде, — тоже приложил руку к исследованию Распутина и распутин-щины. Его августейшему уму принадлежит откровение, что Распутин был человеком… большевиков и ими направлялся. Правда, несостоявшийся наш монарх предварил этот бред оговоркой — «хотя у меня нет для этого вывода формальных данных». И то слава богу… А вот популярный борзописец белоэмигрантской печати Петр Пильский, считавшийся в кругах русской эмиграции серьезным публицистом, в газете «Сегодня» напечатал, что он располагает документом, согласно которому «большевики на своем последнем перед революцией съезде внесли в решение секретный пункт о всяческой, в том числе материальной, поддержке Распутина с целью ускорения взрыва монархии»… На самом деле даже съезда такого не было.

Мы знаем, из какого далекого далека шла к Октябрьской победе наша партия, возглавляемая Лениным, и что на всем этом пути единственной ее опорой был пролетариат России. Невероятно тяжел был этот путь самоотверженной борьбы за свободу и счастье народа. Он отмечен многими могилами по всей Руси. Смерть на виселицах в «столыпинском галстуке». Расстрелы. Смертная сибирская каторга. Через все это прошли большевики, ведя к Октябрьской победе пролетариат России.

Известный жандармский генерал Курлов, прославившийся в борьбе с революцией на Руси своей изуверской жестокостью, а также безудержным лихоимством, сбежав от революции в Германию, верно служил там немецкой реакции. Кроме того, он предавался воспоминаниям. В одном из них он называет большевиков «упорными кротами, которые исподволь, с большой глубины рыли невидимые ходы под трон, и чем дальше, тем больше было этих кротов, и к роковому семнадцатому году, когда все они вылезли на поверхность, это стало бунтом толпы, справиться с которым у нас уже не было сил»… Высказался генерал и о Распутине, назвав его «камнем на ногах тонущей царской семьи». Как видим, жандармский генерал — сам, между прочим, ставленник Распутина — ближе к истине, чем беглые русские и западные историки, политики, публицисты и мемуаристы.

Но что же все-таки такое Распутин и распутинщина?

Можно сказать, что было два Распутина. Один как личность сама по себе. Другой как явление. Для того чтобы они слились воедино, нужно было, чтобы Распутин-личность оказался в России именно в том времени, когда он только и мог стать явлением.

Но кто же он сам по себе?..

Во-первых, умный и хитрый человек, иначе он не стал бы известной всему миру зловещей фигурой в истории последнего десятилетия царского двора. Многие деятели того времени, пользовавшиеся услугами Распутина, потом старательно рисовали его как темного хамоватого мужика, таинственно завладевшего душой русской императрицы и самого монарха.

Ничего таинственного на самом деле не было. Была вполне земная и реальная ситуация, когда умный, ловкий авантюрист Распутин сделал ставку на невежество царской четы и ее окружения, на всю обстановку в самодержавной России и выиграл. Став близким и нужным царской семье человеком, он получил неограниченные возможности для грандиозных корыстных авантюр. Но действовал он не один… «Я далек от мысли, — пишет в своих мемуарах М. В. Родзянко, — что Распутин являлся вдохновителем и руководителем гибельной работы своего кружка. Умный и пронырливый по природе, он же был только безграмотный и необразованный мужик с узким горизонтом жизненным и, конечно, без всякого горизонта политического, — большая мировая политика была просто недоступна его узкому пониманию. Руководить поэтому мыслями императорской четы в политическом отношении Распутин не был бы в состоянии…»

Что верно, то верно — один бы Распутин не мог. Но в том-то и дело, что у него всегда были сообщники и духовные наставники.

Распутина звали старцем, а в 1916 году ему не было и пятидесяти. Но Распутин-авантюрист родился гораздо раньше, он стал им еще на родной Тоболыцине в конце прошлого века. Начал он с конокрадства и сразу же попался — его отдали под суд. Пахло тюрьмой. Выручили местные сектанты, с которыми он был связан. Так он в самом начале получает предметный урок, из которого делает необходимые выводы. Просто красть опасно. И во всяком случае, надо иметь сильную спасительную руку. Позже он будет бахвалиться среди друзей, что сперва он «возмечтал пробиться в мировые судьи, ибо известно, что закон что дышло, куда повернул, туда и вышло». И с сожалением добавит: «Но на судью у меня лоску не хватало, да и законов на Руси толстые тома, их же прочитать надо…»

Нивой для своей деятельности он избирает православную церковь, религию. Взвешено все и прежде всего то, что в лоне церкви прекрасно расцветают такие же, как он, люди без того самого «лоска». И наконец, то, что «полиция сюда хода не имеет».

