По заданию губчека(Повесть) - Сударушкин Борис Михайлович

С Волги несло пронизывающим холодом, ветер швырял в освещенные окна губернаторского особняка снежную крупу, в деревянной будке возле дверей укрывался от ветра красноармеец в суконном шлеме с опущенными наушниками, Молча посмотрел на чекистов сквозь заиндевевшие ресницы.

В дежурной комнате разделись, придвинули стулья я буржуйке посреди комнаты, протянули к открытой дверце красные от мороза руки.

Согревшись, засветили «летучую мышь», по каменной лестнице спустились к подвалу. Сдвинув проржавевший засов, открыли и наглухо закрыли за собой обитую медью дверь. Над головами повисла стылая тяжесть кирпичных сводов; все звуки: шаги, перестрелка «ундервудов», голоса — исчезли.

Угол подвала был завален сломанными стульями, креолами, цветочными ящиками, досками. Раскидав их, чекисты увидели массивный бюст самодержца, приставленный лицом к стене.

Вдвоем сдвинули его с места, развернули. Позеленевший от сырости бронзовый царь глядел на них тупо и равнодушно. При свете «летучей мыши» тщательно осмотрели пол. Кирпичная кладка, где стоял бюст, была разбита, но кирпичи опять аккуратно приставлены один к одному.

Вынули их, руками разгребли смерзшийся песок. Под ним показалась крышка металлического ящика, Тихон двумя руками с трудом открыл ее.

Сверху содержимое ящика прикрывала толстая черная бумага, под ней лежали деловые папки с пронумерованными корешками. Лобов наугад вынул одну из них.

На серой обложке рядом с двуглавым орлом был четко пропечатан гриф Особого отдела Ярославского жандармского управления. В папке — плотные листы картона, в верхнем правом углу фотография, слева от нее имя, отчество, фамилия, год рождения и адрес. Ниже каллиграфическим почерком, с завитушками, характеристика секретного агента жандармского управления, где, когда и при каких обстоятельствах он был завербован.

Мелькали клички Черный, Сенатор, Высокий, Волонтер, Ключ, Банковый, Кривой. Агентов было много, а фантазии у жандармов не хватало, и рядом с Кривым в картотеке значился агент Прямой.

Тихон невольно улыбнулся, когда прочитал характеристику этого «прямого» — трудно было представить более кривую и изломанную судьбу:

«Машук Михаил Васильевич. Состоял на службе при Одесской сыскной полиции, был командирован в Херсон для обнаружения грабителей, но сам организовал шайку. После отбытия наказания послан в распоряжение Ярославского жандармского управления. Никакого доверия не заслуживает, может быть использован только в крайних случаях».

Среди агентов учителя, чиновники, бывшие офицеры, выгнанные из армии за неблаговидные поступки и пригретые жандармским управлением. Большинство получало двадцать пять — тридцать рублей в месяц, но встречались и «заслуженные» агенты, Тихон прочитал характеристику одного из таких:

«Титов Григорий Степанович, кличка Шар. Обслуживал в Твери социал-революционную и социал-демократическую партии. Выдал собрание эсеров и вместе с другими был арестован, сидел в тверской тюрьме. После освобождения послан в Санкт-Петербург, сошелся с видными боевиками, раскрыл группу максималистов. Получал в месяц пятьдесят, сто, триста рублей, за усердную службу награждался от Департамента полиции рядом пособий. Направлен в Ярославль, так как в столице заподозрен товарищами».

Тихон подумал, что если такие, как Шар, с их богатым опытом, начнут работать на Бусыгина, то контрреволюция еще долго будет смердить в городе.

