Трепанация прошлого - Алексей Макеев

Больше до самого дома Артамоновой они не проронили ни слова. Крячко вел машину, а Гуров проигрывал в уме предстоящий разговор.

Мать Ларисы сначала наотрез отказалась открывать им дверь. Она заявила, что уже имела сомнительное удовольствие побеседовать с их коллегой и на сегодня с нее хватит. А если уж им так интересно ее общество, то пусть вызывают повесткой.

Уговоры ни к чему не привели, и тогда Лев Иванович решительно заявил:

— Любовь Сергеевна, я не участковый! Мы с коллегой полковники полиции, занимаемся только особо важными делами. Если приехали к вам поздно вечером, то это означает, что дело не терпит отлагательств. Поэтому убедительно прошу вас, откройте нам, и мы побеседуем. В противном случае нам придется вызывать наряд, приглашать понятых и вскрывать дверь. В результате мы все равно с вами побеседуем, но уже в отделении. А потом вам придется ночевать в лучшем случае со сломанными замками, а в худшем — с выбитой дверью.

Женщина поняла, что сопротивление бесполезно, открыла им и с тоской сказала:

— Господи, как же я устала! Проходите. Можете не разуваться. Ваш коллега здесь уже натоптал.

У Любови Сергеевны был действительно усталый вид, да и здоровье, судя по темным кругам под глазами, пошаливало.

Когда они прошли и сели в зале в старые кресла, ободранные кошкой, женщина спросила:

— Ну а вам-то чего от меня надо?

— Скажите, когда вы в последний раз видели свою дочь? — поинтересовался Лев Иванович.

— Много лет назад. С тех пор мы даже по телефону не разговаривали. Не о чем! Я сполна расплатилась за свою ошибку молодости и больше ничего о дочери слышать не хочу.

— Ее отец — Валентин Александрович Лопатин? — прямо спросил Стас.

— И до этого докопались? — Женщина горько усмехнулась. — Да. Он!

— Просто она на него очень похожа, — объяснил Гуров.

— К сожалению, не только внешне. Я была молодая и глупая, а он очень красиво ухаживал: цветы, подарки, рестораны. Когда его арестовали, я с ужасом узнала, чем Валентин занимается. Я прошла по делу свидетелем, на суде сказала ему, чтобы он мне не писал, потому что все равно отвечать не буду. Мы с мамой даже в другой район переехали, от позора подальше. Но аборт делать было уже поздно. Мама сразу заявила, что внука от бандита ей не надо, и мы решили, что я откажусь от ребенка в роддоме. Но там, играя на самых, казалось бы, святых чувствах, врачи уговорили меня не бросать дочь. Знали бы вы, сколько раз я себя потом за это проклинала! А мама сказала, что к ней даже не подойдет. Так оно и было. Через два года я встретила Петра. Он не спрашивал у меня, кто отец Ларисы. Я сама ему рассказала. Москва ведь большая деревня. Рано или поздно правда всплыла бы наружу, а обмана он мне мог и не простить. Но это его не остановило, мы поженились. Он удочерил Ларису, относился к ней как к родной, потому что своих детей у него быть не могло — служил в Семипалатинске. Пока она была маленькая, все шло нормально, а вот лет в пятнадцать началось. Пьянки, сигареты, мальчики, ранняя половая жизнь, даже наркотики. В результате ее поставили на учет в детскую комнату милиции. Мы с ней говорили, пытались убедить измениться, вести себя прилично, но, кроме мата, в ответ ничего не слышали. Петр попытался быть строгим, запер ее в комнате, чтобы она не ушла на очередную пьянку. На следующий день его вечером подловили на улице и жесточайшим образом избили. Когда мы с Ларисой пришли к нему в больницу, она не постеснялась спросить его: «Папочка, надеюсь, теперь ты понял, что не стоило запирать меня в комнате?» Эта поганка посмотрела на него с таким победоносным видом, что мне захотелось ее убить. Короче, в эту квартиру Петр из больницы вернулся только за вещами, а ей на прощание сказал: «Яблочко от яблоньки недалеко падает. Ты закончишь свою жизнь точно так же, как и твой отец, — в тюрьме».

— Вы думали, что Лопатин мертв? — спросил Лев Иванович.

— Да. За все годы он ни разу никак о себе не напомнил, хотя знал, что я была беременна. А тогда Лариса растерялась. Она же ничего не знала. Когда Петр ушел, мерзавка бросилась ко мне с расспросами, и я ей сказала, кто на самом деле ее отец. Некоторое время девчонка вела себя потише. Она уже в медицинском колледже училась, после девятого класса поступила. А потом все стало еще хуже, чем раньше. Кто-то ей объяснил, что быть дочерью бандита очень круто, и она начала этим гордиться. Я очень любила Петра и не могла простить Ларисе того, что она разрушила мою жизнь. Я ей сказала: «Живи как хочешь, только чтобы в доме никого не было». Вот она и захотела! Связалась с такой компанией, что прежняя казалась детским садом. Выгнать Ларису из дома я не могла — меня бы просто убили. Вот я ни во что и не вникала, просто ждала, когда она получит образование. Мы с мамой договорились, что потом Лариса пойдет жить в ее квартиру, а она переедет ко мне. Мама у меня была человеком суровым, но не могла спокойно смотреть, как я мучаюсь. Квартиру она мне завещала, но я об этом Ларисе даже не намекнула — убили бы. В тот день, когда Лариса получала аттестат, я собрала все ее вещи и отвезла в ту квартиру, а мамины я еще до этого к себе забрала. Замки в двери до ее прихода поменяла. Когда Лариса пришла, я дала ей ключи и сказала, что у меня больше нет дочери, а у нее — матери. Пусть дальше живет как хочет. Ее это ничуть не расстроило. Вот с того самого дня я о ней ничего больше не слышала. Думайте обо мне что хотите, но я ни о чем не жалею.

