Королевский гамбит - Джон Робертс

— Если так, то, пожалуй, ты прав, — согласился Милон. — Однако восстание рабов случилось в прошлом году. А бунт Сертория — несколько лет назад. Какое отношение и то и другое имеет к тому, что сейчас происходит в Риме?

Я прислонился спиной к тюку мешковины, которым были обернуты большие кувшины с вином.

— Пока не знаю, — признался я. — Хотя у меня есть некоторые подозрения. Идейный вождь пиратов (назовем его Дипломат) в настоящее время находится в Риме. А сейчас, как известно, остается месяц до истечения срока полномочий тех двух консулов, с которыми он прежде имел дело. Бывший пиратский посредник в Риме Парамед несколько дней назад был убит. Это тоже непростое совпадение.

— К тому же Тигран гостит в доме твоего друга Клавдия, — добавил Милон.

Все это, вместе взятое, скорее говорило в пользу заговора, чем против него, что весьма порадовало моего спутника.

— Но какое отношение к делу имеет убийство Павла? — осведомился он.

— Это как раз мне и предстоит выяснить, — ответил я.

Я с большим неудовольствием вспомнил о паланкине, который обнаружил в кладовой у Клавдии и который видел вскоре после посещения дома Павла.

— Возможно, все дело в том, что он был богат. И не исключено, что даже не уступал в богатстве самому Крассу. Этого вполне достаточно, чтобы возбудить подозрения. Насколько я себе представляю, Парамеда убил Синистр. Того, в свою очередь, убрали, чтобы он не сболтнул чего лишнего.

— Вполне вероятно, что он пытался шантажировать своего нанимателя, — заметил Милон.

— Эта версия мне еще больше нравится. Так или иначе, но он был больше никому не нужен. Теперь мне нужно выяснить, кто выкупил его из школы Статилия и сделал свободным тогда, когда это было запрещено законом. Из всего этого следует, что разрешивший подобную сделку претор тоже был замешан в деле.

Милон хмыкнул:

— Этак ты в него втянешь чуть ли не половину Сената.

— Может, к этому все и идет, — под стать его замечанию парировал я, хотя, если рассудить, мой ответ был шутливым лишь наполовину.

— Остается только похищенный амулет.

— Для меня это самая большая загадка. Пока не найду его, не смогу понять, какое значение играла эта вещица.

На некоторое время мы погрузились в молчание, любуясь рекой. Попутного ветра, придававшего нам скорость, не было. Зато нам приятно ласкали слух ритмичные напевы гребцов, которым вторили мелодичные удары весел и всплески воды.

— Послушай, Милон, — обратился я к своему провожатому. — Как случилось, что крепкий молодой гребец из Остии прибыл в наш город с древним прекрасным именем Анний?

Откинувшись назад, он постучал пальцами по затылку.

— Мой отец, Гай Папий Цельс, имел поместье южнее этих мест. Дела наши шли неважно, и когда мне исполнилось шестнадцать, я сбежал на флот. Мама моя была родом из Рима. Она всегда с восхищением рассказывала мне об этом городе. Говорила, что он большой и богатый, что любой приезжий в нем может стать великим человеком. Поэтому когда в прошлом году я приехал в Рим, то взял себе имя отца моей матери, Тита Анния Луска. Даже живя в Остии, я имел полноправное римское гражданство. И был приписан к городскому округу. Я могу посещать плебейский совет и Собрание центурий. Но больше предпочитаю изучать политическую деятельность на уровне улицы под патронажем Макрона.

— И на уровне Сената под покровительством меня.

Он снова осветил меня лучезарной улыбкой.

— Ты прав. И чем больше я узнаю о политике в верхах, тем больше она напоминает мне уличную.

Обратное путешествие по вполне очевидным причинам заняло у нас больше времени, чем вниз по реке. Из-за недавних дождей уровень воды поднялся, а течение стало более быстрым, чем бывает обычно в это время года. В довершение всего беспрестанно дул встречный ветер. Мы могли бы дойти до Рима пешком по Остийской дороге, потратив на весь путь около четырех часов. Вместо этого мы прибыли в город, когда уже почти стемнело, но зато не стоптали себе ноги.

— Мне нужно нанести несколько визитов, — сказал я Милону, — но уже слишком поздно. Ничего. День и так выдался плодотворный.

Между тем моего спутника не слишком порадовал наш поздний приезд.

— Я рассчитывал вернуться раньше. — Его глаза подозрительно шарили по речным причалам. — А сейчас нам может не поздоровиться. Уже почти темно.

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о Клавдии. У него было два дня, чтобы залечить свою раненую патрицианскую гордость. Вполне возможно, нам придется с ним встретиться, не добравшись до дома.