Уже хотел было захлопнуть папку, как вдруг увидел знакомое лицо — с фотографии на него смотрел молодой, улыбающийся Игорь Павлович Флексер:

«Кличка Странник. Арестован в Киеве, как социал-революционер. Дал согласие сотрудничать с Киевским жандармским управлением. Оказал ряд весьма ценных услуг по пресечению различных преступных организаций. В дальнейшем стал тайно посылать ответственным лицам вымогательные письма якобы по поручению анархической организации. Несмотря на принятые в виду заслуги, меры спасти его от судебной ответственности оказались недостаточными, был арестован и Киевским окружным судом осужден за преступление, предусмотренное первой частью 1866 статьи Уложения о Наказаниях. Впоследствии всемилостивейше освобожден из заключения и переведен на жительство в Ярославль. Здесь весьма успешно начал работу в социал-демократической партии, получая в месяц по двести, триста рублей».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Начальник иногороднего отдела, прочитав жандармскую характеристику Флексера, не удивился:

— Мы это и раньше предполагали, да доказательств не было. В 1907 году он женился на Раисе Михайловне Строговой и переселился в ее дом на Духовской. Она долгое время помогала социал-демократам, прятала у себя нелегальных. Сразу после этой женитьбы начались аресты. Хорошо поработал Флексер на жандармов, а считался в Ярославле одним из самых убежденных меньшевиков.

— А может, жена заодно с ним?

— Я ее знаю — честная, отзывчивая женщина, революцию приняла сразу. Вряд ли она и сейчас догадывается, что двадцать лет с подлецом живет.

Тихон вспомнил слова зубного врача, что жена и его выдаст, если узнает, чем он занимается. Видимо, не врал Флексер штабс-капитану Бусыгину.

— А как эти папки здесь, в подвале губернаторского особняка, оказались? — спросил он Лобова.

— При неизвестных обстоятельствах картотека жандармских осведомителей пропала сразу после Февральской революции, буквально на другой день.

— И ее не искали?

— Еще до мятежа пытались найти. А она у нас под самым носом была. Если бы картотека попала в руки Бусыгина, все эти агенты заплясали бы под его дудку.

Они заложили пустой ящик кирпичами, опять придвинули к стене бронзовый бюст Николая второго. Личные дела жандармских осведомителей Лобов забрал в губчека.

Тихон спросил, что ему сказать Гусицыну.

— Скажи, сняли с дежурства, сможешь проникнуть в подвал только через неделю.

— А потом?

— А потом видно будет.

Когда они вышли из губернаторского особняка, противоположный берег Волги уже затянула темнота, ветер мел по замерзшей реке серый снег, обнажал черные ледяные залысины, ни единого огонька не светилось в Заволжье…

На следующий день в условленном месте Тихон встретился с Перовым. О случае на Власьевской он уже знал и первым делом спросил, беседовали ли с поручиком в штабе военного округа.

Поручик был зол и взволнован, заносчиво ответил Тихону:

— Беседовали, но не о том, о чем вы там, в губчека, думаете.

— Кончайте, Матвей Сергеевич, загадками говорить! — рассердился Тихон.

Они шли по темной Борисоглебской улице, под сапогами поскрипывал снег, ветер подгонял редких прохожих.

Перов говорил приглушенно, в поднятый ворот шинели:

— Меня вызвал начальник контрольного отдела Ляхов, стал пугать, что выгонит из штаба. Я ему в горячке лишнего наговорил. Ну, думаю, все: в губчека не арестовали — Ляхов арестует. А он вдруг усмехнулся — и передает мне пароль от штабс-капитана Бусыгина.

— От какого Бусыгина? — не сразу дошло до Тихона.

Перов желчно ответил:

— От того самого, с которым мы у доктора Флексера наши контрреволюционные планы обсуждали.

— Но этого не может быть! Ляхов — начальник контрольного отдела, который следит за работой военспецов!

— Это он для других — начальник отдела, а для меня и Бусыгина — соратник по контрреволюционному подполью.

— А как встретил вас Ливанов, начальник артиллерийского управления? — спустя несколько минут спросил Тихон.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Кажется, Ляхов не доложил ему, что я попал в губчека.

— Значит, он не с ними?

Помолчав, Перов неуверенно произнес:

— Не знаю. Поручиться за него не могу, сами разбирайтесь.

— А вы не спрашивали о нем у Ляхова?

— Посоветовал держать с ним ухо востро.

— Как вы думаете, Матвей Сергеевич, Ляхов может быть руководителем подполья?

На этот вопрос Перов ответил решительно и категорично: