Архив еврейской истории. Том 12 - Коллектив авторов

Убийство Мезенцова, удовлетворив потребность радикалов в возмездии за правительственные репрессии, не привело ни к каким позитивным переменам. Впрочем, нет сведений и о том, что такие надежды имели место. Но вскоре после гибели Мезенцова властями были приняты нормативные акты, резко ухудшавшие правовое положение оппозиционеров и населения страны в целом.

1 сентября 1878 года Александр II утвердил Временные правила, согласно которым: а) чины жандармского корпуса (а при их отсутствии – исправники и полицмейстеры) могли без санкции прокуратуры арестовывать лиц, подозреваемых в «государственных преступлениях» или «в прикосновенности к ним», а также участвующих в уличных беспорядках либо сходках политического характера; б) этих лиц можно было отправлять в ссылку по соглашению начальника III отделения и министра внутренних дел, без согласования с чинами прокурорского надзора[460]. При этом еще 8 августа 1878 года на заседании Совета министров под председательством императора было принято решение об отправке административно ссыльных преимущественно в Восточную Сибирь[461]. Разумеется, количество арестов и ссылок, причем в самые тяжелые для жизни места, резко возросло.

5 февраля 1879 года в Трубецком бастионе Петропавловской крепости произошел бунт арестантов, которые ломали в камерах все, что только можно, выставив требование, чтобы одному из них, Оболешеву, разрешили выдавать табак. В результате все протестующие были жестоко избиты ногами по груди, спине и лицу (причем некоторые неоднократно и до крови). К тому же у них на несколько дней отобрали кровати, из-за чего им пришлось спать на голом полу[462].

Посетивший крепость 12 февраля новый начальник III Отделения А. Р. Дрентельн заявил заключенным: «На рожон полезли, на рожон и напоролись; и зачем вы начинали, зная, что сила на нашей стороне, а где сила, там и насилие!» Затем, отвечая на вопрос о законности побоев, добавил: «Вы попадаете сюда за отрицание всяких законов, а сами требуете, чтобы с вами поступали по закону!»[463]

13 марта 1879 года по решению Большого совета «Земли и воли» было произведено покушение на Дрентельна. В вину ему ставили все вышеизложенные действия его ведомства. В Дрентельна стрелял близкий к землевольцам социалист Л. Ф. Мирский, но промахнулся. Ему удалось скрыться. В последующие дни по Петербургу прокатились массовые аресты всех подозрительных; в частности, за одни только первые два дня – 13–14 марта – было задержано до 200 человек[464]. Все это еще более способствовало разжиганию ненависти радикальных кругов к столь репрессивной власти.

Зунделевич в те дни помогал прятаться Мирскому, лично привезя его в занимаемую сочувствующими людьми квартиру в петербургском районе Охта[465]. В своих автобиографических показаниях Зунделевич пишет:

Из Москвы то и дело доходили слухи об арестах массами, в Петербурге аресты виновных и невинных. <…> Говорили о страшном избиении заключенных [в Петропавловской крепости. – Г. К.]. <…> На меня и на других, одинакового образа мыслей со мной людей <…> подобное положение дел электризует до невменяемости [так! – Г. К.]. А выхода озлоблению никакого. Газеты не принимают и не печатают ни слова. Под влиянием этого положения дел появились мысли о необходимости цареубийства[466].

Фигнер воспроизводит логику Зунделевича и его единомышленников с еще более предельной четкостью: «Становилось странным бить слуг, творивших волю пославшего, и не трогать господина…»[467]

В середине марта 1879 года независимо друг от друга трое социалистов, не входивших в «Землю и волю», – А. К. Соловьев, Гольденберг и Л. А. Кобылянский – предложили себя этой организации в качестве исполнителей покушения на Александра II. Состоялось несколько совещаний, где помимо уже названной троицы участвовали Михайлов, Зунделевич и Квятковский. Все они поддержали идею цареубийства, но Зунделевич горячо восстал против кандидатуры Гольденберга как террориста. Согласно объяснениям Зунделевича 1880 года, «при общей склонности христианского мира приписывать всей еврейской нации преступление, совершенное одним из ее членов, обвинение в данном случае легко могло обратиться на всех евреев».

Михайлов и Квятковский согласились с Зунделевичем, и «заявка» Гольденберга была отклонена. Отказано было и Кобылянскому, поскольку он был поляком и ситуация с ним могла спровоцировать антипольские настроения. А вот предложение Соловьева, наиболее горячо настаивавшего на своем желании убить императора, было принято, поскольку он был русским и к тому же вызывал наибольшее доверие[468].

Соловьев хотел совершить покушение от имени «Земли и воли», и поэтому 29 марта вопрос о санкции с ее стороны был вынесен на заседание Большого совета. Оно было бурным и страстным. Противники увлечения террором, так называемые «деревенщики», – Плеханов, Попов, Аптекман и другие – резко возражали «террористам», говоря, что: 1) народ не поддержит покушение, поскольку считает Александра II своим освободителем; 2) покушение с большой долей вероятности будет неудачным и приведет лишь к усилению репрессий, делающих невозможными пропаганду и агитацию как в деревне, так и в городе; 3) в случае удачи сменится только первое лицо, характер режима не изменится, а репрессии и в этом случае резко усилятся.

Один из «деревенщиков» (возможно, Попов) даже сказал: попытка цареубийства будет столь гибельна для дела революции, что кто-то из присутствующих может письмом предупредить императора об опасности. Тогда Квятковский заявил, что это донос, и поступать с такими лицами стоит как с доносчиками. В ответ Попов объявил, что если речь идет об угрозе убийством, то противники покушения умеют стрелять не хуже его сторонников. Ситуация накалялась, и разрядил ее только стук в дверь, который был принят за приход полиции. Все присутствующие, кроме Михайлова, вынули из карманов свои револьверы, приготовившись к бою, а Михайлов медленно и спокойно вышел в коридор открывать дверь. Тревога оказалась ложной – звонил дворник, явившийся в неурочный час по какому-то вопросу.

В конечном счете члены Большого совета пришли к компромиссу – «Земля и воля» как революционное общество отказывается помогать Соловьеву, но отдельные его члены могут содействовать террористу в его предприятии. В таком соломоновом решении сыграло свою роль и категорическое утверждение Михайлова, Квятковского и Зунделевича, что Соловьев пойдет на террористический акт независимо от решения Большого Совета, после чего и противники цареубийства пришли к выводу – лучше позволить «террористам» помочь Соловьеву, чем мешать[469].

Через 43 года Зунделевич, предельно честный в своих мемуарных заявлениях, напишет по этому поводу:

Кривили мы тогда душой, изображая дело так, что Соловьев все равно совершит покушение, будет ли ему помощь или нет. Я думаю, что если бы настойчиво просили Соловьева оставить свое намерение, он согласился бы не делать покушение. Но ни Михайлов, ни Квятковский [ни