Сердце Ангела - Вильям Хортсберг

Я отснял пятнадцать кассет фотопленки. Все крупные сделки компании "Круземарк Маритайм, Инк." прошли через мою копировальную технику. Нарушений там хватило бы, чтобы загрузить контору окружного прокурора на месяц.

Покончив с досье, я вошел с помощью "универсала" в личный кабинет Круземарка и выписал себе порцию спиртного в его зеркальном баре. Осматривая стенные панели и заглядывая под картины, я не выпускал из рук хрустальный пузатый бокальчик. Никаких признаков тайников или скрытого сейфа.

Не считая дивана, бара и стола с мраморной столешницей, комната была пустой: никаких шкафчиков, ящиков или полок. Я поставил пустой бокал на середину блестящего стола. Никаких бумаг или писем, даже подставка для карандашей и ручек не портила безупречной поверхности стола. Только на углу возвышалась над собственным четким отражением бронзовая статуэтка Нептуна.

Я заглянул под мраморную крышку. Там оказался незаметный снаружи, искусно скрытый, стальной выдвижной ящик. Он был не заперт. Небольшой рычаг сбоку высвободил защелку, в потайные пружины заставили его мягко скользнуть наружу — наподобие кассового ящичка. Внутри находилось несколько дорогих авторучек, фотография Маргарет Круземарк в овальной серебряной рамке, восьмидюймовый кинжал с позолоченной рукоятью из слоновой кости и беспорядочно разбросанные письма.

Подняв знакомый конверт, я вынул из него карточку. Сверху была отпечатана перевернутая пентаграмма. Латинские слова ухе не представляли проблемы. У Этана Круземарка было собственное приглашение на Черную Мессу.

Глава сорок вторая

Я вернул конторе первоначальный вид и упаковал мою фотокамеру. Перед уходом я сполоснул бокальчик и аккуратно поставил его в ряд с остальными, на стеклянную полочку над баром. Вначале я хотел оставить его на столе Круземарка, чтобы у него было о чем подумать утром в понедельник, но сейчас эта идея уже не казалась столь удачной.

Когда я выкатился на улицу, шел дождь. Температура резко упала. Подняв воротник пиджака, я перебежал через Лексингтон-авеню к вокзалу и позвонил Эпифани из первой свободной будки. Я спросил, сколько времени ей нужно на сборы, и получил в ответ заверение, что она готова давным-давно.

— Это звучит заманчиво, малышка, но я говорю о деле. Возьми такси. Жди меня в моей конторе через полчаса. Мы поужинаем, а потом поедем в одно место на лекцию.

— Какую лекцию?

— Возможно, это будет проповедь.

— Проповедь?

— Захвати мой плащ из шкафа и не опаздывай. Перед тем как спуститься в подземку, я отыскал газетный киоск, где можно было заказать ключ, и подождал, пока мне изготовят копию с "универсала" Нусбаума. Запечатав оригинал в конверт, я бросил его в почтовый ящик у автоматической камеры хранения.

С поезда подземки я сошел на Таймс-сквер. Все еще моросил дождь, и отражения неоновых вывесок и огней машин извивались на панелях огненными змейками. Я двигался перебежками от подворотни до подворотни, чтобы не промокнуть. Мелкие торговцы наркотиками и несовершеннолетние проститутки забились в дешевые бары и торговые галереи, словно бродячие кошки. Купив себе в угловой лавке несколько сигар, я взглянул вверх, на "бегущую строку" на Таймс-Тауэр… ЖИТЕЛИ ТИБЕТА ВОЮЮТ С КИТАЙЦАМИ В ЛХАСЕ…

Я пришел к себе в контору в десять минут седьмого, и Эпифани ожидала меня, сидя в рыжем кожаном кресле. На ней был костюм цвета сливы, и выглядела она фантастично. На ощупь и на вкус она была еще лучше.

— Я скучала по тебе, — шепнула девушка. Ее пальцы скользнули вдоль бинта, покрывающего мое ухо, задержавшись над выбритым на голове местом. — О, Гарри, как ты себя чувствуешь?

— Чудесно. Хотя и не столь красивым, как раньше.

— Эти швы на голове делают тебя похожим на Франкенштейна.

— Я стараюсь не заглядывать в зеркала.

— А твой бедный, бедный рот!

— А как насчет носа?

— Почти такой, как был, но чуть больше.

Мы поужинали в ресторане "Линди". Я сказал ей, что, если кто-то обратит на нас внимание, все остальные сразу решат, что мы чем-то знамениты. Но никто не обратил внимания.

— Тебя навещал тот самый лейтенант? — спросила она, обмакивая креветку в соусник, обложенный измельченным льдом.

— Его присутствие оживило мой завтрак. Ты молодец, что представилась ему "справочной службой".

— Я девушка сообразительная.

