Девочка, которая зажгла солнце - Ольга Золотова

непринужденность. Можно плакать от грусти, прищемив лапу бездомному животному, а некоторые хохочут, приставляя нож к горлу человека, между тем перерезая ему сонную артерию и пересказывая старый, давно изживший себя анекдот. Именно последних стоит опасаться, но я им только завидую».

— И так было постоянно, — продолжала Рэйчел, возвратясь к нормальному тону и теперь заворожено уставившись на маленький огонек свечи. Она стала говорить медленнее и с большими паузами между предложениями. — Однажды она начала ругать себя за что-то: кричала и размахивала руками, пытаясь побить саму же себя. В конце-концов соседи позвонили в больницу, и ее увезли со страшными кровавыми царапинами на обеих руках. Это все ногтями, Джек. Она намеренно поцарапала собственную кожу, разодрала ее, а потом убеждала всех, что заслужила от себя же такое наказание. Дафна считала это нормальным, понимаешь? Боюсь представить, о чем она думала, делая с собой такое.

Рэй замолчала, и на миг в комнате повисла неприятная тишина. Джек был только рад возникшей заминке — появилось немного времени обдумать услышанные слова. Ему казалось, что эта история не так уж и проста, как показала ее девочка — за этим есть что-то еще, нечто большее и гораздо весомее, нежели простые перепалки сумасшедшей женщины с внутренним голосом. Она искала ответы, обращалась за ними к самой же себе и приходила в ярость, не получив желаемого. И, подобно тому убийце, прижимала себя к стене, не позволяя лишний раз вздохнуть, а после спрашивала в который раз: «Теперь-то ты мне скажешь? Почему же молчишь, неужели я недостаточно стараюсь?

неужели тебе совсем не больно?»

Уже заранее зная правду, Джек все же осторожно спросил:

— И что потом? Она окончательно сошла с ума?

— Нет, что ты! — Рэйчел потрясла головой, и длинные рыжие, но почти коричневые в свете севшего солнца, локоны метнулись из стороны в сторону. — Как о таком вообще можно говорить? Мама запретила мне с ней общаться, но мы продолжали обмениваться письмами и рисунками втайне от всех. Она присылала грязные каракули, но мне было все равно приятно их получать. Как я поняла, Дафна пробыла в лечебнице два или три года, а потом врачи сказали ей уехать отдохнуть в горы. Швейцария, кажется. Может быть целебный воздух поможет ей полностью вылечиться, и она к нам вернется.

Джек только пожал плечами и ничего на это не сказал. Разумеется, помешанную женщину не отправляли на отдых — это было бы глупо и невыгодно экономически. Скорее всего, она воет где-нибудь в психиатрической больнице для особых пациентов, получает жидкую кашу на бумажном подносе и по-прежнему говорит сама с собой.

«Нам врут в детстве, желая уберечь от ужасов этого мира, а потом правда, подобно звериным когтям, впивается в спину и тащит к себе, выплевывая слова прямо в лицо. И мы мечемся, сотрясаемся в жалких попытках выбраться на свободу — дергаем руками и ногами, отчаянно зовем на помощь… Неизвестно, стоит такая правда своей цены, или же ей лучше навсегда оставаться как можно дальше, в темном уголке, сокрытой от нежных человеческих душ».

— Ну, я закончила, — радостно провозгласила Рэйчел и с довольным видом подняла рыжеволосую голову кверху, — можно начинать. Как насчет «Неуязвимого»?

— Никогда не слышал о таком фильме, — выдавил из себя Джек, мысленно все еще участвуя в незаконченном с самим собой разговоре. Он смотрел на потухающий экран и мигом появляющуюся на нем устрашающую заставку с названием, чувствовал прикосновение плеч девочки к своим, ее легкое дыхание, а после и хруст теплого попкорна, но в мыслях был очень, очень далеко отсюда. Он оказался посреди белого коридора, пропитанного едкими запахами лекарств и спирта, идеально симметричных кушеток и поучающих табличек на стенах — каждая вещь здесь так и дышала здоровьем или болезнью и лечением. Отчетливее всего был запах страха, надолго въевшийся в двери и плитку полов. Наконец, он скользнул к одному из похожих друг на друга кабинетов, и услышал беседу трех людей, судя по их голосам — мужчины и женщин. Разумеется, Джек уже заранее знал, не видя лиц скрывающихся за дверью, кто они такие и зачем пришли сюда, в это странное и угнетающее своей чистотой место.

Доктор твердил в пустоту кабинета:

— Это невозможно, к моему большому сожалению. Я прекрасно понимаю ваше желание как можно дольше избегать госпитализации, но и вы потрудитесь понять меня — с подобным диагнозом находиться в обществе крайне опасно.

— Если вы сомневаетесь, что наша семья не сможет обеспечить должного ухода… — тихий голос был тут же заглушен другим, более властным и настойчивым. Джеку пришлось отойти в сторону.

— Вы не слышите меня, миссис Роберстон! Я говорю вам о болезни, которая считается трудно искоренимой даже на психологическом уровне, а вы, по своей сути, предлагаете мне ромашковый чай и горсть таблеток в качестве лечения. Разве не абсурд? — мужчина дождался полной тишины и обратился к молчавшей до сих пор пациентке. — Вы осознаете важность принимаемого вашей сестрой решения?

Послышалось какое-то непонятное мычание, больше походящее на жалобное скуление больного животного, и Дауни заглянул внутрь кабинета, тут же окруженный тремя парами недоумевающих глаз.

Как парень и ожидал, одной из присутствующих была мама Рэйчел — правда, теперь она выглядела чуть моложе, и длинные блондинистые волосы доставали ей почти до груди. Джанетт переводила взгляд с мужчины напротив на застывшего в дверях Джека, ожидая, что вот-вот один из них разъяснит повисшую неловкую паузу. Но Джека интересовало нечто другое. То, что сидело рядышком с Робертсон на кушетке, плотно сжав тощие колени и накрыв их костями трясущихся рук, то самое, что поглотило сознание бледной Дафны, полностью себе его подчинив.

От женщины невозможно было оторвать взгляд. Она притягивала глубиной своих темных глаз, но в то же время неимоверно сильно отталкивала их впалостью и проступающими под ними синюшными кругами. Все в ней противоречило каждой из черт — красивые волосы, собранные в высокий гладкий хвост и острые, выпирающие наружу скулы, живой и умоляющий взгляд, а в противоположность ему иссохшие, искаженные в попытке возразить полоски губ. Джек никак не ожидал увидеть такую Дафну, хоть он и не знал ее раньше — воображение услужливо рисовало высокую аристократично бледную женщину с бокалом красного вина в руке, одетой в шелковый халат и мягкие изящные тапочки, ведущую с собой увлекательнейший диалог. Истинный же образ истощавшего и несогласного с реальностью окружающего мира человека поверг парня в настоящий ужас.

Наконец, доктор опомнился и поспешил спросить:

— Вы что-то здесь ищете, молодой человек? Не хочу вас расстраивать, но приемные