Он отправляется в странствование по монастырям и святым местам. Знакомится с монахами и настоятелями монастырей, которым представляется как «ищущий веру». Церковные начетчики читают ему святые книги — сам он читать не терпел, хотя на это грамоты у него хватало. Он обладал отличной памятью, с первого восприятия на слух мог запомнить целую главу Евангелия. В другом монастыре он эту главу уже пересказывал своими словами, уверяя при этом, что никогда в жизни не держал в руках Евангелие. Так за ним пошла молва как о темном сибирском мужике с божьими мыслями. На Поволжье он сходится с иеромонахом Иллиодором — таким же, как он, невежественным церковником, прославившимся своими скандальными черносотенными выходками. Иллиодор первый называет его «святым человеком», и Распутин понимает, что именно это звание и есть его призвание. Позже, уже в Петербурге, он в разговоре с так называемым «тибетским врачом» Бадмаевым скажет: «На Руси нашей все, что непонятно, люди считают, что это от святости». Именно на это он и поставил.

Дальше уже дело техники. Но и она любопытна и свидетельствует о недюжинных способностях Распутина. Дружба его с Ил-лиодором была недолгой, его пугала скандальная слава иеромонаха, которым интересовались полиция и светские власти. Последнее, что Иллиодор должен для него сделать, — познакомить его с ректором духовной академии Феофаном. Но нет, Распутин не собирался поступать в академию. Феофан нужен был в другом его качестве — как духовник царской семьи.

Знакомство состоялось, и Феофан с помощью семьи великого князя Николая Николаевича вводит его в царский дворец. Потом Многие задавали вопрос: как мог Феофан не разобраться, с кем он имеет дело? Но вот как характеризует Феофана очень хорошо знавший его митрополит Петербургский Антоний: «Слепо начитанный" сельский священник с доброй душой и ограниченным разумом». Сам Феофан потом говорил, что, приближая Распутина к царской семье, он хотел ей только добра. Может быть. Но дело и тут обстояло гораздо сложнее…

Как раз в это время в руководстве русской православной церковью начались глубокие раздоры. Наиболее темные силы в нем, желая сохранить свои позиции и повергнуть в прах всех и всяческих обновителей церкви, понимали, что их главная опора — царь, царский двор. Им нужен был там свой человек, и на эту роль неразборчивый Феофан избрал Распутина. То, что он невежественный и невоспитанный человек, никого смутить не могло — был же одно время при царской семье припадочный глухонемой инок Митя Козельский, который, роняя сопли, мычал, а царица уверяла, что она его понимает…

У царской четы родились одна за другой четыре девочки. А нужен был наследник престола. Склонная к мистицизму царица решила прибегнуть к потусторонним силам. Так еще в начале века во дворце появился «французик из Бордо» по имени Филипп. Не то спирит, не то гипнотизер, не то фокусник, а как позже выяснится, жулик и агент иностранной разведки. Искусно разыгрывая роль полуприпадочного апостола потусторонних сил, в экстазе падая на пол, Филипп заверял императрицу, что услышанные им голоса твердят: «Теперь родится наследник». Агент русской охранки Рачковский прислал из Франции неопровержимые данные, что Филипп — жулик, авантюрист, связанный со специальными службами, и вдобавок разыскивается французской уголовной полицией. В ответ на это Филипп возводится во дворянство и получает ученую степень, а Рачковский отзывается из Франции. Исчез Филипп «таинственно»— уехал ненадолго в Париж и не вернулся… Но вскоре вместо него во дворце появился другой француз, Папюс, якобы ученик Филиппа. Этот, правда, долго не удержался… И возле Филиппа и возле Папюса немедленно образовались кружки из придворных особ, которые в личных интересах пользовались влиянием чудодеев на царскую семью. Даже М. Родзянко вынужден признавать, что болезненно-мистическое настроение царицы «было немедленно учтено дальновидными политиками Западной Европы, изучавшими всегда более внимательно нас, русских, и особенно придворные настроения. Чтобы иметь сильную руку при дворе русском, быстро ориентировавшись в создавшемся положении, они немедленно решили использовать это настроение»… И дальше он утверждает, что в кружках, образовавшихся возле иноземных пророков, «тайное, незаметное участие принимали, без сомнения, и агенты некоторых иностранных посольств, черпая таким образом все необходимые для них данные и интимные подробности о русской общественной жизни»…