Бриллиант - Сара Фокс

При первой же возможности, до конца года, в то время, пока стражники в Голубой комнате громко храпели после сильного снотворного, подмешанного в их пишу, я поместил поддельный бриллиант назад в шкатулку. Совсем рано следующим утром, сославшись, что мне нужно понаблюдать за уборкой комнаты в случае неожиданного возвращения королевы, я взял с собой двух слуг — невольных свидетелей моего алиби. Когда мы втроем подошли к тем накачанным снотворным солдатам, я сильно их тряхнул и упрекнул за пьянство и пренебрежение обязанностями, чтобы убедить охранников в собственной «невиновности» и бросить подозрение на тех двух бедняг, если когда-либо что-то обнаружится… Хотя я был более чем уверен, что подобного никогда не произойдет.

В тот день я также написал Виктории и, выразив беспокойство по поводу слабой системы безопасности в Виндзоре и подвергнув сомнению длительное пребывание здесь такого редкого и драгоценного объекта, предложил вернуть его в Башню немедленно. Она с неохотой согласилась, и на следующей неделе казначейство вывезло секретную коллекцию из спальни мертвого принца, возвратив камень в намного более безопасное место, в лондонскую Башню.

Как я могу описать свое облегчение, свой восторг, когда все удалось осуществить точно по плану?

Но Тилсбери все еще сохранял свое присутствие в секрете, не желая, чтобы узнали, что он вернулся в Англию. Поскольку во многих смыслах все только начиналось, он, конечно, должен был позаботиться о своем алиби.

Вечером перед новогодним балом мне поручили передать настоящий Кохинор твоей матери, чтобы спрятать его внутри серебряной богини. Тилсбери хотел, чтобы он находился у вас, а не на Парк-стрит, опасаясь, что ювелир может проболтаться, и, если обмен произойдет на нейтральной территории, вероятность того, что твоя мать окажется связанной с драгоценным камнем и подвергнется слежке, была меньше. Так я встретил ее у главных ворот Ратуши и…

— Я видела, что она говорила там с кем-то! — я с грустью осознала, что это был Чарльз. — Значит, она с тобой так поспешно разговаривала. В это время тебя не было видно.

— Да. Я хранил спрятанный бриллиант в маленьком узелке в своем кармане, и поскольку твоя мать собиралась уехать, в заранее назначенное время я притворился, что увидел, как она это уронила, и якобы просто возвратил ее собственность. Как только предмет оказался у нее, она отвезла его обратно на Кларэмонт-роуд и спрятала в том самом укромном месте, где никто даже не подумал бы его искать… до то момента, как ты обнаружила его!

— Почему они ждут все это время, если они планируют уехать из Англии? — размышляла я. — Если у них есть драгоценный камень, если их план осуществился, чего еще они хотят? Бриллиант должен стоить целое состояние, они могут поехать, куда захотят, и делать, что хотят…

— Но ты должна понять, что это никогда не являлось целью Тилсбери. Деньги не были его мотивацией… — Чарльз криво улыбнулся. — У него их достаточно. Нет, все только начинается. Я мог бы стать его заложником, но его интересую не я. То, чего жаждет Тилсбери, — это влияние, некое «восстановление». Он стремится вернуть бриллиант его законному владельцу, тому, кто ждет это сокровище, этот главный символ Пенджаба, отданный во время вест-индской кампании в конце англо-сикхских войн. Его обменяли на сына махараджи, он стал символом победы Британской империи и только позже был подарен Виктории обожающим ее супругом принцем Альбертом.

Но легенда гласит, что этот бриллиант желал получить отец Дулипа для храма Джаггернаута в Пури, где тот будет представлять Шиву, бога Разрушения, мужа Парвати, и если этот самый святой камень когда-либо вернется, то боги улыбнутся; сикхи снова будут править.

Индийские господа, которые имели обыкновение посещать дом Тилсбери, все были вовлечены в заговор, хотя, конечно, я тогда ничего не знал. Тилсбери, когда жил и работал в Индии и стал невольным свидетелем разделения Пенджаба, оказался так или иначе замешан в этом деле. И я не сомневаюсь, что он действительно полагает, будто восстанавливает справедливость. Это его долг, поскольку он участник заговора… и если кого-либо из нас поймают… — На мгновение Чарльз сделал паузу, медленно встряхнув головой, и, прежде чем продолжить свою историю, иронически заметил: — Еще одна причина — чувство опасности, власть. Этого человека влечет и то, и другое. Когда его работа здесь будет завершена, он вычеркнет этот период своей жизни, начав новую в Америке. Он, покинув одно древнее восстановленное королевство, намеревается председательствовать в новом, править сверкающим Нью-Йорком, миром спиритуалистов, где его «специальные способности будут полностью оценены», где, по его словам, он продолжит работать, чтобы совершить большие открытия.

Под мостом в наступившей тишине мрак, казалось, сгустился и стал холодным. Чарльз снял жакет и, набросив его на мои плечи, сказал:

— Ты, должно быть, замерзла… и устала слушать меня… Да я и сам очень устал от этого! — Он с трудом улыбнулся, он выглядел опустошенным после таких долгих признаний и добавил:

— Нам пора идти домой. Но боюсь, что буду скучать по тебе.

Но я не была готова так сразу уйти и спросила:

— Почему, если Тилсбери имел два идентичных бриллианта, он не вернул оригинал на место? Если камни были настолько одинаковы, что никто не мог заметить отличия. Разве тогда все не были бы счастливы… а точнее, по-прежнему невиновны?

— Совершенно верно, — сказал Чарльз, внезапно засмеявшись. Он приблизился ко мне и коснулся моей щеки. — Но для Тилсбери это больше, чем просто великолепно продуманное преступление. Это поиски, рожденные политическими идеалами, устойчивой верой в мистическую силу объекта. Понимаешь, он действительно полагает, что Кохинор однажды восстановит династию, и, назовешь ли ты это навязчивой идеей, обязательством или просто игрой, он никогда не смог бы сдаться или проиграть. Фальшивка не сработала бы. Он бы знал правду и поэтому потерпел бы неудачу. Ты и я могли бы считать камень не более чем блестящим куском белой скалы. Но Тилсбери твердо верит в его тайну.

Когда мы шли назад по буксировочному пути, на реке уже появился бледный туман. За ее берегами замок напоминал спящего дракона, коронованного башнями и башенками, как будто мы попали в некое волшебное королевство. Но то, что я только что услышала, совсем не было похожим на сказку. Внезапно задрожав, испуганная и потрясенная, я ступила так близко к краю, что чуть не упала в тернистые ежевичные стебли, на секунду представив себе, как эти злые, когтистые ветви цепляются за мои юбки и хватают, пытаясь утянуть в черную пропасть, под слегка колеблющуюся поверхность холодной воды.