Я признала хаос (СИ) - Карпо Катти

Вроде безопасно.

Однако с гарантиями защищенности тут проблемы на лицо. И не только с ними.

У меня слишком противоречивые чувства от обстановки и атмосферы комнаты в целом. Стою как вкопанная на пороге и никак не могу сообразить, в ужасе ли я или просто слегка ошарашена.

Большущее помещение отхватило себе сразу три окна, завешенные светло-зелеными шторами. Пространство освещает люстра под самым потолком – вытянутая фигурная конструкция, похожая на подвешенный кустарник с множеством переплетающихся между собой ветвей с блестящими листьями. С середины свисают миниатюрные качели, на которых примостилась фигурка птички. Серо-зеленые стены дополнительно покрывает узор из хаотично разбросанных и накладывающихся друг на друга беловато-блестящих пятен, переливающихся и темнеющих в зависимости от того, под каким углом к ним присматриваться. Однако все это настолько гармонично подобрано, что необычность оттенков успокаивает, а шустро шмыгающий по поверхности и узорам блеск неосознанно приводит в восторг. Днем при естественном освещении здесь вполне можно представить, что находишься на полянке. Да и фисташковый ковер при входе, в пределы которого я случайно попала, пока зыркала во все стороны, сойдет за сносную траву.

Итак, у белобрысого и жутко энергичного паразитенка Эли есть собственный зеленый уголок, и он на фоне всего ‒ словно маленький одуванчик.

Что-то дергается глубоко внутри, в душе, нечто щекочущее и при этом тяжеленное и одновременно трепещущееся. Порой такой чувство возникало у меня давным-давно, когда мой взгляд цеплялся за маленького Виви и долго не интересовался ничем иным вокруг.

Когда по глупости своей я спросила у нашей экономки Марты, что это за ощущение, та улыбнулась и ответила: «Нежность».

Яростно мотаю головой в суровом настоящем, отбиваясь от настойчивых воспоминаний и, глубоко вдохнув, еще раз медленно оцениваю пространство вокруг. Ведь ужаснули-то меня вовсе не приятные природные цвета леса и лугов, а результаты исследования общей обстановки.

По-моему, я угодила в чертов заячий рай.

Десятки плюшевых зайцев различных размеров и оттенков ‒ от снежно белого до светло серого ‒ ютятся вдоль стен, на диване и стульях. При этом заметно, что о них тщательно заботятся, а еще не оставляют надолго без внимания. Часть игрушек сидит в нелепых позах с поднятыми лапами и с наполовину придушенным, но счастливым видом. Кажется, кое-кто тут очень любит крепкие объятия.

На плюше заячья тематика не заканчивается. Я скептически считаю количество подушек с наволочками с лапками, мрачно присматриваюсь к торчащим у кресла заячьим ушам и смешливо фыркаю, заметив на рабочем столе тематический светильник.

Теперь мне кажется, что мой собственный заяц сбежал как раз с этой безумной лужайки.

Лирис, устроивший брата на кровати – неимоверно громадной для малявки Эли, ‒ молча наблюдает за моим дерганьем, сопровождаемым безостановочным хмыканьем.

Слегка успокоившись, направляюсь к мальчишкам. Но на полпути притормаживаю и хмурюсь. Под одним из окон на другой стороне комнаты расположился внушительный трехэтажный кукольный домик – желтовато-красный с серой крышей. Мой домик, подаренный Сэмюэлем в детстве. Не признать его сложно, я собственноручно накалякала краской имя «Лето» над круглым чердачным окном. В качестве игрушки этот предмет никогда меня не интересовал, но был мне дорог, как и все то, что я получала от Сияющего Спасителя.

Прищуриваюсь. Время прошло немало, но кто-то явно старательно и не раз обновлял кривую надпись на игрушечном домике – имя бывшей владелицы.

‒ Присаживайся. ‒ Лирис указывает на край кровати.

Его младший брат, укрыв ноги одеялом, сидит в напряженном ожидании и не сводит с меня взгляда. Тщательно и заинтересовано следит на любым моим шевелением и, судя по периодически округляющимся и искрящимся глазам, приходит в восторг даже от того, как я дышу.

Откашливаюсь и ставлю корзинку на пол.

‒ Наверное, я лучше постою.

‒ Сюда-сюда-сюда. – Эли упрямо хлопает ладошкой по краю кровати и нетерпеливо перебирает под одеялом ногами.