— Ты хорошая актриса, — похвалил я. — Ты провела Стерна дважды за день.

— Во мне не одна женщина, а много. В тебе тоже не один мужчина.

— Это что, вуду?

— Это просто здравый смысл.

Около восьми часов мы ехали через парк на окраину города. Когда мы проезжали Меер, я спросил Эпифани, почему в ту ночь их группа совершала жертвоприношение здесь, под звездами, вместо того чтобы сделать это у себя в хумфо. Она что-то пробормотала о древесных лоа.

— Лоа!

— Это духи. Воплощения Бога. Много-много лоа. Рада лоа, Петро лоа: добрые и злые. Дамбалла — тоже лоа. Баде — это лоа ветра; Согбо — лоа молнии; Барон Самди — хранитель Кладбища, повелитель секса и страсти; Папаша Легба присматривает за нашими домами и местами, где мы собираемся, за воротами и изгородями. Мэтр Каррефур стережет все перекрестки дорог.

— Должно быть, он мой патрон, — заметил я.

— Он покровитель колдунов…

Когда— то Новый Храм Надежды на Сто сорок четвертой улице был кинотеатром. Над входом висел старый навес, украшенный футовыми буквами "ЭЛЬ СИФР". Я поставил машину в конце квартала и взял Эпифани за руку, когда мы шли назад, к ярким огням.

— Почему ты интересуешься Сифром? — спросила она.

— Он волшебник из моих снов.

— Сифр?

— Или доктор Сайфер, — как угодно.

— Ты знаешь его?

— Роль "свами" — одна из многих, на которые он способен. Он все равно что хамелеон.

Эпифани крепко ехала мою руку.

— Будь осторожен, Гарри, прошу тебя.

— Постараюсь, — пообещал я.

— Не шути. Если этот человек действительно таков, как ты говоришь, он владеет большой силой. С ним нельзя шутить.

— Войдем внутрь.

У пустой кассовой будки помещался картонный силуэт Луи Сифра, подзывающего верующих рукой. Вестибюль представлял собой алебастровую золоченую пагоду, интерьер бывшего кинотеатра. На месте буфета с воздушной кукурузой и тянучками находилась стойка с полным набором духовной литературы.

Мы нашли себе места у бокового прохода. За плотно задернутым красно-золотым занавесом бормотал орган. Оркестровая яма и балкон были полны зрителей. Казалось, никто, кроме меня, не замечал, что я единственный белый.

— Какую веру здесь исповедают? — шепнул я.

— Баптистскую, в основном, на свой лад, — Эпифани сложила затянутые в перчатки руки на коленях. — Это церковь Любви. Неужели ты никогда о ней не слыхал?

Я признался в собственном невежестве.

— Так вот: у ее Преподобного автомобиль больше твоей конторы раз в пять, — объяснила она.

Освещение в зале пригасло, органная музыка усилилась, и занавес раздвинулся, открывая хор из ста человек, сгруппированный в форме креста. Конгрегация поднялась со своих мест с пением "Был Иисусе рыбаком". Я присоединился к хлопанью в ладоши и одарил улыбкой Эпифани; та наблюдала за происходящим с суровой отстраненностью истинно верующей среди варваров. Музыка достигла крещендо, и на сцене появился маленький смуглый человек в одежде из белого атласа. На обеих его руках блестели алмазы. Хор смешал порядок и, маршируя с четкостью оловянных солдатиков, образовал вокруг него ряды белых мантий, напоминающие лучи света, отбрасываемого полной луной.

Поймав взгляд Эпифани, я прошептал одними губами:

— Это Преподобный? Она кивнула.

— Прошу вас сесть, братья и сестры, — произнес с середины сцены Преподобный отец. Голос у него был до смешного высокий и визгливый, как у распорядителя на детских праздниках.

— Братья и сестры, я с любовью приветствую вас в Новом Храме Надежды. Я радуюсь при виде вашего счастья. Как вы знаете, сегодня не простое собрание. Нам выпала честь принимать в этот вечер очень святого, очень известного человека. Хотя он не исповедует нашей веры, я уважаю этого человека, ибо он кладезь мудрости, из коего многое можно почерпнуть; Вы извлечете большую пользу, внимательно выслушав нашего почтенного гостя по имени Эль Сифр.

Преподобный повернулся и протянул руки к кулисам. Хор запел "Новый день уж рассветает". Конгрегация захлопала в ладоши, и на сцене появился вырядившийся султаном Луи Сифр.

Я пошарил в "дипломате" в поисках десятикратного бинокля. Задрапированный в расшитые халаты и увенчанный тюрбаном, Эль Сифр мог быть и другим человеком, но, настроив бинокль, я безошибочно узнал своего клиента.

— А вот и Мавр, я узнаю его трубу, — шепнул я Эпифани.