Два угла - Юлия Шолох

Шалье медленно закрыл глаза но, тут же, с досадой поморщившись, открыл обратно, потому что там, в темноте, его поджидали остатки ночных видений, никак не желающие растворяться.

Одежду она сбросила, казалось, одним движением, прямо на темные пластины пола, и впервые за все время понеслась включать душ, ни разу не оглянувшись по сторонам.

Вода действительно принесла облегчение. Правда, Латиса отчего-то долго кашляла, сплевывая, а потом умывалась, чувствую под пальцами что-то слизкое. Спина чесалась сильнее всего остального и тут как нельзя кстати пришлась длинная мочалка из туристического комплекта.

Зуд проходил, и теперь даже можно было разглядеть стены цвета темного шоколада и голубые крошечные лампочки на потолке, повторяющие такой же, как в спальне, узор. Над головой сверкала целая россыпь точек, свет был не очень ярким, сразу включить большие лампы Латиса не успела, а теперь уже было лень выходить из-под щекотного потока воды. Переключив воду на более теплую, она привычно провела ногтями по руке. Кожа слезла огромными рваными клочками, прозрачными и легкими, как целлофан. Следующую минуту Латиса визжала так, что не могла даже думать. Однако с рукой было все в порядке, обычная рука, не считая пленки, подобной той, что бывает после солнечного ожога. Медленно оплывающая под струями воды, она казалась чем-то ненормальным, каким-то явным признаком смертельно опасной болезни. И еще почему-то вспомнилась змея, сбрасывающая кожу целиком, от этой мерзкой мысли просто затошнило.

Шалье она увидела, только когда тот схватил ее за руку, рассматривая, из-за чего поднят такой крик. Осторожно провел ладонью, легко стирая остатки прозрачной пленки. Потом по второй руке, потом по шее к ключицам.

— Что это? — повторяла Латиса непослушными губами.

Ниже, к груди. Потом молча отдернул руку и отошел на шаг назад, держа за одну ладонь.

И… загорелся.

Латиса даже испугаться не успела. Когда попыталась отдернуть руку, уже понимала, что ей не больно и дергала скорее по инерции.

И вот уже его руки снова лежали на плечах, ниже, к локтям, ладоням, снова шея, к ключицам.

Он что-то со мной сделал, поняла Латиса.

На груди его руки замерли. Впервые посмотрев в настоящее лицо Шалье, окруженное легкой синевато-серебристой дымкой, Латиса просто задохнулась от горящего в глазах откровенного желания. И про все забыла.

Через секунду она уже упиралась спиной в выложенную мраморными пластинами стену.

Латиса мало что помнила. Шалье даже не разделся, она что-то расстегивала, потом его руки на бедрах, поднимающие вверх и ткань кафита, через которую она вцепилась в него так крепко, что пальцы сводило. И тяжелое дыхание, которое становилось все громче, пока не заглушило и шум льющейся сверху воды, и ее собственные глухие стоны. Они оказались именно такими, какими слышались ему по ночам.

Потом Шалье отнес ее в спальню и только тогда разделся.

Ночь получилась очень длинной. Но главное — одна на двоих.

Глава 10

Проснулась Латиса в одиночестве. Задумалась над этим вопросом, рассматривая россыпь точек на потолке, неожиданно сложившихся в некое подобие вихря-воронки, которая, угрожающе закручиваясь, несколько агрессивно пыталась загипнотизировать и засосать внутрь.

В прямом смысле слова отмахнувшись от видения, она переключилась на полученные ночью от Шалье пояснения касательно изменений своего кожного покрова и слизистых, что 'является процедурой вполне стандартной для людей, проживающих в обществе тайтов'. Вчера ей было не до сведения простых фактов, но, получается, люди тут проживали и раньше, причем 'люди' во множественном числе. Пояснения Шалье давал невнятные и весьма неохотно, а в ответ на предпринимаемые Латисой попытки начать ссору действовал одним и тем же методом, натиску которого невозможно было противостоять долго и приходилось его прощать. Потом она злилась снова и требовала дать обещание больше никогда не делать с ней ничего подобного без предварительного уговора, он моментально соглашался и обещал, хотя было видно, что это пустые слова, но при первых же признаках кипения Латису тут же окатывало потоком ласки и любое сопротивление в расчет ни принималось. Хотя, какое там сопротивление, Латиса не выдерживала и десяти минут подобных извинений и снова прощала…

К тому времени, как они заснули, больше никаких грехов за Шалье не числилось.

Так что можно начинать отчет сначала. К примеру, малодушный побег ранним утром с поля боя! Не стоит даже брать в расчет, что время давно уже перевалило обеденное, а тайтам для восстановления сил требуется всего несколько часов. Покапризничать — дело святое, особенно когда есть перед кем, Латиса не так часто себе подобное позволяла, но уж тут разошлась не на шутку.

Выходя из комнаты, приняла до невозможности надутый вид, с коим и уселась перед панелью, с показушной нервозностью щелкая кнопками пульта.

Шалье появился через минуту, будто в коридоре караулил, заказал обед и только потом уселся рядом, не придавая никакого значения произошедшим с ее лицом изменениям и, скорее всего, даже их не замечая. Напрасно прождав несколько минут, Латиса поступила, как все женщины, чьи капризы игнорируют: сказала как можно насмешливее, только в процессе поняв, что именно несет и все-таки смягчив фразу улыбкой.

— Сильно же ты изголодался без женского общества!

Шалье оглянулся быстро и почти удивленно.

— Зачем ты так сейчас говоришь? Хочешь меня обидеть?

Она на секунду задумалась.

— Да.

— Почему?

— Просто у меня такое ощущение, что ты меня… мной просто воспользовался.

Шалье тут же оказался очень близко, но все же на расстоянии, наклонившись и щекоча дыханием шею.

— Вот как… Что же будем делать?

Латиса только плечами пожала. Она-то почем знает?

— Хочешь, я вообще больше не буду к тебе прикасаться? — предложил Шалье, продолжая дразнить одним своим таким близким соседством.

Латиса тяжело вздохнула, признавая поражение, и ухватилась за него обеими руками. Он тут же ее обнял.

— Ну уж нет… На такое я не согласна.

— Тогда что не так?

— Просто… я проснулась, а тебя нет. Это было неприятно, мог бы и остаться рядом. К тому же… хотелось бы знать, что я для тебя значу немного больше, чем какой-то… какая-то обычная вещь, вроде подушки, с которой просто удобнее спиться.

Глаза Шалье значительно округлились.

— Вещь?

Он откинулся на спинку, продолжая обнимать ее одной рукой и Латиса тут же устроилась у него на коленях.

— Вещь — это что-то маленькое, ограниченное размерами, — рассеяно сообщил Шалье. — Ты не можешь значить так мало, для меня ты значишь много, даже слишком много, как что-то огромное, что-то безграничное. Что-то… совершенно бескрайнее, — тихо добавил и так поморщился, словно ему стало больно.