Билет на Лысую гору - Дмитрий Емец

– Кто у нас тут самый худенький? Желающие признаться есть? – спросила Улита, деловито сравнивая Мефодия и Петруччо.

– А что нужно? – спросил Чимоданов, задорно помахивая Зудукой, которого держал за ногу.

– Попытаемся сорвать вентиляционное окно и протолкнем его внутрь. Пусть начертит на двери руну и откроет ее. В этом случае нас, возможно, засекут не сразу.

– Нам туда очень нужно? – спросила Даф, кивая на дверь.

– Увы, – сказала Улита.

– Тогда зачем искать сложные пути, когда есть простые? – удивилась Даф.

Она поймала за живот Депресняка и поднесла его к замку.

– Хороший котик! Умный котик! Ну сделай это для меня, а?

Депресняк брезгливо понюхал замок и отвернулся. На его физиономии ясно отпечаталось: cами лопайте, если вам неймется.

– Ну пожалуйста! Ну ты же мой мальчик! Не огорчай мамочку! – уговаривала Даф, пытаясь повернуть его морду к замку.

«Ее мальчик» упорно отворачивался, выгибался, обвисал в руках у Даф, как дохлый, и вяло порывался вырваться. Даф не отставала. Она то гладила Депресняка, то стыдила, то обещала всевозможные вкусные взятки. Вволю поогорчав мамочку и насладившись сознанием собственной важности, Депресняк все же сдался и лениво сомкнул челюсти на дужке замка, перекусив ее с такой легкостью, словно дужка была из макаронных изделий.

– Ни фига себе! Теперь буду знать, что лучшее средство от кариеса – грызть строительные гвозди! – сказал Мефодий.

Меф вознегодовал, увидев, каких ничтожных усилий это стоило коту и сколько он перед этим ломался. Даф отпустила Депресняка. Оказавшись на земле, адский котик немедленно принялся демонстративно вылизываться, точно был не на руках у Дафны, а невесть на какой помойке.

– Это он вредничает. Злится, что сделал что-то хорошее, – пояснила Даф.

– Просто как человек! Многим хорошим людям ужасно хочется казаться плохими, – тихо сказал Мошкин.

Мефодий высвободил из дужек откушенный замок и открыл дверь. Вниз уходила прямая шахта с железной лестницей. Из шахты тянуло сырым, нутряным, подземным. Уже третий пролет лестницы, постепенно растворяясь в темноте, проваливался точно в никуда. Взять фонарь, разумеется, никто не догадался.

– Что будем делать? Не видно ж ничего! – спросил Чимоданов.

Даф достала флейту и переглянулась с Улитой. Ведьма пожала плечами.

– Ну если уж совсем слегка, то, может, и не засекут… В конце концов, это не совсем обычная магия… – буркнула она.

Даф поднесла флейту к губам.

– Надеюсь, слабонервных нет? Если есть, то не смотрите мне в глаза… – предупредила она и начала играть.

Долго ли, недолго она играла, сказать было сложно. Возможно, прошел миг, а, возможно, вечность. Само понятие времени растворилось в ее игре, стало несущественным. Да и игра ли это была? Мефодий не услышал самой маголодии. Ему чудились лишь шорох листьев и отдаленный, едва различимый шум прибоя. Странное чувство охватило его. Чувство, что он стоит на поросшей лесом скале, о которую трется море. Стоит один и слышит снизу далекие звуки. Кто-то добрый, светлый и любящий зовет его. Он знает это и ощущает спокойную, ровную радость, так не похожую на демоническое, судорожное, точно пир во время чумы, торжество, знакомое стражам мрака.

Внезапно Даф резко оторвала от губ флейту и повернулась к Мефодию. Забывшись, он случайно взглянул на нее и едва сдержал возглас. Из глаз Дафны бил голубой пронизывающий свет. Свет был ярок, упруг и почти физически плотен. Предметы не были ему преградой, и когда взгляд Даф падал на камни, Мефодий видел что-то черное и зыбкое, находящееся под ними.

Мефодий заметил, что Даф по странной причине избегает глядеть на людей, и, чтобы даже случайно не сделать этого, смотрит вниз, под ноги.

– А, светлая! Боишься одежду просветить? Типа того, что у Мошкина плавки в горошек и все такое? – вкрадчиво поинтересовалась Ната.

– У кого что болит, тот о том и говорит… Как раз это-то мне неинтересно, – отвечала Даф, не поднимая глаз.

– А в чем тогда дело?

– Это опасный взгляд. Я могу узнать слишком много… То, что мне и знать не нужно.

– В смысле? И что тут такого? – не поняла Вихрова.

– Ум не только в том, чтобы получить много знаний, но и в том, чтобы избежать лишних, – спокойно пояснила Даф.

Она спрятала флейту и стала быстро спускаться. Пятно света поползло вниз, раздвигая дряблую тьму. Остальные суетливо кинулись следом. Лестница позванивала при каждом шаге. Мефодий ощущал ее вибрацию. Ржавчина на ступеньках и перилах была не рыжая, а сизо-зеленая. Залаз оказался глубоким. Меф насчитал около ста пролетов метра по три каждый, а после сбился и бросил считать.

Свет наверху, проникавший в открытую дверь, вскоре окончательно пропал, превратившись в точку. Теперь только голубоватое свечение из глаз Даф вело их.

Внезапно очередной шаг сорвался в пустоту. Лестница закончилась. Под ногами зачавкала вода. Она была повсюду. Ната немедленно принялась скулить, что промочила ноги.

– А ты как хотела? Наверху дожди, здесь подземные воды. Весной, когда снег таять начинает, иной раз по грудь уйдешь. Хочешь наверх – поднимайся! Посмотрим, как ты часа через два будешь строить глазки группе захвата из Тартара! – рявкнула на нее Улита.

– Ну, если так… – протянула Ната. Ей не слишком хотелось признавать, что она напугана. – В общем, я еще подумаю, – заметила она.

Они стояли в полукруглом, обложенном кирпичом тоннеле. Тоннель раздваивался. Ведьма подтолкнула Даф в правый коридор.

– Под ноги смотрите… Здесь ухнуть куда-нибудь легче, чем произнести «бултых!» – предупредила Улита.

Кивнув, Даф спокойно двинулась вперед. Мефодий слышал, как всплескивает вода под ее ногами. Депресняк, как известно, не любитель купаний, выгнув спину, вцепился Даф в плечо. Его вид говорил: «А-а-а, мама! Всех утоплю, сам по сухому пойду!»

Внезапно левая стена, опутанная толстыми кабелями, затряслась. В швы между плитами посыпался песок. Где-то совсем близко прогрохотал поезд. Вскоре идти стало суше. Тоннель был проложен наклонно, и вся вода скапливалась внизу. Зудука, которого Петруччо поставил на ноги, резво бежал рядом с хозяином, с любопытством посматривая по сторонам. Депресняк внезапно спрыгнул с плеча у Даф и мгновенно исчез в темноте. Даф услышала звук борьбы и короткий писк. Во рту у Депресняка, точно макаронина, исчез крысиный хвост.

– Хех! И у этого голодного убийцы мама была райская кошечка! – укоризненно сказал Мефодий.

– Что было, то сплыло. У него сомнительная наследственность со стороны папаши. Помню, как его ловили по всему Эдемскому саду, чтобы отправить обратно в Тартар, – заявила Даф.