Не проси моей любви - Татьяна Олеговна Воронцова

— Ну… — Она перевела дыхание. — От тела Шаталова все равно придется избавляться. И какая по большому счету разница, от одного избавляться тела или от двух.

— Да, — помедлив, отозвался Аркадий. — Мы думаем об одном и том же.

Не сговариваясь, они повернули головы и посмотрели в сторону Анзерской салмы. Туда же посмотрел и Александр, все это время наблюдавший за ними. И Леонид, малость задержавшийся там, где они с Аркадием играли в следопытов, но теперь присоединившийся к остальным. Только Герман продолжал маниакально тереть носовым платком лезвие своего ножа.

— Эй, док! — крикнул Леонид. Он стоял, выпрямившись во весь рост, ветер трепал его отросшие светлые волосы. — Ты веришь в то, что он будет молчать? — Его указательный палец был обвиняюще нацелен в лоб лежащего на земле Александра. — Лично я не верю.

— Я тоже.

— Только скажи, док, и я вышибу ему мозги.

Герман поднял голову.

— Что? — улыбнулся Леонид, встретив его взгляд.

— Не валяй дурака.

— В каком смысле?

— В прямом. — Герман смотрел на него в упор, швыряясь словами, точно острыми льдинками. — Если кому и стоило вышибить мозги, то в первую очередь Шаталову. Но ты этого не сделал. Это сделал я. Теперь ты предлагаешь расправиться с человеком, который с самого начала был на нашей стороне.

— Сначала, может, и был. А теперь…

— Что теперь?

— Ты слышал, что он сказал? — Леонид выдержал паузу, вероятно, чтобы придать больше веса своим словам. — Он сказал, что ты совершил убийство.

— Прискорбная привычка называть вещи своими именами, — пробормотал Александр.

— А что, по-твоему, я совершил? Спас генофонд? — осведомился Герман, поднимаясь на ноги и убирая нож в кожаные ножны.

Они с Леонидом стояли друг против друга в напряженных, неестественных позах, как будто никак не могли решить что теперь делать, драться или обниматься.

— Офицера полиции. Ты спас офицера полиции, — поправил Леонид. И перевел взгляд на Александра. — Этот хрен проломил бы тебе башку, начальник. Даже если бы ты в результате этого не отдал богу душу, то жизнь растений тебе была бы обеспечена. Соображаешь?

— Да.

— Так на чем порешим?

Тот немного подумал.

— Насколько я понимаю, выбор у меня невелик. Если я скажу, что собираюсь и дальше исполнять свой долг, служить и защищать, говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, то вы меня прикончите. Прямо здесь. И скормите рыбам вместе с этим несчастным идиотом. — Он искоса глянул на труп Бориса Шаталова. — Если же пообещаю забыть обо всем, что видел и слышал за последние полчаса, то, возможно, останусь в живых, но при этом мне придется как-то договариваться со своей совестью.

— Возможно? — переспросил Герман.

— Да. Ведь вы можете пощадить меня сейчас, но позже все-таки прикончить. На всякий случай.

— Что здесь произошло? — помолчав, спросил Герман. — С точки зрения закона.

— Как будет звучать наиболее вероятный приговор? Это ты хочешь знать? — уточнил Александр. — Прикури мне сигаретку… У тебя есть шанс не угодить за решетку или пройти по минимальному сроку, если удастся доказать, что ты действовал в пределах необходимой самообороны, защищал свою жизнь и мою. Обещаю тебе помощь: свидетельские показания, которые подтвердят твои слова, и адвоката, который сделает все возможное для твоего оправдания. Запомни главное. — Александр взглянул ему прямо в глаза. — Я скажу прямо сейчас, потому что это действительно главное, и ты должен выслушать меня очень внимательно.

— Слушаю. Говори.

— Тебя будут прессовать и сбивать с толку, но ты тверди как проклятый: Шаталов пытался нас убить. Он был вооружен и угрожал пистолетом сначала тебе, потом мне. Выронив пистолет во время гонок по пересеченной местности, позже он подобрал возле маяка металлическую трубу и напал на меня, продолжая выкрикивать угрозы. Запомни: он заявлял о своих намерениях совершенно однозначно. Он хотел не избить, не травмировать, а именно убить. И ты ни минуты не сомневался, что он это сделает, если его не удастся остановить. Понятно?

— Да, — кивнул Герман, отвечая ему пристальным взглядом. — Я должен настаивать на том, что Шаталов пытался нас убить. Он кричал: «Я убью тебя, сука! Убью, падла!» Сначала мне, потом тебе.

— Только в этом случае суд признает, что ты находился в самозащитной ситуации. И расценит твои действия как адекватные.

— Но гарантировать то, что суд расценит его действия как необходимую самооборону, ты все же не можешь, — наполовину вопросительно, наполовину утвердительно произнес подошедший Аркадий.

Сделав глубокую затяжку, Александр медленно сцедил дым сквозь зубы. Теперь он не смотрел ни на кого, взгляд его блуждал по усыпанной разнокалиберными валунами земле с лоскутами чахлой растительности.

— Нет, гарантировать не могу. — Вздохнув, он покосился на доктора и тут же вновь отвернулся. — Слишком много я видел молодцов, успешно обезвредивших преступника и не превысивших, по моему мнению, пределов необходимой самообороны, но все равно в итоге угодивших на нары. Грань слишком тонка… К тому же мне не известно, что там еще может всплыть по ходу расследования. У ваших подопечных, Аркадий Петрович, довольно темное прошлое.

— В этой жизни нам гарантирована только смерть, — усмехнулся Герман. — Но это не значит, что… — Он запнулся. — Короче, я все понял. Незачем его убивать. — Короткий кивок в сторону Александра. — Он делает то, что считает нужным. Как и каждый из нас. Вы слышали меня? — Герман возвысил голос, оглядывая свою команду: притихшую растрепанную Нору, которая уже едва дышала от усталости, мрачного, погруженного в свои мысли доктора Шадрина, бледного от злости Леонида. — Вы хорошо меня слышали?

Первым не выдержал Леонид.

— Берешь под крыло, да? — От презрительных интонаций его звучного голоса Нору передернуло. — Ты зарезал Борьку, как барана, за то, что он убеждал тебя подставить задницу моему гребаному папаше, а теперь сам готов подставить ее заключенным и охранникам на зоне. Офигеть как логично!

— Не психуй, — спокойно сказал Герман.

— Ты просто идиот! — бесновался Леонид. — Какое тебе дело до этого легавого? Или кто он там… Какое тебе до него дело?

— Эй! Эй! Слушай меня, мой король. — Герман говорил тихо и внятно, не спуская глаз с перекошенного лица Леонида. — Этот человек будет жить. Он — наш талисман, если угодно. Он будет жить, и мы справимся. Слушай своего друида.

И вот это сработало. Как ни странно, да.

Леонид умолк и несколько секунд смотрел, тяжело дыша, на стоящего напротив Германа.

— Ты уверен?

— Да.

— Ты это видишь?

— Да, мой король.

Воспользовавшись паузой, повисшей после этого пророчества, от которого самую малость разило шизофренией, доктор Шадрин хлопнул в ладоши — все головы тотчас повернулись к нему, — и заговорил:

— Нам надо убираться отсюда. И побыстрее. Там,