— Я вас не осуждаю, — успокоил ее Гуров. — А вы, случайно, никого не знаете из той, второй, не детсадовской компании?

— Слышала только об одном. Фамилии не знаю, а имя Виталий. Она в него насмерть влюблена была. Даже плакала по ночам. Они все из нашего района. Их почти всех потом посадили за то, что они ювелирный ограбили и при этом охранника с продавщицей убили.

— Почему почти? — осведомился Крячко.

— Некоторые в армию ушли, причем добровольно, чтобы до них не добрались. Этот Виталий, похоже, тоже. Если бы его арестовали, я бы это по поведению Ларисы поняла.

— В каком году произошло это ограбление? — спросил Гуров.

— В две тысячи четвертом, — уверенно сказала женщина. — Кажется, в марте или апреле. Я потому это помню, что в июне Лариса отсюда съехала.

— Вы, случайно, не знаете, у Ларисы в доме сорок шесть по шоссе Энтузиастов никто из друзей не жил? — продолжал Гуров.

— Я никогда не интересовалась ее делами. Так было безопаснее.

Крячко и Гуров переглянулись. Вопросов у них больше не было. Они поблагодарили Любовь Сергеевну и ушли.

В машине Стас спросил:

— Едем в ОВД?

Гуров посмотрел на часы, с сомнением покачал головой, потом махнул рукой и заявил:

— Давай. В дежурной части обязательно кто-то есть. Может, вспомнят, что это было за ограбление?

В отделении полиции Стас спросил у дежурного:

— А скажи-ка мне, капитан, здесь сейчас есть человек, который в две тысячи четвертом году работал?

— Я работал, — недоуменно ответил тот.

— В марте или апреле в том году ограбление ювелирного было. Ты об этом что-нибудь знаешь?

— Большое событие в наше время — ограбление ювелирного, — пробормотал тот, почесывая затылок.

— Там еще охранника и продавщицу убили, — подсказал Гуров.

— Ах это! — обрадовался капитан. — Так Денисов его вел. Он, кстати, сегодня дежурит, только на выезде сейчас.

— Ты позвони ему и узнай, когда он обратно собирается. Нам с ним поговорить надо, — попросил Лев Иванович.

Дежурный позвонил и сообщил:

— Говорит, что надолго там завяз. Жена мужа сковородой приласкала, а он взял и ласты склеил. Может, вы к нему сами подъедете? Я вам адрес напишу и его номер телефона тоже.

Делать было нечего, время поджимало, и друзья согласились.

Вскоре они уже стояли возле подъезда многоэтажного дома и ждали, когда к ним спустится Денисов.

Он вышел, взбешенный до предела, и раздраженно сказал:

— Сама убила, а теперь в истерике бьется. Мол, как я без него жить буду? А у самой лицо как отбивная, по которой от души колотушкой прошлись. Ладно! Что у вас?

Денисов внимательно выслушал Гурова и начал вспоминать:

— В магазине их было трое, четвертый на стреме стоял возле дверей. Балаклавами тогда не увлекались, так что были они в масках клоунов.

— Чего? — воскликнул Лев Иванович.

— Клоунов, — повторил Денисов, не понимая, почему этот полковник так разволновался. — Одну камеру они расстреляли, а вот вторую не заметили, так что запись у нас была. Охранника сразу положили. Одна продавщица к тревожной кнопке бросилась, так ее тоже пристрелили. Вторая успела в подсобное помещение заскочить и дверь за собой закрыть. Один из налетчиков за ней кинулся. Она через служебный выход во двор выскочила и орать начала, что магазин грабят. Бандит стрелять не решился, побежал обратно, а двое других в это время украшения с поддонов в сумки ссыпали. Он крикнул «Уходим!», и они быстро выбежали. Много взять не успели, до самого ценного, что в сейфе лежало, не добрались, но два трупа оставили. Один из них о витринное стекло порезался, а второй, когда дверь вышибал, поранился. Так что их кровь у нас была. Дальше — дело техники. Этих фруктов мы вычислили и взяли, но двух других они не сдали, как и место, где награбленное спрятали. Компания была известная. Их подозревали во многом, в том числе и в убийствах, но, как говорится, нет тела — нет дела. Это потом случайно на свалке в Реутове нашли несколько трупов тех людей, в убийстве которых эту компанию и подозревали.