Рыцарь таверны - Рафаэль Сабатини

Но юноша продолжал молчать.

— Джоселин! Боже мой, неужели я говорю впустую? — воскликнул несчастный. — Неужели у тебя нет сердца?

Наконец юноша заговорил. Он не был тронут пламенными речами Криспина.

— Вы разрушили мою жизнь, — это было все, что он произнес.

— Я построю ее заново, Джоселин. У меня есть друзья во Франции — высокопоставленные друзья, у которых есть и желание, и средства помочь мне. Ты же солдат, Джоселин.

— Из него такой же солдат, как из меня святой, — пробормотал Хоган.

— Мы вместе поступим на службу в армию короля Луи, — убеждал его Криспин. — Я обещаю тебе это. Службу, на которой можно завоевать славу. Там мы пробудем до тех пор, пока Англия не стряхнет с себя этот кошмар мятежей и волнений. Затем, когда король возвратится на трон, замок Марлей снова будет нашим. Поверь мне, Джоселин! — И снова с мольбой протянул к мальчику руки. — Джоселин, сынок!

Но юноша не двинулся с места, чтобы ответить на этот призыв.

— А Синтия? — спросил он холодно.

Руки Криспина бессильно повисли вдоль тела. Он сжал кулаки, внезапно его глаза загорелись огнем.

— Я позабыл! Теперь я понимаю тебя. Да, я поступал с тобой не всегда хорошо, и ты имеешь право обижаться. Кто я, в конце концов, для тебя, разве я могу сравниться с ее образом, заполняющим твою душу? Разве мне это не знакомо? Разве я не пострадал за это? Поверь мне, Джоселин, — и он выпрямился, — даже в этом я помогу тебе. Так же, как я лишил тебя твоей возлюбленной, так же я и верну ее тебе. Я клянусь в этом. И когда это свершится, когда окупится все зло, которое я причинил тебе, может быть ты более благосклонно отнесешься к своему несчастному отцу.

— Вы много обещаете, сэр, — ответил юноша с плохо скрытой издевкой. — Слишком много. Гораздо больше, чем вы можете сделать.

Хоган громко прочистил горло. Криспин выпрямился. Он положил руку на плечо мальчика, и пожатие его стальных пальцев заставило юношу поморщиться от боли.

— Как бы низко ни пал твой отец, — твердо произнес Криспин, — ты всегда можешь рассчитывать на его слово. Я дал тебе клятву, и завтра приступлю к ее выполнению. Я увижусь с тобой перед отъездом. Ты будешь спать здесь, правда?

Джоселин пожал плечами.

— Мне все равно, где лечь.

Криспин грустно улыбнулся и вздохнул.

— Ты все еще не веришь в меня. Но я завоюю твое доверие. Будь уверен. Хоган, у тебя найдется для него комната?

Хоган грубовато ответил, что юноша, если пожелает, может занять комнату, в которой он находился все это время. И чувствуя, что больше ожидать нечего, он лично проводил мальчика по коридору. У подножия лестницы ирландец остановился и поднял светильник, чтобы разглядеть лицо своего спутника.

— Если бы я был твоим отцом, — сказал он мрачно, — я бы гонял тебя пинками по всему Вальтхаму, пока ты не научился бы хоть капельке сострадания! И если бы ты не был его сыном, я бы проделал то же самое сию же минуту. Ты презираешь своего отца за пьянство, за беспутную жизнь. Позволь сказать мне, человеку, который на своем веку повидал много всякого и сегодня ночью прочел тебя до самых сокровенных глубин твоей душонки, что хоть ты, может быть, и его сын, но ты по сравнению с ним все равно, что червь по сравнению с Богом. Пошли! — закончил он резко. — Я посвечу тебе дорогу до комнаты.

Когда вскоре Хоган вернулся к Криспину, он нашел Рыцаря Таверны — этого железного человека, никогда в жизни не знавшего слабости и страха — сидящих за столом, уткнувшись лицом в руки, и рыдающим, как слабая несчастная женщина.

Сэр Криспин действует

На протяжении всей этой долгой октябрьской ночи Криспин и Хоган не ложились в кровать. Острый ум Криспина, переборов минутную слабость, с новой энергией принялся отыскивать пути для выполнения задуманного.

Перед ним стояла одна проблема, которой он поделился с Хоганом — ему был нужен корабль. Но в этом ирландец мог быть ему полезен. Он знал одно судно, стоявшее в Харвиче, хозяин которого был в большом долгу перед ним, что облегчало 130 выполнение их плана. Требовались еще, конечно, и деньги. Но когда Криспин объявил себя владельцем суммы в сотню золотых, Хоган взмахом руки дал понять, что и эта проблема исчерпана. Для покупки судна хватило бы и четверти этой суммы. Покончив с этими вопросами, Криспин изложил свой план Хогану, который посмеялся над его незамысловатостью и выразил удивление, что Криспин намеревается подвергнуть себя столь значительному риску ради столь незначительного дела.

— Если девушка любит его, то дело решится само собой.

— Девушка его не любит, по крайней мере я этого опасаюсь.

Хоган не был удивлен.

— В таком случае, я вообще не вижу, что здесь можно сделать, — и лицо ирландца потемнело.

Криспин рассмеялся. Годы несчастья превратили его в циника.

— Что такое, в конце концов, девичья любовь? Каприз, увлечение, которым можно управлять в зависимости от желания. Обстоятельства рождают любовь, Хоган, и если их создать, то любая девушка полюбит любого мужчину. Синтия полюбит моего сына.

— Без сомнения? А если нет? Если она ответит «нет» и на твое предложение? Такие женщины существуют.

— Ну и что с того? Я найду способ, чтобы уговорить ее, и стоит мне только ее найти, она уедет со мной. В конце концов, это будет неплохой местью Ашбернам. — Он нахмурил брови.

— Но совсем не той, о которой я мечтал и которую я бы осуществил, если бы эта собака Джозеф не обманул меня. Забыть о мести после стольких лет ожидания — еще одна жертва, которую я должен принести моему Джоселину. Девушка может упираться, капризничать, но волей или неволей она пойдет со мной. Когда она очутится во Франции одна, без друзей, я думаю, она быстро поймет все преимущества любви Джоселина или, по крайней мере, брака с ним, и таким образом я расквитаюсь с ним за все страдания, которые причинил ему.

Лицо ирландца было угрюмым, его обычно веселый беззаботный взгляд сейчас был полон грусти, и седой грешный солдат удачи мягко пробормотал:

— Ты затеваешь нехорошее дело, Крис.

Геллиард поморщился и отвел глаза.

— Это мой сын, — прорычал он, — и это единственный способ завоевать его сердце.

Хоган протянул руку через стол, чтобы дотронуться до руки Криспина.

— Разве он стоит такого пятна на твоей совести, Криспин?

Последовала пауза.

— Нам с тобой поздно, Хоган, говорить о совести. Господь ведает, что моя совесть сильно поизносилась. Что значит еще один грех на моей душе?

— Я спрашиваю тебя, настаивал ирландец, — стоит ли твой сын того, чтобы пятнать свою честь таким гнусным делом?