Обреченные невесты - Тед Деккер

— Сколько слов в первом предложении? — спросил Рауди.

— Одиннадцать. Считаем до одиннадцати, считаем до двух. Два сорок четыре, но в последнем предложении всего восемь. Восемь слов.

— Это еще, ради всего святого, что за белиберда?

— Не знаю. — Глаза у Андреа забегали. Так выходит. Вроде как две дыры, змея в дыре деревянной колоды, валет в карточной колоде.

— Это слишком произвольно!

Птичка обогнула диван, с которого наблюдала за ними. Брэд вышел в смежную комнату позвонить.

— Это для тебя слишком произвольно, Рауди. Ты же знаешь, у Андреа ум иначе работает.

— Восемь, тринадцать, пять, — принялась считать Андреа. — Нет, не то, совершенно не то. Количество фотографий учитывать?

— Нет, эти снимки делали люди из ФБР, а не убийца. К тому же ключ, который он нам оставил, не обязательно связан с математикой. Это может быть все, что угодно.

Андреа поскребла затылок и уже захныкала, но вдруг уставилась в угол. Прислушалась, затем перевела взгляд на Птичку.

— Нет, Бетти не то говорит. Это число. Вроде как число дождевых капель. Ливень, омывающий мир. Может, в воде все дело.

Упоминание о Бетти Птичка пропустила мимо ушей: сознанию Андреа требовалось поплутать по тайному лабиринту, прежде чем сфокусироваться на чем-то. Через открытую дверь был слышен негромкий голос Брэда. При этом звуке кожа у Птички покрылась мурашками.

«Нет, нельзя, чтобы мужской голос вызывал такую реакцию. Мне дело надо делать. Нужно переиграть убийцу».

— Ну же, Андреа, сколько можно копаться! — Рауди щелкнул пальцами. — Работать надо, работать, работать. У нас время на исходе!

— Какое время?

— Время, время, всегда все дело во времени. Эта публика обращается ко мне, когда сама уже ни на что не способна, а часы тикают, тикают… Думаешь, ФБР притащило бы все это сюда, — он указал на кипу бумаг, — если бы в тупик не уперлось? Сомнительно. Так что сосредоточься!

Андреа снова захлюпала носом и устремилась к большой белой доске, на которую переписала последнее послание Коллекционера Невест, и принялась наносить какие-то знаки, понятные только ей. Рядом на стене висела фотокопия этого послания:

«Меня пытаются убить, все пытаются убить меня.

Но если ты Бог, у тебя есть преимущество: всегда можно передумать. Зачем ты забрал мою невесту? Мой черед.

Ты кого-то недавно убил? Змей выжидает в саду, выискивает новую невесту, чтобы привести к себе в шалаш. Два — ноль в мою пользу.

Потерянный рай. Разгадать не всякому дано. Разгадать безумца. Когда валет в колоде. Валет хочет, чтобы я его от тебя спрятал? Но нет, я не болен, я просто выше тебя.

Я солнечный свет, а ты Человек Дождя».

Птичка прочитала послание, но сосредоточена была в тот момент не на нем, не на Андреа и Рауди, не на папках с уликами. Она думала о Брэде.

«Мне двадцать четыре года, а у меня не было еще ни одного романа. Меня нельзя полюбить, и из меня сколько-нибудь приличной любовницы не выйдет. Я грязь на подошвах общества».

Три часа она кружила по комнате, делая вид, будто участвует в общей работе, но в действительности была погружена в собственные переживания: оправдывала, обвиняла, принимала, отвергала — беспрерывный поток эмоций и мыслей.

Птичка не могла дождаться, когда наконец Брэд закончит телефонный разговор и вернется к ним. У нее имелись для этого веские основания. Она должна переиграть его — ради всех. Это будет ее вклад в общее дело. И, даже отдавая себе отчет в том, что до известной степени обманывает себя, Птичка жаждала продолжения.

Чувства нахлынули внезапно, словно девятый вал налетел, подхватил ее, понес куда-то. Случись это раньше, она бросилась бы к себе в комнату и ушла с головой в творчество. Но это раньше. А теперь новизна чувств затягивала, и Птичка принялась уговаривать себя: «Все в порядке, ведь ничего не произошло. Никакого девятого вала. Все это просто игра воображения. Брэд посмотрит на меня, и в его глазах, мягких, я увижу желание узнать меня поближе. Он попросит разрешения подойти, скажет, что ему нравится быть рядом со мной».

Безудержное воображение — проклятие, преследующее ее с самого детства, — уже нарисовало с десяток сценариев, включая совместный с Брэдом полет в дальние дали, на небывалый королевский бал.

«Все это лишь печальная шутка. На самом деле Брэд просто выполняет свою работу. А ведет себя по-доброму, потому что он добрый человек, которому мы интересны, потому что наши дарования можно использовать. Все в высшей степени разумно. Кого ты ищешь, Птичка? Возлюбленного?»

