Точку поставит пуля - Леонид Словин

— Готово.

Расстегнули ремни. Как и предполагал Омельчук, чемодан распался на две половинки, перетянутые крест-накрест резинками изнутри.

— Держите двери!

Помощник и старший опер ринулись на две стороны к дверям. Телефоны заливались, как назло. Кто-то попытался открыть дверь из коридора.

— Сюда нельзя пока!

Омельчук быстро прощупал вещи.

«Майки, рубашки…»

Есть!

Плоский пакет, завернутый в номер «Литературной газеты», между шерстяными спортивными штанами с лампасами и майкой.

«СССР. Паспорт…» Не то! «Санаторная путевка», «Курортная карта…»

Омельчука пробил холодный пот. «Хорошо, что развернул! А то унес бы на свою голову! Обыск у начальника милиции…»

Проверка ничего не дала. «А вдруг!.. Виталька, тихоня! Мать твою! Неужели прикол?!»

— Есть!

В углу, под плавательной шапочкой и плавками, черный пакет — «Фотобумага».

— Боялся — засветятся!

Омельчук перевернул пакет на ладонь.

— Оно!

«Партийные билеты… Пропуска… Прикрепления, талоны в столовую…»

— «Кремлевка»! — прошептал старший опер от двери.

— Все! Закрывай! — Омельчук уже прятал конверт под пиджак.

Чемодан снова заперли, старший опер с помощником затянули ремни.

— Не так сильно! Перетянешь…

Омельчук легким от счастья шагом вошел к генералу. Скубилин и Созинов все сидели за чаем. Генерал взглянул вопросительно. Омельчук кивнул. Для верности похлопал себя по груди.

— Ну, что ж! — Скубилин круто закончил разговор. — Считайте, что договорились. Привозите рапорт, будем запрашивать личное дело…

Через минуту генерал Скубилин уже звонил заместителю министра Жернакову:

— Борис Иванович, победа! Поздравляю! Документы у меня!

Вернувшуюся с задания оперативную группу в отделе милиции никто не встречал. Было по-будничному тихо. Игумнов еще внизу услышал шум, бегом бросился к лестнице. В кабинете у Качана что-то произошло. Последние метры Игумнов преодолел прыжком. Рванул дверь. Коренастый, в клетчатой сорочке малый у стола обеими руками держался за ухо. Игумнов узнал: «Катала из поезда! Тот, что обул Пай-Пая! Вор проиграл ему деньги старухи Розенбаум!..»

— Прокурора! — заорал шулер. — Барабанную перепонку сломали!

Рядом стоял расстроенный Качан.

— Вот и прокурор! — Игумнов появился вовремя.

— Гражданин прокурор! Врача срочно!

— Что здесь?

На его глазах разыгрывался спектакль.

— Вот он! Меня…

— Каким образом?

— Слева…

— Держи!

Игумнов без размаха, коротко врезал справа.

— Полегчало?

Все происходило в классических традициях московской уголовной конторы.

— Послал меня! В моем же кабинете! Представляешь?

Качану не надо было ничего объяснять: в последнюю секунду он пожалел обидчика, смягчил удар…

«И вот результат…»

Игумнов подошел ближе.

— Как теперь?

Катала убрал руку.

— Все, начальник… Закурить найдется?

— Пока перебьешься! — Игумнов обернулся к старшему оперу. — Деньги при нем?

— Вот… — Качан достал целлофановый пакет. — Почти все новыми сотенными. Сложены по девять штук, десятой обернуто.

— Вернешь, начальник? — спросил катала.

Игумнов спросил у старшего опера:

— Розенбаум тут?

— Сейчас.

— А ты пока считай деньги… — Игумнов подвинул катале пакет. — Все тут?

— Отпускаешь меня?!

Качан быстро вернулся вместе с потерпевшей. Старуха Розенбаум снова играла под дурочку. Или под маленькую девочку. Игумнов вспомнил бабку незадолго до ее смерти, свою злость на беспомощность старухи. Казалось, бабка переживает от того, что, выкормив и воспитав сумасбродного внука, обженив, а потом разведя и снова женив, она должна была еще довести его до пенсии, похоронить, а затем уже спокойно умереть с сознанием исполненного долга. Но тут из-за болезни что-то застопорило.

— Здравствуйте… — Потерпевшая сразу заметила пачки сотенных на столе. Катала продолжал считать.

— Они?

— Кроме этих… — Розенбаум показала на стопку старых сотенных, они лежали особняком. В коридоре послышались шаги. Бакланов — в тяжелой, просоленной форме гаишника, так и не сменивший ее в течение суток — вошел в кабинет; за ним со своей обманной суетливой улыбочкой прошмыгнул младший инспектор. Позади топал брюхатый Цуканов. Игумнов показал рукой, чтобы они не мешали. Снова обернулся к Розенбаум.

