Тайны Монетного двора. Очерки истории фальшивомонетничества с древнейших времен и до наших дней - Г. Польской

И вот, после долгих колебаний, приблизительно в конце 60-х годов Баранов засел за работу. Он отчетливо представлял себе, что простой шофер Ставропольского крайкома КПСС взвалил на свои плечи непосильную, чудовищно сложную задачу. Краски? Бумага? Клише? Печатная машина? Впрочем, о машине он думал уже мало — это я одолею, но краски? Клише? А портрет Ленина, весь состоящий из микроскопических черточек? Какое потребуется искусство, чтобы прорезать их на клише! И так, чтобы они абсолютно точно совпадали с оригиналом и не сливались друг с дружкой?

Впрочем, чем труднее рисовалось ему препятствие впереди, тем с большим подъемом он бросал себя на его преодоление. Особенно много возни было с красками. Что за краски продавали в Ставрополье? Да и в Москве? Достать такие, которые используются на фабриках Монетного двора, он и мечтать не мог. Подумать смешно…

И Баранов продолжал искать, экспериментировать. Это дело захватило его настолько, что, сидя за рулем, он иногда невпопад отвечал на редкие реплики молодого, энергичного первого секретаря крайкома КПСС Михаила Сергеевича Горбачева.

Все свободное время, как он сам говаривал, «гробил» на свою работу: какое там воскресенье, суббота, рыбалка, купание. Он все время копался в своем пыльном полутемном сарае. И именно в этот, самый напряженный, момент его вызывают в… милицию!

Однажды днем, когда Баранов в поте лица работал в своем сарае, раздался стук в дверь. Он замер. В наступившей тишине стал слышен далекий злобный лай собаки. Стук, более настойчивый, вновь повторился.

Виктор Иванович быстро накрыл дерюгой все свое «противозаконное имущество» и подошел к двери.

— Кто? — тихо спросил он.

— Чего это ты закрылся? Открывай…

Голос какой-то незнакомый… Кто бы это мог быть? Баранов снял щеколду и приоткрыл дверь. Перед ним стоял милиционер, круглолицый с лихо сдвинутой на бок фуражкой.

— Что случилось? — дрожащим голосом спросил Баранов.

— Ты лучше скажи — чего это ты закрылся?

А потому, что у нас все воруют, а милиция спит. Вот у меня позавчера мальчишки украли пилу. Я пошел в милицию, а там только на смех меня подняли… Вот я и закрываю дверь в сарай. Так что случилось?

— Вызывают тебя в милицию.

— Кто вызывает? Почему?

— Полковник Самойленко вызывает. А почему — спроси у него сам. Понятно? Сегодня будь в Управлении до 17.00, как штык, — добавил он и, повернувшись, медленно пошел к воротам.

Баранов закрыл дверь и сел на стоящий рядом ящик.

Несмотря на то, что он работал один и никому никогда не говорил о своей безумной задумке, Виктор Иванович вдруг отчетливо представил себе, что его замкнутость, неразговорчивость, бесконечное уединение могли вызывать удивление, непонимание, настороженность. Могли подумать, что он тайком занимается, «чем-то не тем». Он перестал балагурить с товарищами, отвлекаться на пустопорожний треп. Каждую свободную минуту о чем-то сосредоточенно думал, не отвлекался даже, как это было раньше, на рыбалку. И вот — вызов в милицию! Кто-то, по-видимому, «стукнул». Так, мол, и так, шофер, который возит первого секретаря крайкома КПСС… Впрочем, «стучать» могли и не в милицию.

Короче говоря, Баранов пришел в Ставропольское УВД в далеко не в благодушном настроении. Оказалось, что его вызывал начальник отдела кадров. А всем было известно, кто является начальником отдела кадров на любом предприятии или в той же милиции.

Просидев в приемной минут 20, он, наконец, зашел в большой светлый кабинет с допотопными синими бархатными портьерами на окнах, не имея ни малейшего представления о причинах вызова.

Начальник принял его приветливо, хотя и не привстал, и даже руки не подал. Ему, персональному водителю первого секретаря крайкома!

«Плохо дело», — пронеслось у него в голове. Он уселся на стул, рядом с маленьким столиком, приставленным к огромному, старинной работы, столу начальника. После минутной тяжелой паузы начальник отдела кадров принялся расспрашивать Баранова о том, как ему работается в крайкоме. Виктор Иванович отвечал неспеша, как-то уж очень скованно, боясь что-нибудь не ляпнуть: работается, мол, хорошо. Иногда возит первого секретаря крайкома Михаила Сергеевича Горбачева. Вроде бы к его работе никаких замечаний нет.

«Так, хорошо», — медленно проговорил полковник и, глядя в упор, спросил: «А как вы смотрите, если мы вам предложим должность водителя машины нашего генерала, начальника УВД Ставропольского края?»