‒ Присаживайся. ‒ Повторная просьба Лириса уже не звучит как просьба. Держу пари, во взрослом возрасте девичья часть этой вселенной будет рассыпаться в мольбах, чтобы услышать какой-нибудь приказ из его уст. Очень уж органична его мимика, да и голубые глаза (мои, между прочим) добавляют девяносто процентов эффектности его и без этого впечатляющему образу Иммора. Иллюзия разбивает только насупившееся личико ребенка.

Захапали себе мои гены и источают волны красоты направо и налево. Несправедливо!

Пробормотав ругательство, бухаюсь на отведенное место с такой силой, что Эли слегка встряхивает. Но, как ни странно, мальца ни капли не отторгает моя мрачная и не совсем еще зажившая от повреждений физиономия. Он бочком подползает поближе и предпринимает попытку набросить на мои плечи одеялко.

‒ Обойдусь. ‒ Стряхиваю с себя мягкий край и сердито кошусь через плечо, на Лириса.

Старший тоже усаживается на кровать, но с противоположной стороны. Из-за размеров лежбища паразитенка наши дислокации далеки друг от друга, и это не может не радовать.

‒ И что дальше?

Ох, и не нравится мне это. Обстановка детской заставляет меня нервничать.

‒ Будем кушать. ‒ Лирис полностью берет на себя руководящую роль. Четко, уверено и без единого проявления признаков прежнего мямли.

Может, решил, что, если даст слабину, я тут же сбегу?

‒ Ладно уж.

Наклоняюсь к корзинке, мой блуждающий взгляд тем временем пробегается по прикроватной тумбе и останавливается на заячьей рамке, крепко удерживающей большую фотографию.

На ней мне лет двенадцать-тринадцать. Красивое платье, босоножки, кудряшки, но выражение лица с кривой ухмылкой настолько диковатое, что можно решить, что я кому-то недавно наваляла. Или только собираюсь. А сзади, чуть поодаль, стоит маленький чудесный мальчонка по имени Виви ‒ аккуратненькая одежонка, славные локоны, милое личико. Контраст контрастов между нами. И самое выразительное ‒ его взгляд. Даже через фотографию я ощущаю это цепкое внимание, с которым он ментально ухватился за несносную девчонку перед ним.

‒ Твою ж… ‒ Выпрямляюсь и, сердито дыша, потираю кулаком левый глаз. ‒ И где только откопали такую дурацкую фотку?

– Это фото принадлежит Эли. – Быстрота реакции Лириса отражается в надрывности его интонаций. По-боевому нахмуренные светлые брови мальчишки и дикий блеск в глазах создают крайне неверное впечатление обо мне самой. Можно подумать, что я уже рву проклятущую фотографию на сотню клочков, а рамку растаптываю пяткой.

‒ Вообще-то там присутствует моя физиономия, ‒ парирую я, вновь с неудовольствием рассматривая запечатленные образы далекого детства.

‒ Изображение твое, ‒ медленно проговаривает Лирис, хищнически клонясь вперед. – Но как материальный объект фото принадлежит Эли.

С вялой угрюмостью вступаю в сражение под названием «кто кого переглядит». Хоть в суд не тащи беспардонных шкодников. И в силу мерзкого характера я бы, думаю, пободалась с малявками чисто из спортивного интереса.

Хмурюсь, ясно осознавая, что напрягшийся всем существом старший братец отчего-то готов на полном серьезе вступить в бой за тупую фотку.

‒ Это мое фото! – внезапно очухивается младшенький.

Всего секунду назад Эли, разомлев от долгого наблюдения за мной, лежал неподвижным калачиком под одеялом, и вот он, подскочив и хватанув рамку со злополучной фотографией, уже прижимает трофей к груди и, опасливо поджимая губы, отодвигается от края кровати – и, соответственно, от меня. Правда, не слишком далеко.

Да уж, пацанята явно не из тех, кто умеет сдаваться. Будут держаться до последнего.

‒ Уговорили, ‒ миролюбиво скалюсь и поднимаю над головой руки. – Ничего крушить здесь не буду, обещаю. Отнимать сокровенное тоже. Давай сюда.

Фото немедленно перекочевывает ко мне. Слегка обалдеваю от такого доверия, а помрачневшая рожица Лириса добавляет перчика в десерт моего настроения. Кажется, старший не готов доверять мне столь же открыто, как делает это паразитенок.