— Почему вы считаете, что деньги — ваши?

— Я их складывала по десять, — объяснила старуха. — А потом видите: они все новенькие! Я их обменивала. Каждую.

Катала заерзал. Оставшиеся купюры он уже не считая просто сгреб в кучу.

— Все! — объявил он. — Все на месте. Расписаться в протоколе обыска?

— Конечно.

— А насчет суммы? Указать?

— Все как положено!

Протокол лежал вместе с деньгами. Катала вывел сумму прописью. В конце нескромно, на пол-листа, поставил подпись.

— Вот!

Игумнов положил документ в стол.

— Могу идти? — Катала поднялся. Пакет с деньгами все еще лежал на столе.

— Как я могу задержать? Но вот женщина… — Игумнов кивнул на потерпевшую. — Она утверждает, что деньги у нее украли в том поезде, где ты их выиграл…

— Это — ее проблемы! Все ко мне?

— Ты, главное, не волнуйся!

— Я и не волнуюсь! Документы у меня в порядке. Прописка, паспорт…

Игумнов обернулся к Качану.

— А ты сказал: «Паспорта нет!»

Это была чистейшая импровизация.

— Может, выронили… — Качан пожал плечами. — Какие трудности? В спецприемнике новый выпишут…

— Меня задержали с паспортом! — Катала заволновался. Перспектива оказаться в спецприемнике его не обрадовала.

— Будем искать!

— Долго?

— По закону до двух месяцев.

Катала оглядел ментов. Все молчали. С ним боролись его же — нечистыми средствами. Было ясно: с деньгами старухи по-хорошему его отсюда не выпустят.

— Ладно! Пусть будет по-вашему… — Катала сгреб со стола стопку потертых сотенных. Остальные деньги Игумнов подвинул потерпевшей.

— Забирайте… Собственник вправе истребовать ценности у недобросовестного приобретателя… Карпец! — он обернулся к младшему инспектору. — Сходи в дежурку, помоги человеку с его паспортом.

— А закурить? — спросил освобожденный.

— Держи.

— Спасибо…

Катала протопал к двери.

— Прощай, мент!

— Прощай.

Игумнов не оскорбился. Словечки, появлявшиеся вначале как презрительные, со временем нередко звучали весьма престижно.

— Теперь у вас будут из-за меня неприятности…

Женщина собрала деньги, улыбнулась давешней дурковатой улыбкой.

Прокатившаяся в течение ночи волна крутых мафиозных разборов отошла, оставив зримые следы недавнего своего пребывания. Недалеко от Московской кольцевой автодороги, вблизи гаражей, гаишники обнаружили стоявшее за забором такси ММТ 71-31. На переднем сиденье находился труп водителя. Константин Карпухин был убит выстрелом в упор в затылок. Таксист был единственным известным милиции человеком, который при желании мог свидетельствовать о последних до их гибели часах жизни Лейтенанта, Кабана, «персональщика», Уби, Хабиби, Пай-Пая…

«Только трупы! Ни подозреваемых, ни свидетелей!»

Из дежурки доставили свежую ориентировку: «Розыск документов, похищенных в поезде Новосибирск — Москва, и подозреваемого в их краже лица по минованию надобности отменить… Скубилин».

«Голубоглазый больше не разыскивается!»

Теперь даже случайно невозможно было зацепить большое начальство и то, что произошло с ним в «СВ».

Никто пока не знал о коротком сообщении, появившемся с утра в русской газете, издающейся в Нью-Йорке, в разделе оперативной информации: «…тренерский коллектив которого заметно усилился с прибытием этой ночью из Москвы на постоянное место жительства известных мастеров международного ринга — братьев Баранниковых…»

Речь шла о не менее известном профессиональном боксерском клубе.

— Все! Уезжаем! — объявил Игумнов Бакланову и другим. — Тут, помнится, неподалеку ресторан «Цветы Галиции»…

— Только не в «Цветы»! — Качан помрачнел. — Рядом полно и других забегаловок…

— Только туда! Сам видишь: нас хотят сбросить со счетов. И не только они!

Надо было все серьезно осмыслить.

— Полный вакуум осведомленности! «Пусть мафия, если ей нравится, убивает друг друга, а мы будем подбирать трупы!» Мечта генерала Скубилина!.. — Игумнов захлопнул сейф, металлическая полоска зубов, делавшая его похожим на уголовника, опасно блеснула.

— Но черт возьми! Я не нанимался в могильщики!