На равнинах Авраама - Джеймс Кервуд

Джимс снова посмотрел на Тонтера, точно собираясь с силами перед тем, как пройти еще немного и* найти Туанетту. Он знал, как это будет. Увидеть труп Туанетты еще страшнее, еще ужаснее, чем труп матери. Джимс заставил себя повернуться к стене дыма. Туанетта мертва! Могли умереть отец, Тонтер, все! Но не эти двое — мать и Туанетта, навеки неразлучные в его душе, животворящий огонь, согревающий его кровь. Как могли они умереть, пока он жив? Джимс медленно пошел к развалинам, но задержался у трупа одной из рабынь — молодой, почти полностью обнаженной женщины, иссиня-черной, за исключением красной от крови головы, с которой сняли скальп. На руках женщины лежал скальпированный младенец. Белые, черные женщины, маленькие дети, очаровательные в своей невинности, — всех их постигла одна судьба.

Джимс обшаривал взглядом землю за трупом негритянки и там, где дым клубился особенно густо, заметил маленькую тонкую фигурку. Внутренний голос подсказывал ему, что это Туанетта. Так могло лежать и тело любой другой девушки, застыв в той же позе, с вытянутой обнаженной рукой, смутно видневшейся под покрывалом клубящегося дыма. Но Джимс знал, что это Туанетта. Перед его глазами вновь поднялся вызывающий дурноту туман, и он протянул руку, чтобы рассеять его. Туанетта… Всего в нескольких шагах от него… Мертва, как и его мать…

Вояка потрусил впереди хозяина, но на полпути до неподвижного тела остановился. Он учуял то, чего Джимс не мог разглядеть сквозь пелену дыма. Собака заметила опасность и хотела предупредить хозяина. В ту же секунду со стороны мельницы раздался выстрел, и руку Джимса пронзила резкая боль. Юноша отпрянул назад и поймал себя на том, что прислушивается к эху, возвращающемуся от поросшего лесом холма, и к голосам снова заговорившего мельничного колеса.

Еще через мгновение Джимс выронил лук и бросился к мельнице. Вояка последовал за хозяином. Когда они добрались до разбитой двери, пес, опередивший человека на длину прыжка, остановился. Джимс шагнул внутрь. Смерть вполне могла бы встретить его уже на пороге, но в сводчатом помещении, куда они вошли, ничто не колыхнулось, не шелохнулось, не раздалось ни единого звука: глубокую тишину нарушили только бешеное биение сердца и дыхание Джимса. Вояка перешагнул порог и стал принюхиваться к затхлому, пропахшему зерном воздуху, затем подошел к узкой лестнице, ведшей в комнату на башне. Всем своим видом пес показывал хозяину, что искать надо наверху. Держа наготове томагавк, Джимс взлетел по лестнице.

Внезапно ворвавшись в помещение, куда дневной свет с трудом пробивался сквозь пыльные стекла трех круглых окон под самой крышей, Джимс, должно быть, представлял собой незабываемое и устрашающее зрелище. Без сомнения, в его облике было что-то дикое. Часть верхней одежды он снял, чтобы прикрыть тела отца и матери, поэтому его руки и плечи были обнажены. Копоть, дым, засохшая земля до неузнаваемости изменили его лицо. Казалось, оно специально раскрашено для убийства, а горящие зеленым огнем глаза жадно ищут врага. Из раненой руки на дубовые доски пола капала кровь. Джимс напоминал Франкенштейна24, готового совершить убийство: растрепанные волосы и ярость скрывали его юность, а поднятый томагавк и поза, говорившая о нетерпении броситься на жертву, вызывали ужас и содрогание.

Если бы этот томагавк обнаружил цель, то ею стала бы Туанетта. Она встретила Джимса, не отворачиваясь и держа в руках мушкет, из которого стреляла через щель в стене, словно еще надеялась с его помощью защитить себя. В глазах Туанетты светилось безумие. Темные распущенные волосы усиливали ее бледность. Тем не менее она ожидала смерть, выпрямившись во весь рост, и отнюдь не была похожа на человека, не помнящего себя от страха. Ее поддерживала непобедимая сила: в хрупком теле Туанетты обитала душа самого Тонтера, вселив в дочь не только бесстрашие перед лицом смерти, но и презрение к ней. Однако никакое мужество не смогло скрыть ее страдание. Промчавшаяся мимо смерть чудом не задела ее; и теперь, стоя в башне на мельнице, Туанетта испытывала душевную боль, сравнимую лишь с крестными муками.

Ожидая увидеть дикаря, она узнала Джимса. Мушкет с глухим стуком упал на пол, и Туанетта попятилась от того, чье появление вызвало у нее гораздо больший ужас, чем близость могавка. Она отступала до тех пор, пока не прижалась к груде мешков с зерном и не оказалась в положении человека, в буквальном смысле слова припертого к стене. Джимс увидел Туанетту, и клич мести, готовый сорваться с его губ, вылился в судорожный, похожий на рыдание вздох. Он произнес ее имя. Туанетта не ответила и еще плотнее прижалась к мешкам с зерном. Вояка направился к ней, стуча когтями по полу. Даже не взглянув на собаку, Туанетта не отрываясь смотрела на Джимса, и в неверном свете сумерек ее глаза горели ярким огнем. Теплый язык собаки коснулся пальцев девушки, и она резко отдернула руку. За спиной Туанетты громоздились смутные очертания стены из мешков с зерном, и, казалось, она стала выше ростом.

— Английское… чудовище!

Теперь уже не мельничное колесо, а голос Туанетты произнес эти слова — голос, полный того же безумия и ненависти, что сверкали в ее глазах.

Туанетта порывисто подняла с пола мушкет и ударила им Джимса. Если бы мушкет был заряжен, она убила бы своего врага. Туанетта наносила удар за ударом, но молодой человек не чувствовал их. Обрывочные слова, которые вырывались у выбившейся из сил девушки, — вот все, что он слышал, чувствовал, сознавал. Он пришел вместе с преданными англичанам индейцами, чтобы уничтожить ее близких! Он и его мать подготовили это нападение, поэтому они и остались в живых, тогда как все, кто был ей дорог, мертвы! Ствол мушкета ударил Джимса по глазам. Опустился на раненую руку. Оставил рубцы на теле. Рыдая, Туанетта повторяла, что хочет убить его, в исступлении взывала к небесам, моля послать ей силы. Джимс стоял перед ней неподвижно, как каменное изваяние. Английское чудовище… убийца ее близких… дьявол, более жестокий и кровожадный, чем раскрашенные дикари…

Туанетта продолжала наносить Джимсу удар за ударом, пока окончательно не выбилась из сил и не выронила тяжелый мушкет из рук. Тогда она ухватилась за томагавк Джимса, и юноша разжал пальцы на деревянной рукоятке. С торжествующим криком Туанетта вырвала томагавк и подняла его над головой, но, не успев нанести роковой удар, как подкошенная рухнула на пол. Но и тогда ее бесчувственные губы продолжали шептать слова обвинения.

Джимс опустился на колени рядом с Туанеттой и здоровой рукой поддержал ее голову. Мгновение она почти касалась его груди. Глаза Туанетты были закрыты, губы не шевелились. И Джимс, полуживой от ударов, вспомнил Бога своей матери и, с трудом выговаривая слова, вознес ему благодарственную молитву за избавление Туанетты.