Маргарита де Валуа. Мемуары. Избранные письма. Документы - Маргарита де Валуа

Ле Га, которого распирало от самодовольства, дал этому обратную интерпретацию, полагая, что Фортуна предоставляет ему прекрасный случай самым скорым образом достичь своей цели. Посредством мадам де Сов, вошедшей в совершенное доверие к королю моему мужу, он попытался внушить ему всеми силами, что Бюсси оказывает мне знаки особого внимания. Но видя, что он ничего не добился, поскольку придворные моего мужа [69] постоянно окружали меня и не видели в моем поведении ничего предосудительного, Ле Га обратился к королю, убедить которого можно было много легче. Отчасти потому, что король не жаловал особо ни нашего брата, ни меня, а дружба наша казалась ему вообще подозрительной и вызывающей, отчасти по причине ненависти к Бюсси, который прежде служил ему, а затем покинул, посвятив себя моему младшему брату, и одновременно – зависти его врагов, поскольку это столетие не знало лучшего мужчину и дворянина, наделенного такими достоинствами, авторитетом, привлекательностью и умом. Про него говорили, что если верить в переселение душ, о чем рассуждают некоторые философы, то без сомнения, душа г-на д’Арделе, Вашего храброго брата [357], вселилась в его тело. С подачи Ле Га король с радостью рассказал обо всем королеве-матери, побуждая ее поговорить на эту тему с королем моим мужем, чтобы вызвать у него такую же досаду, которую он испытал в Лионе. Однако она, не видя к тому оснований, отказалась это делать, сказав ему: «Я не знаю зачинщиков, которые сочиняют и сообщают Вам эти фантазии. Моя дочь уже несчастна тем, что родилась в этом веке. Во времена моей молодости мы свободно говорили обо всем на свете, и все благородные господа из окружения короля Вашего отца, господина дофина [358] и герцога Орлеанского, Ваших дядей, в порядке вещей посещали покои мадам Маргариты, Вашей тетки, и мои собственные. Никто не находил это странным, поскольку в этом ничего странного и не было [359]. Бюсси встречается с моей дочерью в Вашем присутствии, присутствии ее мужа у себя в покоях, она находится на виду у придворных короля Наваррского и всех прочих лиц двора; это не происходит втайне или при закрытых дверях. Бюсси – весьма знатный дворянин и первый – в окружении Вашего брата. О чем тут можно думать? Или Вам известно что-либо еще? По навету [70] в Лионе Вы заставили меня нанести ей такое большое оскорбление, которое, весьма опасаюсь, она не забудет всю свою жизнь». Король, будучи удивленным, ответил ей: «Но Мадам, я говорю об этом уже со слов других». Она вопросила: «И кто эти другие, сын мой? Те, кто желают заставить Вас поссориться со всеми Вашими родными?» На этом они расстались, и королева-мать пересказала мне этот разговор, добавив: «Вы родились в недостойное время». Затем, призвав Вашу тетку мадам де Дампьер, она принялась вспоминать с ней о добродетельной свободе и удовольствиях, которыми они наслаждались в прошлые времена, не будучи зависимыми, как мы, от грязных сплетен.

Ле Га, видя, что его секрет раскрыт и не вызвал того огня, на который он рассчитывал, обратился тогда к некоторым дворянам из окружения короля моего мужа, которые были товарищами Бюсси по прежней службе и роду деятельности и которые особенно не любили его из зависти к его продвижению и к его славе. Все они, объединившись на почве завистливой злобы и в желании своим рвением оказать «добрую» услугу своему господину, или же, выражаясь точнее, скрыв под этим предлогом зависть, решили однажды вечером, когда в поздний час Бюсси покидал спальню герцога Алансонского и направлялся к себе домой, убить его. Так как благородные господа из свиты моего брата, как правило, сопровождали его, [заговорщики] знали, что встретятся как минимум с 15-20 дворянами, как и то, что Бюсси был ранен в правую руку (за несколько дней до этого он сражался с Сен-Фалем [360]) и не мог держать шпагу, но что одного его присутствия будет достаточно [71] для удвоения храбрости тех, кто его окружает. Опасаясь этого и желая быть уверенными в успехе дела, они решили напасть на него с двумястами или тремястами людьми под покровом ночи, чтобы скрыть позор убийства.

Ле Га, который командовал полком гвардейцев, предоставил им солдат. Они разделились на пять или шесть отрядов и расположились на улице, самой близкой к дому Бюсси, по которой он должен был пройти, зарядив оружие и погасив факелы и фонари. После залпа из аркебуз и пистолетов, которого хватило бы для уничтожения целого полка, не то что группы людей из 15-20 человек, они схватились с отрядом Бюсси, стараясь особенно в ночной темноте не упустить его отличительный знак – перевязь сизого цвета, поддерживавшую его раненую правую руку, – то, что было очень кстати для нападавших и придавало им сил! Но, тем не менее, маленький отряд достойных людей, бывший с Бюсси, не потерял присутствия духа от неожиданного столкновения, и ночной страх не лишил их сердца и рассудительности. В ответ они явили только доказательство благородства и преданности в отношении своего друга, которого силой оружия довели до его дома, потеряв при этом только одного дворянина из их отряда. Это дворянин воспитывался вместе с Бюсси, и, будучи также ранен в руку незадолго до этого, носил перевязь похожего цвета (их перевязи, однако, сильно отличались, ибо у этого дворянина она не была так богато украшена, как у Бюсси [361]). Тем не менее, ночная мгла способствовала тому, что исступление и злоба этого отряда убийц, имеющих приказ поразить человека с сизой перевязью, была направлена на этого бедного дворянина, которого они приняли за Бюсси, и которого оставили умирать на улице.

Один итальянский дворянин из свиты моего брата, также раненный в стычке, охваченный испытанным ужасом и весь окровавленный, бросился в Лувр и добрался до покоев моего брата, который почивал, крича, что Бюсси убивают. Мой брат сразу же пожелал отправиться туда. На мое счастье, я еще не спала, и так как моя комната примыкала к покоям брата, то, подобно ему, я услышала, как кто-то ужасным голосом выкрикивает с лестницы эту тягостную новость. Я сразу же проследовала в апартаменты брата, чтобы помешать ему уйти, и послала за королевой нашей матерью, умоляя ее прийти к нам, чтобы остановить его. Я прекрасно знала, [72] что во всех других ситуациях он охотно пошел бы мне навстречу, но в этом случае сильная боль, которую он испытал, настолько вывела его из себя, что без размышлений он бросился бы навстречу всем опасностям, дабы осуществить возмездие. С огромным трудом мы удержали его. Королева моя мать представила ему, что нет никакой надобности отправляться туда ночью и в одиночку, поскольку темнота скроет всякое злодейство, и что Ле Га, возможно, настолько коварен, что затеял это дело специально, с целью заставить его покинуть [Лувр] и вовлечь в какую-нибудь неприятность. Мой брат пребывал в таком отчаянии, что эти слова не возымели большой силы. Но королева, используя свою власть, запретила ему покидать покои и приказала привратной страже никого не выпускать, желая оставаться с ним до тех пор, пока не выяснится правда.