Все ожидал Баранов, но такого… У него ведь в голове вертелась одна и та же мысль — о его «хобби». А тут вдруг… Он опешил. Во-первых, с материальной точки зрения он бы ничего фактически не выиграл, и работа в крайкоме его устраивала. С другой стороны, возить главного милицейского начальника, учитывая, чем Баранов занимался, было неудобно и даже как-то страшновато. Но, быть водителем генерала МВД может быть и придет ему на пользу — не дай бог он когда-нибудь попадется, предстанет перед суровой Фемидой и тогда суду вроде бы будет как-то неудобно сажать водителя генерала. Куда, мол, смотрел отдел кадров, да и сам генерал со своей папахой? Но вдруг все пойдет прахом и, наоборот, генерал возмутится, швырнет в него эту самую папаху…

Виктор Иванович, после довольно долгого молчания, наконец, раскрыл рот и робким голосом сказал «Разрешите подумать» и нетвердым шагом вышел из кабинета.

«Ну и дела» — думал он, двигаясь по дороге в крайком. Надо там доложить об этом предложении. Или, наоборот, не стоит? Хотя в милиции, конечно, заранее согласовали это предложение. На всякий случай он доложил руководству автобазы о разговоре с начальником отдела кадров и о том, что он все же решил отказаться от предложения. «Ну и правильно сделал», — услышал он в ответ. — «От добра добра не ищут».

На другой день он уже смело прошел в кабинет начальника отдела кадров и спокойно сказал, что не считает себя готовым возить генерала. Полковник как-то невнимательно его выслушал и небрежно бросил «Хорошо. Можете идти». И Баранов спокойно вышел из кабинета. На всякий случай он про себя подумал, что надо поблагодарить Бога за то, что он над ним смилостивился и сюда, в милицию, он больше не попадет. Да, видимо, не очень уж старательно Баранов поблагодарил Всевышнего…

И он опять принялся за свою «внештатную» работу. Баранов настолько втянулся в это дело, что даже не заметил, ґчто уже около 10(!) лет он, не разгибаясь, преодолевая одно препятствие за другим, двигается по избранному пути, хотя вслед за одной проблемой возникала другая, и он снова бросался на преодоление очередного препятствия. И сколько раз, ложась спать, отгонял от себя мысль о том, что взялся за совершенно невыполнимую каторжную и опасную работу. А не бросить ли все к чертовой матери? Но на другой день он опять, после работы шел в свой захламленный сарай…

Визит в милицию позволил ему все же сделать вывод — надо как можно быстрее отказаться от замкнутого образа жизни, чтобы его коллеги не приняли за малахольного или свихнувшегося. Виктор Иванович стал чаще контактировать с ними, вести пустопорожние разговоры в курилках. Он все время помнил, что работает в крайкоме, где за каждым шагом следили «в четыре глаза». Да и, скажем прямо, он настолько стал уставать, что даже появилась потребность как-то отвлечься, отключиться, поболтать о том, о сем.

Но вот уже сделаны два клише — над их созданием он бился очень долго. Проще было с печатной машиной, она вроде бы готова, но брак… Он идет непрерывно. Как добиться, чтобы эта проклятая краска тонко ложилась на бумагу (не очень высокого качества — в этой сфере ему было далеко до Чеслава Боярски)? И как сделать так, чтобы один цвет муаровой сетки переходил в другой плавно, абсолютно незаметно, без клякс и помарок. Возня с этой отвратительной краской потом, через много лет напомнит о себе совсем с другой стороны. Но сейчас…

Вот уже машина работает, банкноты выскакивают и строгий Ленин смотрит на него, но все не то. Брак… И вновь Виктор Баранов берется за дело. Он, конечно, не раз чувствовал свою неподготовленность в химии, в частности металловедении. Но уже не в силах все бросить — за плечами «угробленные» 15 лет беспрерывной, чудовищной по своей нагрузке и сложности, работы, а впереди… Может быть и 15 лет тюрьмы, а то и вышка. Наконец, в начале 1977 года впервые вышла приличная банкнота. Но Баранов тщательно сравнил ее с настоящей и пришел в уныние. Может быть какого-нибудь кустаря эта банкнота и удовлетворила бы, но не Баранова. И вот опять он неделями возится, то с красками, то с совмещением оборотной и лицевой стороны, то еще с чем-то.

Наконец, он получил то, к чему стремился. Взял две банкноты: свою и настоящую, смешал их, не глядя, и посмотрел: отличить невозможно. Невозможно! Победа!! Победа??

Представьте себе, того чувства радости и удовлетворения, которые он должен быть ощущать после многих лет изнурительного или, как он любил говорить, титанического труда, Баранов не чувствовал. Нет, конечно, он был рад, что пришел конец его ежедневным мучениям на протяжении многих лет. Но… это же фальшивка! Талантливо сделанная фальшивка! Он не может свободно пойти в универмаг или в сберкассу, потому что это фальшивка, хоть и гениальная.