SEX + SUCCESS. Самоучитель от self-made woman - Ирина Хакамада

В конце сдалась: будь что будет. Был кошмар. Депутат тянет руку, я тупо на него смотрю, минуту смотрю, две смотрю. Он уже весь багровый, надрывается, кричит: «Вы не даете оппозиции слово!» А я не слова не даю, я пытаюсь вспомнить фамилию. Не могу же сказать: включите микрофон тому мужчине с багровым лицом. Я и тяну время, заглядывая в табличку с подсказкой. Валидол пила каждый день, а когда вела заседание, глушила стаканами валерьянку, потому что от напряжения вылетали и те фамилии, которые знала. А опрокинешь в себя пол-литра валерьянки, становишься спокойной и сосредоточенной, как Будда. И тогда фамилии выскакивали сами. Одного психа запомнила на всю жизнь. Этот… как его? Вот, забыла.

Побочная тема

Другая планета

2001 году я увидела документальный французский фильм «Птицы». Он посвящен большим миграциям птиц: как они преодолевают невероятные расстояния, как выживают в пути, где находят приют, как справляются со смертельной усталостью. В нем нет сюжета. В нем нет экологической идеологии. Никто ни на кого не охотится, никто ни с кем не совокупляется, никаких «о, ужас! в мазуте застряли крылья». Всю картину над земным шаром летит и летит стая, и благодаря уникальной технике съемки вы словно летите вместе с ней, внутри нее. Летите над Нью-Йорком и Каиром, над трубами с дымом, над океаном и пустынями. Полтора часа ничего, кроме взмахов крыльев, но я вышла из кинотеатра потрясенная. Я вдруг поняла, что существует параллельный мир. И этот мир такой же мощный, как и человеческий.

У меня возникла догадка, что проблема цивилизации в том, что мы настолько зациклены на самих себе, что окружающий мир воспринимаем как часть своего. А мы – не его часть.

Догадку требовалось проверить, и я присоединилась к одной экспедиции, которая отправлялась в дикие джунгли Малайзии на границе с Индонезией. Там есть два штата, и на их территории растут джунгли, не изменившиеся за десятки миллионов лет. Они сохранились с доледникового периода. В малайзийских джунглях человек жить не может. В тайге – да, в джунглях Амазонки – да. В малайзийских – нет. Там высокая влажность и пятьдесят на солнце. Нас было четверо. Я и трое отмороженных ученых-биологов, готовых ради редкой фотографии без акваланга опускаться на морское дно, спать в обнимку со змеями, питаться кореньями и акридами. С другими людьми в параллельный мир не попасть: не пустит.

Я не хотела уйти в параллельный мир и стать растением. Сейчас такой вид индивидуального протеста снова стал моден. Человечество убегает от самого себя, и это настоящий побег. Последняя очень актуальная тенденция – уезжать на Гоа. Там за доллар можно снять хижину, еда ничего не стоит и, попыхивая травой на берегу океана, впадать в амнезию. Чаще уезжают молодые, около тридцати лет, творческие люди. С самых престижных, денежных позиций. Таких беглецов становится все больше и больше. Вроде все есть – и деньги, и светская жизнь, и интересная профессия. А люди исчезают.

Я отправилась в экспедицию с одной целью: чтобы вернуться с иной энергией и организовать в огромном городе иное пространство. Получить заряд от параллельного мира, чтобы изменить этот. Я не про политику. Я про отношение к жизни.

…Наденьте теплый свитер, шапку, поставьте велотренажер в сауну, крутите на предельной скорости педали, и где-то на третьем часу вы сможете, если останетесь в сознании, приблизиться к ощущениям европейского человека, идущего по малайзийским джунглям. Приблизиться – потому что в сауне не роятся мириады насекомых, от которых не защитит ни один репеллент. Пройти пять километров по джунглям – все равно что пробежать пятьдесят по ровной местности. Мои кроссовки для прогулок по малайзийским джунглям оказались непригодными. Малайзийские джунгли – многоярусные, там нет троп, а есть огромные корни деревьев, опутанные лианами, на которых скользит нога. Мне выдали специальные трековские башмаки. Перед первым марш-броском померила в лагере – вроде нормальные. Но через сорок минут ноги во влажном пекле отекли, стиснулись и начали деревенеть, а сердце начало выскакивать. Я сняла рубашку с длинными рукавами и осталась в майке, потом содрала специальные гольфы, похожие на бухгалтерские нарукавники с тугой резинкой, чтобы внутрь не заползли насекомые и змеи.

Через полчаса я подвернула штаны, сбросила ботинки и пошла босиком. Меня кто-то жалил, меня кто-то ел. Вначале я отбивалась, потом мне стало все равно. Я сделалась частью пищевой цепи. Я перестала чувствовать укусы. За мной по сырой траве стелился кровавый след: из дыр под коленями, просверленных пиявками, хлестала кровь. Я думала – вытечет вся, упаду и умру.

