Новгородский толмач - Игорь Ефимов

Мосты через обе реки были сожжены, а против всех бродов Холмский установил пушки и пищали, отлитые на новом Пушечном дворе мастером Фиораванти. Конечно, стрелять из них по татарской коннице, рассыпанной в степи, не было смысла. Но каждый раз, когда всадники поневоле сгущались и замедлялись, пытаясь перейти реку вброд, русские могли поражать их с близкого расстояния. Одно удачно пущенное ядро могло завалить реку горой

окровавленной конины. Тучи стрел, которые татары пускали в ответ, не могли пробить крепкие латы москвичей. Сами же нападавшие были защищены очень слабо - и против русских стрел, и против русских морозов. Одежда их изорвалась за долгий переход из южных степей, мало у кого были хотя бы кожаные доспехи.

Трудный момент наступил тогда, когда великий князь прислал приказ своему сыну вернуться в Москву. Он тревожился за жизнь наследника, хотел иметь его перед своими глазами. Но принц Иван отказался подчиниться воле отца! Он видел, какой подъем духа в войсках вызывает его появление, понимал, что бегство может посеять всеобщее уныние.

Видя, что сын не слушает письменных распоряжений, великий князь прислал приказ воеводе Холмскому: наследника схватить и силой привезти в Москву.

Но на это Холмский не решился. Рискуя навлечь на себя княжеский гнев и опалу, он только уговаривал принца подчиниться отцовской воле. Но тот показал ему грамоту от своего духовника, настоятеля Троице-Сергиева монастыря, призывавшего его "крепко стоять за отечество свое". "Кого страшнее ослушаться: отца или Господа?" - якобы спросил Иван Молодой. И остался при войске.

Татары не преследовали русских, отступавших от замерзшей Угры. Озлобленные неудачей, они вдруг двинулись на запад и стали грабить ваши южные окраины, мстя литовцам за то, что они не прислали подмогу.

Московские воеводы долго не могли поверить, что Ахмат увел своих насовсем. Они знали хитрость степняков и готовились к большой битве, собирая войска в районе города Боровска. Разъезды русских лазутчиков следовали за уходившими татарами и доносили о всех их перемещениях. Два мятежных брата великого князя к тому времени примирились с ним и присоединили свои дружины к московской рати.

Только в декабре великий князь уверился в своей победе и торжественно въехал в Москву. На благодарственный молебен в Успенском соборе были собраны все бояре, князья и воеводы, которые были в те дни в столице.

А месяц спустя пришла еще одна радостная весть: великий и грозный повелитель монголов, царь Золотой Орды Ахмат был неожиданно зарезан в собственном шатре. Он одарил своих ханов награбленной в Литве добычей и распустил их, собираясь провести зиму в устье Донца. Но степь не прощает побежденных. Тюменский хан Ивак, к которому присоединилась ногайская орда, незаметно окружил стойбище Ахмата, напал на него на рассвете и умертвил сонного собственной рукой. Великий князь Иван щедро одарил посла Ивака, привезшего это сообщение в Москву.

Наконец, самая последняя радость: целым и невредимым вернулся в свой дом Иван Курицын. Оказалось, он и Кара Бешмет принимали участие в тайном рейде на столицу Золотой Орды, город Сарай-Берке. Еще в начале осени великий князь приказал князю Звенигородскому и крымскому царевичу Нордоулату, вступившему в московскую службу, собрать отряд верных ратников и незаметно спуститься в ладьях по Волге до того места, где от нее отделяется Ахтубский рукав. Именно там монголы основали свою столицу.

Иван рассказал, как они плыли по ночам, а днем прятали свои ладьи в камышах. Проплывая в виду большого города, отряд принимал вид купече-ского каравана или рыболовной артели. Им удалось незаметно достичь Сарая-Берке, и рано утром они ворвались в город, почти не встретив сопротивления. Прав был Кара Бешмет: народ, не умеющий строить крепкие каменные стены, не может себе позволить роскошь - жить в городах.

Нападавшие были поражены благоустройством монгольской столицы. В городе они увидели прекрасные мечети, пышные сады, высокие дома, улицы, вымощенные камнем. Не было только одного: оборонительного рва с башнями и пушками. После вторжения Тамерлана вот уже почти сто лет никто не смел нападать на монголов. Они слишком полагались на внушаемый ими страх и оставили свою столицу беззащитной.

Нападавшие взяли много добычи, увели толпы пленников, среди которых были и близкие родственники хана Ахмата. Возможно, известие об этом дерз-ком нападении повлияло на его решение отступить от Угры. Но главное, главное! Иван Курицын отыскал среди русских рабов племянника своей жены! И привез его с собой.

