Я дрался с Панцерваффе. "Двойной оклад - тройная смерть!" - Артем Драбкин

* * *

Летом 1940 года нас перебросили на полуостров Ханко, создав на основе нашей дивизии 8-ю отдельную стрелковую бригаду. Я в это время стал командиром орудия. Там нам пришлось обустраивать границу. Была создана специальная комиссия по ее демаркации. Я с ней ходил, таскал артиллерийскую буссоль. Председателем комиссии был генерал Крюков, и, кроме того, в нее входил командир батальона нашего полка, капитан Сукач, награжденный за бои на Карельском перешейке орденом Красного Знамени. С финской стороны стояла та же часть, которая воевала против нас на перешейке. Когда один из финнов узнал об этом, он сказал капитану: "Мы же с вами там были противниками, а тут делаем мирную границу". Я был свидетелем этой встречи. Кроме того, гарнизон полуострова торговал с финнами, которые поставляли нам молоко, масло, овощи.

Полк занял оборону на Петровской просеке, через которую по преданию во время войны со шведами Петр протащил корабли из одной части залива в другую. К июню 1941 года мы зарылись в землю основательно.

До 17 июня на орудие было только шесть деревянных снарядов, с которыми мы тренировались в заряжании, а в этот день поступил приказ занять оборону и вместо имитационных снарядов нам выдали 200 штук боевых. ДЗОТ для нашей пушки еще не был закончен: были залиты две боковые стены и насыпан вал, прикрывавший орудие с фронта, так, что только ствол торчал поверх него. Мы перекрыли его швеллерами, натаскали бревен и камней, а потом все это сооружение засыпали землей. Получился большой холм, хотя мы его и замаскировали, но выделялся он на фоне местности отчетливо. Впереди нас был вырыт ров, по дну которого было проложено три ряда колючей проволоки под напряжением. Перед рвом были выстроены два пулеметных дота с фланговыми секторами обстрела. Все было заминировано. Инженером полка у нас был лейтенант Репня - мастер своего дела и большой выдумщик. Он установил не только мины, но и управляемые фугасы и камнеметы (в земле выкапывалась конусообразная яма, в которую устанавливался пороховой заряд, а сверху клался мешок камней). Нам сказали, что что-то будет, и дали задачу - не пропустить врага. Стрелять можно было только в ответ на атаку противника, а так - был строжайший приказ не стрелять, чтобы не спровоцировать войну. У нас даже такой случай был. Водитель приданного нам трактора "Комсомолец" Емельян Несин при чистке пулемета случайно дал очередь. Его взяли в особый отдел, как провокатора войны, но через некоторое время отпустили. Мы его спрашиваем: "Ну, Емельян, как ты?" - "Приказали молчать". Вот такая хохма...

22 июня мы по радио услышали, что началась война. В этот же день два наших истребителя сбили немецкий разведчик Ю-88, а на земле - тишина. Обстановку мы не знаем. Нам сказали: "Если начнется, стреляйте, отбивайтесь", 25 июня финны первый раз открыли по нам артиллерийский огонь, но в атаку не пошли. А часа в три ночи (какая там ночь? Светло как днем!) 1 июля началась артподготовка, которая продолжалась часа два. Весь лес горел! Лупили и по нашей точке. Грохот стоял страшный! Камни раскалывались, разлетаясь в стороны. Мы сидели в блиндажике для расчета, а пушка стояла на площадке, прикрытая бетонным бруствером. Наши в ответ стреляют. После артподготовки финны пошли в атаку сплошными цепями. Впереди моего орудия чуть левее и правее находились два пулеметных ДЗОТа, которые могли вести фланкирующий огонь, а наше орудие как бы прикрывало их, находясь на некотором удалении, в вершине условного треугольника. Надо сказать, что перед пулеметными ДЗОТами, к границе, был выдвинут секрет. В тот день в нем дежурили сержант Сокур и солдат Андриенко. Все думали, они погибли по ним и своя, и чужая артиллерия била, да к тому же цепи атакующих через них шли. Но после боя они вернулись, да еще и пленных несколько человек пригнали. За этот бой сержант Петя Сокур получил звание Героя Советского Союза, а солдат был награжден орденом Ленина.

