Майлз Уоллингфорд - Джеймс Купер

— Я не могу сказать, что твое решение неразумно, Майлз, — сказала она, — в самом деле, не стоит разрушать такой драгоценный образ. Однако то. что я скажу, должно тебя обрадовать: Грейс теперь так же похожа на ангела, как при жизни, и все, кто видел ее, с удивлением замечали, какое безмятежное, спокойное у нее лицо.

— Благодарю тебя, Люси, этого вполне достаточно. Именно такие слова я хотел услышать, больше мне ничего не нужно.

— Несколько ваших родственников уже приехали на похороны, они здесь, в доме. Только что прибыл какой-то человек, вроде бы с той же целью, хотя его лицо незнакомо никому из домашних; он добивается встречи с тобой так настойчиво, что мой отец просто не знает, как отказать ему.

— Тогда пусть придет сюда, Люси. Я могу только предположить, что это один из многих людей, которым Грейс помогла, она ведь очень многим успела помочь за свою короткую жизнь.

По лицу Люси нельзя было сказать, согласна она с моим предположением или нет, но она пошла сообщить тому человеку о моем намерении принять его. Через несколько минут в комнату вошел крупный мужчина лет под пятьдесят с грубыми, но не лишенными приятности чертами лица. Он подошел ко мне со слезами на глазах, сердечно пожал мне руку, а затем без церемоний уселся. Он был одет как преуспевающий крестьянин, хотя его речь, выговор, манеры указывали на то, что он занимает более высокое положение в обществе, чем те люди, к числу которых его можно было отнести благодаря его наружности. Мне пришлось еще раз вглядеться в него, прежде чем я узнал Джона Уоллингфорда, холостого кузена моего отца, землевладельца с Запада.

— Я вижу по твоему лицу, кузен Майлз, что ты не очень хорошо помнишь меня, — заметил мой гость, — я весьма сожалею, что поводом для возобновления нашего знакомства послужили такие печальные обстоятельства.

— Нас осталось так мало, мистер Уоллингфорд, что ваша любезность тем более ценна, — ответил я. — Я не отдал распоряжения уведомить вас о понесенной нами утрате только потому, что вы живете слишком далеко от Клобонни, и я счел, что, получив эту весть, вы едва ли успели бы приехать на печальную церемонию, которую нам предстоит совершить. Я намеревался написать вам немного погодя, когда буду в силах исполнять подобные обязанности.

— Благодарю тебя, кузен. Кровь и имя Уоллингфордов очень близки и дороги мне, а Клобонни всегда было для меня как дом родной.

— Милое созданье, чье тело лежит теперь под этой крышей, кузен Джон, было уверено в том; и вам, может быть, будет приятно узнать следующее: когда я в последний раз уходил в плавание, она хотела, чтобы это имение я завещал вам, поскольку по прямой линии истинным владельцем Клобонни должен являться человек, носящий фамилию Уоллингфорд. Здесь она ставила ваши права выше своих.

— О, это так похоже на все, что я слышал об этом ангеле, — ответил Джон Уоллингфорд, смахнув слезы с глаз, — обстоятельство, говорившее о том, что у него доброе сердце. — Вы, конечно, отказались и завещали это имущество ей, той, которая имеет больше оснований претендовать на него.

— Да, сэр, я так и поступил, хотя она грозилась, что передаст его вам, как только оно станет принадлежать ей.

— Грейс было бы трудно исполнить эту угрозу, поскольку я, разумеется, отказался бы принять его. Мы там, к западу от мостаnote 34, конечно, наполовину варвары, но наши земли начинают подниматься в цене, и среди нас уже есть богатые люди.

Кузен произнес эти слова с самодовольством, которое он обнаруживал всякий раз, когда речь заходила о собственности. Не единожды в тот день я имел случай отметить, какое большое значение он придавал деньгам; вместе с тем меня поразила разумность и благородство его суждений. Однако он окончательно завоевал мое расположение своим уважительным отношением к Клобонни и всему, что с ним связано. Он говорил о нашем имении с таким благоговением, что я начал подумывать о необходимости составить новое завещание, чтобы Клобонни перешло к нему, если я умру, не оставив наследников, как, по моим понятиям, рано или поздно должно было случиться. Поскольку Люси едва ли станет моей женой, рассуждал я, никакая другая женщина ею не станет. У меня были более близкие родственники, чем Джон Уоллингфорд, — кузены со стороны отца и со стороны матери, некоторые из них уже находились тогда в доме, но они не были родственниками по прямой линии, к тому же я знал, что Майлз Первый именно так распорядился бы имением, когда бы мог предвидеть грядущие события, и это допускалось бы законом. Кроме того, так хотела Грейс — я находил грустную радость в том, что могу выполнить все желания сестры, о которых мне было известно.

Погребальный обряд был совершен только на следующий день после приезда Джона Уоллингфорда, который случайно узнал о смерти родственницы и приехал на похороны без приглашения, как уже известно моему читателю. Почти весь вечер я провел в обществе кузена, с которым сошелся настолько, что просил его назавтра сопровождать меня как ближайшего после меня родственника умершей. Это мое решение, как я впоследствии заключил, весьма обидело некоторых сородичей, приехавших на похороны, поскольку они были ближе к умершей по крови и, следовательно, имели больше оснований рассчитывать на такую честь, хоть и носили другую фамилию. Так уж мы устроены! Мы готовы ссориться из-за серьезного, как нам кажется, недоразумения в ту исполненную глубокого смысла минуту, когда вечность должна открыться перед нашим взором, готовы отстаивать мнения и желания, которые, может быть, уже завтра перестанут занимать нас. К счастью, тогда я ничего не знал об обиде родственников и не видел в тот вечер никого из них, кроме Джона Уоллингфорда; впрочем, его присутствием в моей комнате я был обязан только его уверенности в себе, доходящей до апломба, благодаря чему он вел себя так, как ему было угодно.

На следующее утро я проснулся поздно, с тяжелым сердцем, что было естественно в моем положении. Стоял прекрасный летний день, все в Клобонни и окрест выглядело так, как будто настало воскресенье. Участники процессии должны были собраться в десять часов, и, когда я выглянул из окна, я увидел негров, одетых в праздничное платье, расхаживавших по лужайкам и дорожкам; правда, лица их отнюдь не были праздничными. Это напоминало какую-то странную иудейскую субботу, полную торжественности, священного покоя, живой тишины, но в ней не было того духа радости, утешения, который обычно пронизывает день отдохновения в нашей стране, особенно в это время года. Стали появляться соседи, жившие неподалеку от Клобонни я понял, что надобно одеваться и приготовить себя к тому, что должно было последовать.