— Жалкая! — выдохнула она.

Все повернулись к ней.

— Кто, я? — тут же встрепенулась Андреа.

— Нет. Занимайся своим делом, я сейчас вернусь.

«Я должна положить этому конец или исчезнуть. Но тогда Андреа ухватится за эту возможность, и все будет кончено».

Птичка проследовала через открытую дверь в смежную комнату. Брэд сидел на кушетке для групповой терапии. Увидев ее, он распрямился.

— Ладно, Фрэнк. Если что, дай мне знать. А я перед выездом позвоню.

Птичка подошла поближе и остановилась возле кушетки, ожидая, когда Брэд закончит разговор.

— Ну как, получается что-нибудь? — спросил он.

Птичка вдруг почувствовала себя полной дурой: так молодая кобыла гарцует на поляне перед нетерпеливым жеребцом. Его лицо, квадратный подбородок, загар, тщательно причесанные светлые волосы… Его глаза, пронзительный взгляд, от которого не укроются ее спутанные волосы, нескладная фигура, короткие пальцы с обкусанными ногтями, бледное лицо, не знающее косметики…

Обезьяны не выходят замуж за людей, птицы не живут вместе с китами, а мужчинам не нравится Райская Птичка. В этом нет ничего плохого, потому что и ей не особенно нравятся мужчины.

— Извините, но дальше мы этим заниматься не сможем, — сказала она.

— Что, сдаются? — Брэд поднялся с кушетки.

— Да нет, я не о них.

— Тогда… — У Брэда дернулось веко — признак, будто ему что-то открылось.

— Я понимаю, что вы здесь делаете, — перебила его Птичка. — Играете со мной. Вынуждена признать, и я все это время с вами играла. Но пришла пора остановиться.

Брэд с удивлением посмотрел на нее.

— Только не делайте вид, будто не понимаете меня. — Она шагнула к соседней кушетке и присела, глядя ему прямо в лицо. — Вы стараетесь завоевать мое доверие, чтобы я оказала вам помощь в расследовании. Это идея Элисон. Она считает, мне нужно выбраться из скорлупы, в которой я живу. И если вы заставите меня поверить вам, то окажетесь первым мужчиной из того, другого мира, кому это удалось.

Брэд судорожно сглотнул и с виноватым видом откинулся на спинку кушетки:

— Нет-нет, это не совсем так. Верно, нечто в этом роде Элисон говорила, но…

— Хочу, однако, еще раз подчеркнуть, мистер Рейнз: я тоже играла.

Он даже не улыбнулся. Не скрестил ноги, не вздохнул, не посмотрел снисходительно. Напротив, судя по виду, он по-настоящему смутился.

— Вообще-то вам следовало стыдиться своего поведения, — продолжала Птичка. — Но и мне тоже. Так что, полагаю, мы с вами в одной лодке.

— И все же не понимаю — как это вы играете со мной?

— Если бы мужчина вдруг проявил интерес ко мне, вот как вы, я бы впала в панику. Все эти взгляды, подмигивания… В любой другой ситуации я бы просто убежала куда-нибудь. Разве Элисон вам не говорила? Мне с мужчинами неуютно.

— Да, говорила. Но…

— Повторяю: в любой другой ситуации меня бы здесь давно не было. Но сейчас на кону жизнь женщины, и мы всей группой решили сделать все от нас зависящее, чтобы спасти ее — любой ценой. Вот почему я не сбежала — а за мной, можете быть уверены, последовала бы и Андреа, — а, напротив, решила дать вам возможность сыграть в свою игру. И сделать это можно было, только заставив вас поверить, что вы преуспели в достижении своей цели.

— Моей цели?.. — после заминки переспросил Брэд.

— Вызвать у меня симпатию к вам. Завоевать мое доверие. — Она стала переминаться с ноги на ногу, как девочка, которой захотелось в туалет. Наконец, спохватившись, Птичка заставила себя сесть ровно.

Брэд долго смотрел на нее. Лицо у него постепенно залилось краской смущения, как у мальчишки, которого поймали за шкодой.

— Не знаю, что и сказать, — наконец вымолвил он.

— Я тоже. Мне стыдно за то, что позволила себе такое. Честно: не знаю, что на меня нашло. Ничего подобного раньше не случалось.

Птичка выглянула в окно, и ей вдруг подумалось, что все скоро закончится. Мысль о том, что предстоит вернуться в свою скорлупу, как бы в ней ни было покойно, казалась нестерпимой.

«Так не должно быть! Ему следовало остановить меня: «Нет, нет. Поверь, я люблю тебя. Не знаю, что со мной, должно быть, ты меня околдовала. Смотрю тебе в глаза, и голова кругом идет. Не знаю, что делать!» Но ничего подобного он не сказал. Да и с чего бы? Я все верно рассчитала. Это все-таки была игра. Сон. Фантазия. Ночное видение. Никакая я не принцесса. Я жаба».