Видели бы Вы счастье Марии Курицыной. Будто ей вернули родного сына. Впервые я слышал, как она может смеяться - так от души, так безоглядно. Уж не знаю, сколько дней поста назначил бы ей ее духовник, если бы услышал такой смех. За восемь лет плена мальчик превратился в красивого юношу, который немедленно стал любимцем всего семейства. Хозяевами его были турки, поэтому он теперь свободно говорит по-турецки. Я буду брать у него уроки. Он рассказал, что брат Марии и остальные члены семьи тоже были проданы туркам. Однако он запомнил имя их хозяина в Стамбуле. Как знать - между Москвой и султаном идет обмен послами. Может быть, Ивану удастся присоединиться к очередному посольству и выкупить в Стамбуле стальных родственников. Надежда! - она меняет всю жизнь человека, наполняет нас до краев, как огонь печи наполняет теплом весь дом.

Город ликует, колокола звонят, мед и пиво текут рекой. Епископ Ростов-ский Вассиан на свои средства нанял знаменитого художника Дионисия писать иконостас для Успенского собора. Священники в церквах возносят благодарственные молитвы. Но при этом предостерегают: "Да не похвалятся неразумные, будто они своими мечами и стрелами и пушками отбили врага. То чудо чудное совершено волею Всевышнего и Пречистой Божьей Матери, заступницы нашей".

Может быть, и так. Но ведь орудиями для своих чудес Господь избирает людей. И у меня нет сомнения в том, что на этот раз Он избрал двоих: воеводу Данилу Холмского и принца Ивана. Это в их сердца он вложил столько мужества, что они могли заразить им все войско. Только увидев в боях на Угре, что русские решились стоять насмерть, враг ослабел духом и отступил.

Но почему я говорю "отступил"?

Нет, не отступил он, но повернул туда, где путь ему не преграждали щиты воинов, готовых встретить захватчиков лицом к лицу. У грабителей не хватило сил прорваться к Москве - они ринулись грабить тех, кто был в этот момент слабее. Плевать, что это был их недавний союзник - Литва. Татары грабили и жгли литовские города, пока не насытились добычей. И лишь после этого вернулись в свои степи.

Боюсь, что монастырские летописцы и хроникеры, записывающие сегодня в Москве это событие, изобразят дело так, будто и боев никаких не было. Постояли, мол, два войска друг против друга и разбежались, когда Господь решил вмешаться и не допустить погибели русских христиан, за которых так усердно молились их пастыри. Сохраните мое свидетельство, любезный брат, пусть хоть один голос донесет до потомков, как было на самом деле.

Должен закончить это послание и бежать укладываться в дальнюю дорогу. Отбившись от татар, Москва срочно шлет свою рать на север, на помощь Пскову. Федор Курицын порекомендовал меня князю Оболенскому как единственного толмача, знающего эстонский. При военных действиях на территории Ливонии это может очень пригодиться. Живущие там эсты сильно злоблены против немецкого господства и будут рады помочь русским войскам. Видимо, следующее мое послание будет написано уже после нашего возвращения из похода.

На этом прощаюсь с Вами, досточтимый брат, и благодарю Господа, что Он дозволил на этот раз нашим народам не проливать крови друг друга.

Дружески к Вам расположенный

С. З.

Фрау Грете Готлиб, в Мемель

из Москвы, весна 1481

Милая, дорогая Грета!

Как близко я был от тебя на этот раз! Всего каких-то сто верст с небольшим. И как я рад, что эти версты так и остались между нами. Ибо явился я в ваши края вместе с псковско-московским войском. И мне страшно подумать, что могло бы случиться со всеми вами, если бы эти головорезы ворвались в Мемель.

Не первый раз я вижу войну. Но, видимо, так никогда и не смогу понять, каким образом она превращает вчера еще достойных людей в кровожадных извергов, с хохотом переходящих от одного злодеяния к другому.

Не буду мучить тебя описаниями того, что мне довелось увидеть во время похода в Ливонию в феврале этого года. Скажу лишь, что такого разгула бессмысленного изуверства не видала эта земля. Конечно, псковичей переполняла жажда мести - ведь немцы зверствовали в их краях все прошлое лето. Но не сказал ли Господь: "Мне отмщение и Аз воздам"?

Впрочем, почему я осуждаю и обвиняю только других? Разве сам я остался свободен от кровожадных страстей? Когда русская рать штурмовала город Вильянди, разве не скакал я на коне и не вопил, как безумный? Посреди города высился неприступный замок Феллин. Там укрылся магистр Тевтон-ского ордена Бернгард фон дер Борх с остатками своих рыцарей. Как я мечтал, чтобы пушки Фиораванти пробили брешь в стене замка! Чтобы русские ратники ворвались внутрь, вытащили магистра из его палат и повесили на самой высокой башне. Сколько он пролил русской крови за последние десять лет! Вдобавок, у меня были личные причины ненавидеть этого человека. А если бы рядом с ним вздернули еще некоего кладовщика, хранителя сапог и упряжи, я был бы счастлив втройне.