Я уже представила свой некролог: «В расцвете лет при трагических обстоятельствах погибла бывший депутат, бывший министр, бывший кандидат в президенты, известный политик Ирина Хакамада». Без уточнений, при каких именно «трагических обстоятельствах». Потому что «в джунглях съедена пиявками известный политик Ирина Хакамада» прозвучит как первоапрельская шутка. Страна и так не будет слишком горевать. Подумаешь, одним политиком, пусть даже оппозиционным, стало меньше. Невелика потеря. У нас политиков забывают раньше, чем зарывают. И никто-никто уже никогда-никогда не догадается и не узнает, какая замечательная женщина, живая и настоящая, была спрятана внутри бывшего депутата, бывшего министра, бывшего кандидата в президенты И. М. Хакамады.

Она, эта женщина, обожала шоколадный пломбир, синие вазы, плюшевые скатерти с кисточками до пола, первый том «Капитала» Карла Маркса, слонов, водопады и классическую музыку… она, эта женщина, ненавидела будильники, музеи, горные лыжи, строгие костюмы, искусственные водоемы… умела разжечь костер с одной спички, даже зимой спала с открытым балконом… больше всего на свете любила валяться на диване с пультом и яблоком… мечтала преобразовать Россию, выучить в совершенстве английский язык и сесть на поперечный шпагат…

Я дошла. Кровотечение унял егерь: плюнул на кусок туалетной бумаги, прилепил к ранам, и через минуту кровь остановилась. За ночь я оклемалась и встретила свой первый настоящий рассвет в джунглях на канатном мостике, натянутом между двумя деревьями на стометровой высоте. Снизу подымался бело-розовый туман. Едва не сшибив меня крылом, пролетела птица размером с небольшого птеродактиля. В ее зрачке качнулось мое отражение. А может, и не птица, а медвежонок или еще кто-нибудь. В здешних джунглях из-за того, что все деревья разного уровня, практически все животные летают: и лисы, и белки, и лягушки, похожие на Нефертити. Посмотрит сквозь тебя изумрудными глазами царевны из сказки, расправит веером алые перепонки между лапок и упорхнет. Они нас не замечают. Мы из другой системы, наши запахи не записаны в их генном коде, мы для них не существуем. Поэтому никто на тебя не бросается, никто от тебя не прячется, никому ты здесь на хрен не нужен. Так устроен глаз, так устроено обоняние… Последние минуты тишины, и словно по команде завопили лягушки. Вслед за лягушками начали греметь цикады, заверещали обезьяны. Джунгли проснулись. Бог ты мой! Кремль, президент, партия, оппозиция, домик купить – какая все чушь. А рядом молчит егерь.

Две недели мы бродили по джунглям. Мои безумные спутники вдохновенно щелкали фотоаппаратами. Я же наслаждалась непривычным для меня счастьем – ни о чем не думать.

Самое трудное для цивилизованного человека – ни о чем не думать.

Он тратит деньги на тренинги, погружается в чужие для него учения, религии, культуры, чтобы освоить спасительное искусство. И ничего у него не получается. В параллельном мире это происходит запросто.

Под конец егерь пообещал провести нас к пещерам. После рек, которые на моих глазах короткий тропический ливень поворачивал вспять, после раффлезии – гигантского цветка-паразита, я была готова ко всему, но не к тому, чтобы попасть в ад. Шли, шли – и вдруг джунгли расступились, и открылся зев громадных размеров. Охватить его взглядом было невозможно. Космическая черная дыра. В глубь нее уводил шаткий, скользкий от птичьих испражнений мостик. На самом верху пещеры, словно в куполе католического собора, зияло отверстие. Сквозь него бил, прорезая тьму, столп света. Ощущение, что ты попал в храм. Но это храм дьявола. Весь свод пещеры покрывала черная масса. Она пищала и копошилась. Кто там? Летучие мыши. Воздух насыщал такой густой запах мочевины, что перехватывало дыхание. Если находиться внутри дольше часа – можно отравиться. На заходе солнца тысячи летучих мышей с визгом и писком вылетели наружу на охоту. Они заволокли собой все небо. Нужен Данте, чтобы это описать, и Босх, чтобы нарисовать.

Мой фонарь выхватил свисающий с купола канат. Один, другой, третий. Сто пятьдесят метров вниз и сто пятьдесят метров вверх. И цирковые канаты, которые непонятно на чем висят! Что это? А это – рабочие места. Местные племена добывают себе средства к существованию, собирая птичьи гнезда и мышиный помет: с огромной корзиной за спиной подтягиваются на канатах на руках, делают из канатных веревок люльку и, раскачиваясь над бездной без всякой страховки, снимают гнезда стрижей, драгоценный деликатес китайской кухни, и соскабливают лопаткой помет летучих мышей.