Это обстоятельство я совсем упустил из виду. Если он не отказался от намерения помешать мне в расследовании, то он вполне мог поставить своих людей у Остийских ворот или разместить их где-нибудь у причалов. Я был, как прежде, вооружен, а Милон, судя по всему, особенно в том не нуждался. Но нас было только двое, поэтому численно превзойти нас было несложно. Меж тем для таких политических авантюристов, как Клавдий, ничего не стоило содержать свиту из двадцати или тридцати головорезов. В случае надобности он мог с таким же успехом собрать банду из двухсот и более человек. Разумеется, тогда он лишь начинал разворачиваться на этом поприще, и все же я был уверен, что нас разыскивала по меньшей мере дюжина его людей.

— Жаль, что мы не прихватили из Остии плащи с капюшоном, — сказала. — Сейчас бы эта маскировка пришлась нам как нельзя кстати.

— Если достаточно стемнеет, они могут нас не заметить.

Лично я был в том далеко не уверен. Какая разница, насколько темны римские улицы?

— Кое-кто в городе видит в непроглядном мраке не хуже кошки. И доказательство тому — ночной взломщик в моем доме, равно как убийца Синистра и Павла. Все три преступления были совершены в кромешной тьме.

— Может, это было привидение. — Я не совсем понял, шутит Милон или говорит серьезно. — Хотя я ни разу не слышал, чтобы призраки кого-нибудь задушили или что-то украли. Не говоря уже о том, чтобы интересоваться политикой. Нет, здесь орудовал кто-то покрепче.

Сумерки сгустились почти мгновенно, как всегда происходит в конце года. Мы еще не выбрались из порта, как на небе выступили звезды, но луна еще не взошла. Неподалеку от нас ошивались какие-то бродяги. Но разве разберешь, ищут они кого-нибудь или нет? По трапу мы взобрались на пристань и стали пробираться через складские помещения на улицу, настороженно прислушиваясь к каждому шороху вокруг.

— Я провожу тебя до дома, — предложил Милон.

— Спасибо тебе, — поблагодарил его я.

В моем положении глупо было поддаваться голосу гордости, упрямо твердившему мне идти домой одному.

— Если хочешь, можешь остаться на ночлег у меня, — сказал я своему провожатому.

В ответ он лишь молча покачал головой — жест, почти не различимый во мраке, который сгущался с каждым нашим шагом:

— Им нужен ты, а не я. Меня никто не тронет.

Мы двигались на ощупь, как слепцы. Тусклый свет звезд выхватывал из мрака блеклые очертания крупных зданий и слабо поблескивал на мокрой после недавнего дождя мостовой. Когда Милон тронул меня за плечо, от неожиданности я вздрогнул. Слегка подавшись вперед, он тихо шепнул мне на ухо:

— За нами кто-то идет.

От моего дома нас отделяло еще несколько улиц.

Бесшумно пошарив руками у пояса, правой я нащупал и выхватил кинжал, а левой — бойцовскую перчатку. Мы одолели еще часть пути, когда последовало следующее чуть слышное предупреждение Милона:

— За нами шли четверо. Теперь их двое. Остальные пошли в обход, чтобы встретить нас с другой стороны.

Кем бы ни были наши преследователи, я был уверен, что проводником у них был тот, кто обладал зрением кошки. Хотя я тоже слышал, что за нами охотилось несколько человек, но сосчитать их так, как это сделал Милон, я не мог. Я уже не говорю о том, что он явно превосходил меня в понимании обстановки и умению выпутываться из любой уличной заварухи.

— Давай повернем назад и встретим сначала тех, что идут у нас по пятам. А потом уж примемся за остальных.

— Хорошая мысль, — согласился я.

Мы развернулись, и я уже слышал приближение наших преследователей, когда вдруг их шаги замерли. Не иначе как они обнаружили, что мы остановились. Был слышен их шепот, вероятно, они совещались, как поступить дальше.

— Пошли, — решительно скомандовал Милон, бросаясь вперед.

В следующий миг послышались звуки борьбы. Очевидно, Милон схватился с одним из наших преследователей, и я вслепую бросился ему на помощь, сжимая в руке кинжал. Я чувствовал, что второй враг где-то рядом, но не мог разобрать, где именно он притаился, поэтому боялся пускать в ход оружие, дабы ненароком не задеть им Милона. Вдруг мне в лицо ударил резкий винный перегар, смешанный с ядреным запахом чеснока, и я тотчас различил того, кто этот дух источал. Я понял, что это была моя мишень. Едва она мелькнула в тусклом отблеске звезд, как я незамедлительно сделал выпад правой рукой вперед. Каким-то образом мне удалось отбить в сторону меч — в этом добрую службу мне сослужила бронзовая пластинка моей бойцовской перчатки, — и в тот же миг мой кинжал вонзился в цель.