Как только финны пошли, мы начали стрелять. Работали на коленях, чтобы не высовываться над орудийным щитком. Финны начали залезать на ДЗОТы. Стреляем в упор на картечь, а вернее, чем придется, поскольку времени выбирать снаряд нету. Правильный Саша Клевцов, здоровый вятский грузчик, кидал пушку направо-налево, причем не раз бывало, что выстрел происходил, когда он ее держал на весу! Мы уже без наводки стреляли, только чтобы снаряд взрывался перед нами. Зарядили орудие. Выстрел! А выстрела нет! Открываем замок, гильза выскакивает, а снаряд остался в канале ствола. А тут атака идет, пулеметные очереди. И тут Саша Клевцов решился на подвиг. Он крикнул, не я, а он крикнул: "Ложись!" Мы, естественно, легли. Он схватил банник, а ведь по уставу положено в случае, если выстрела не произошло, снаряд аккуратно выбить полубанником, который толкает снаряд в плечи, не касаясь взрывателя. Банник же плоский и ударит прямо по взрывателю. А где этот полубанник искать? Саша выскочил под пули и ударом банника вытолкал снаряд, который, слава Богу, не взорвался. Саша остался жив и после боя был награжден орденом Красной Звезды. Вообще с наградами там такая история получилась. Я, командир батареи и наводчик были представлен к ордену Боевого Красного Знамени. Командир батареи его получил, а мы нет. Наверное, представления наши затерялись. Ведь представление к ордену мог подписать только командарм, а ребята, которых представили к ордену Красной Звезды и медалям "За отвагу", их получили, поскольку наградные листы могли подписывать командир полка и дивизии. Так что их уже недели через две наградили. А потом, когда уже прибыли в Ленинград, там посмотрели, а у меня награды нет, ну и дали медаль "За отвагу". Так вот, два часа шел бой, два раза финны повторяли атаку. Им даже удалось приблизиться к моему орудию на 20 метров, но мы выстояли, уложив порядка двухсот солдат и офицеров. К концу боя у меня осталось только шесть снарядов; был ранен подносчик Озеров, с орудия слезла краска, а у нас из ушей и носа кровь шла. Эти швеллера, которыми был перекрыт наш дзот, гудели так, что мы совершенно оглохли. Потом уже выяснилось, что мы приняли на себя основной удар. После этого боя весь расчет заменили, а нас отправили в госпиталь, где мы примерно неделю приходили в себя. У нас полопались барабанные перепонки, мы что-то говорим, а друг друга не слышим. В госпитале мы отдохнули неделю и вернулись на передовую. Огневая точка была разбита, маскировка вся слетела, камни раскололись и рассыпались. Мы сменили место расположения орудия, сделав дзот немного в стороне у поселка, замаскировав его под сарай. Вообще позиции приходилось часто менять, практически после каждого боя.

Вот так и держались 164 дня. Нас завалили листовками, в которых говорилось: "Вы - герои, но ваше положение безвыходное, сдавайтесь". Белым-бело было от них. Но и мы их заваливали тоже. Я помню, на одной из листовок был нарисован Маннергейм, лижущий щетинистую жопу Гитлера. Хохот стоял дикий! Музыку нам ставили: "Стенька Разин", "Катюша" и другие, но и воевать не забывали. Обстрелы были беспрерывные, а каждые две-три недели они повторяли попытки прорваться, но такая была оборона и такие люди ее держали, что не дали им продвинуться ни на шаг. Уже под конец обороны Ханко частенько давалась команда: "Замолчать". Мы не стреляем весь день, никто не ходит, создаем видимость эвакуации гарнизона. То, что она будет, никто не сомневался - мы были фактически отрезаны от основных сил. Нам завезли лыжи. Это потом я уже выяснил, что у командования был план прорываться по берегу, но не думаю, что кто-либо выжил бы в этом походе. Пройти 400 километров через финскую территорию было нереально. Так вот после паузы нам давалась команда открыть огонь, не жалеть снарядов. Мы перепашем всю полосу в километре от этого переднего края. Потом опять ведем вялую перестрелку. Проходит пара недель, мы молчим. Потом врежем, опять все перепашем. Первого декабря была дана команда в полдень прекратить огонь. Наш полк отходил последним. В 12 часов ночи нам было приказано оставить орудия, выбросить замки и пешком отходить. С собой катили только мое орудие, как героическую пушку, начавшую войну. Говорят, что сейчас она стоит в Ленинграде, в музее.

Наш корабль шел впереди каравана последних судов, покидавших Ханко, но мы видели, как подорвался дизель-электроход "Сталин". Мне потом солдатик из моего расчета Султан Ахмедгаллиев, который был до этого ранен в обе руки, рассказывал, что началась паника, поднялась стрельба. Он по вентиляционной трубе выбрался на палубу, подошел тральщик и он, закрыв глаза, поскольку лететь надо было метров десять, прыгнул на его палубу. Потерял сознание, очнулся, когда его несли в госпиталь, а через пару недель он уже вернулся к нам в полк.

С прибытием в Ленинград на базе нашей бригады была сформирована 136-я стрелковая, впоследствии 63-я, Гвардейская дивизия, командовать которой назначили полковника Симоняка. Этот был грамотный командир с большим опытом и практикой, умевший готовить войска, выдвигать толковых командиров.