Вулканы, любовь и прочие бедствия - Сигридур Хагалин Бьёрнсдоттир

она. — Стильно, элегантно. На кровати дамасский шелк в шестьсот нитей, ортопедические матрасы с регулируемой спинкой, шторы для затемнения такие качественные — все абсолютно идеально.

Она украдкой засовывает руку мне под одеяло и щиплет меня за ногу — крепко:

— Но чего-то все-таки не хватает, да?

Все. С меня довольно! Я выскакиваю из постели и из комнаты, на бегу накидывая халат, с руганью взбегаю вверх по лестнице к входной двери, распахиваю ее:

— Вон! Убирайся, живо! Кому говорят, оставь меня в покое!

Она медленно идет по коридору в кожаных сапогах со шнуровкой и красном платье под искусственной шубкой. Закуривает сигарету, вдыхает дым, смотрит на меня из-под своих густых черных ресниц, на ее губах играет насмешливая улыбка:

— Ты уже определилась?

Она прижимается ко мне, ее глаза пылают, груди тверды, как боеголовки, в ухмыляющемся рту зубы остры и желты, из нее валит табачный дым, я не могу дышать. Она отодвигает меня с дороги и уходит в летнюю ночь, а я просыпаюсь, дрожа как осиновый лист, насквозь вымокнув от пота, запыхавшись после кошмара. Мой муж что-то бормочет во сне и обнимает меня своей рукой, а я лежу тихо и пытаюсь взять под контроль свое дыхание и неуправляемый страх.

Она ушла — и все же она везде, словно поселилась внутри, ее глаза следят за мной из зеркал, весь дом как будто движется и дышит вместе с ней.

Любить — значит жить в постоянном страхе

Кому: [email protected]

От: [email protected]

Тема: Ответ: Снимок извержения Кедлингарбаус № 13

Этому надо положить конец. Я больше не могу с тобой встречаться.

У меня хороший муж и семья, а я поступила с ними плохо, повела себя безответственно. Не хочу подвергать наше счастье еще большему риску. Если я дала тебе какой-либо повод полагать, что наши отношения глубоки, то прошу за это прощения: они были мимолетными, непродуманным флиртом, который, к сожалению, слишком далеко зашел.

Прошу тебя: не пиши мне, не звони, не пытайся связаться.

Анна

Шесть роев трещин отмечены красным на геологической карте юго-запада Исландии, которая висит над моим письменным столом. Трещины — короткие параллельные линии, которые тянутся на северо-северо-восток от мыса Рейкьянес на восток до самого озера Тингвадлаватн, скучиваются, а между ними — цельные участки, без трещин, выпуклые сердитые шрамы на земле. Я сосредоточиваюсь на них, тяжело дышу, давлюсь слезами; не хочу разрыдаться прямо на работе из-за этой ерунды. Закрываю глаза, стискиваю зубы и нажимаю на Enter, посылаю это гадкое письмо, дрожащей рукой открываю телефон и нахожу в списке контактов его имя: «Тоумас Адлер, фотограф». Вношу его номер в черный список, удаляю из списка контактов, из своего существования.

Вот так. Теперь все кончено.

Собираюсь с волей и открываю — в очередной раз — файлы с новейшими данными по подземным толчкам. Работа лечит, а наука должна стать верным средством от нелогичной печали, но сегодня ничего не выходит. Компьютерная программа сопоставляет подземные толчки с данными, полученными со спутников, рассчитывает напряжение земной коры, и при обычных обстоятельствах эта компьютерная модель дала бы знать, где в первую очередь собирается магма под поверхностью, но эти цифры просто-напросто ведут себя не так, как должны. Земля поднимается и снова опускается, затем поднимается в новом месте и на другом конце полуострова, словно под ней змеится гигантское существо и, ворочаясь, подталкивает ее в самых разнообразных местах. Результаты нелогичны — это невыносимо.

Измученно качаю головой, не в моих обычаях сдаваться. Всегда, когда начинает вырисовываться какая-то закономерность, я часто дышу и думаю: вот оно, подъем магмы обнаружен, но тут все и заканчивается; земля опускается, и все становится по-прежнему, пока волна не обнаружится в иной вулканической системе в другом месте полуострова. Мы полностью уверены, что имеем дело с таким же развитием событий, как во время извержения Краблы, но полуостров Рейкьянес не хочет покоряться этой хорошо аргументированной теории, он просто неуправляем. Компьютерная модель с дефектами.

Точно как я… Горе и чувство вины затопляют мой разум и сбивают все мысли, выталкивают их из огненной колеи в какое-то незнакомое болото ошибок, где они увязают в бочагах навязчивых идей и путанице грез, мне надо стряхнуть прочь этот вздор, сосредоточиться на исправлениях компьютерной модели.

Из недр компьютера доносится мягкий щелчок, сердце радостно содрогается, меня захлестывает радость, всего на миг, а потом возвращается страх. Компьютер показывает закрытый конверт — мейл от Тоумаса Адлера. Я смотрю на него, колеблюсь, затем стискиваю зубы, нашариваю мышку и выбрасываю его непрочитанным в «Корзину», а адрес помещаю в черный список. И настраиваю фильтр спама, чтобы отсеять из своей жизни эту любовь.

На меня находит отчаяние, словно взрывная волна, я вскакиваю из-за компьютера, хожу по кабинету, обхватив себя руками, сама себя укачиваю, как ребенка, и борюсь со слезами. Тоска по нему сродни зависимости, дьявольскому желанию принять наркотик; мне надо всего лишь перетерпеть первые дни, и тогда я стану свободной. Нужно только думать о чем-нибудь другом.

Я становлюсь у зеркала и рассматриваю свое лицо в пятнистой поверхности. Любовь пожирает меня, точно болезнь: скулы выдаются, глаза стали больше и темнее, чем обычно, нечто вроде глубоких дыр под темными волосами, которые начали вылезать прядями, сворачиваясь кольцами на белых листах бумаги на моем столе. Женщина в зеркале могла быть моей матерью, источенной курением, одиночеством и поэзией. Я глажу изможденное лицо и шею, просовываю руку под одежду, берусь за живот. Когда-то он вмещал целых двоих прекрасных человек, а сейчас тонок, как барабанная мембрана, натянутая между бедрами; он настолько полон страсти и боязни, и вины, что я ничего не могу есть. Задрав блузку, смотрю на себя в зеркале: вокруг пупка тонкие растяжки — переплетение проводов. Сначала они были красными и припухлыми, но со временем стали серо-белесыми, как исландский шпат. Я поворачиваюсь перед зеркалом и приглядываюсь к растяжкам, нитям, лежащим параллельно вертикальным рядом, словно серебряный пояс. У меня они так долго, что я перестала их замечать. Почти четверть века — до среднего возраста, достаточное время, чтобы вырастить двоих детей, защитить докторскую, построить успешную академическую карьеру. Сначала растяжки удивляли и пугали меня; казалось странным, что мое тело вдруг стало надуваться и не подчиняется мне (хотя этого не было), искажено. И мне никак не удавалось наладить контакт с тем, что поселилось внутри, в моем теле, и росло там и