Мир фантастики 2014. На войне как на войне - Дивов Олег Игоревич

Командир, прихватив для устойчивости палку, уже ходил по расположению батальона, решал вопросы с Ермилом – сколько тот сможет ещё дать продовольствия и, главное, добровольцев.

– От нас, почитай, ничего и не осталось. А план спустят? Если мы его маленько выполнить не сможем, что будет?

– Ты, колхозник, в селе собираешься дальше быть или в армии? – Камеров агитировал прямолинейно, грубо, открыто. – Так вот, все мужики дальше с нами пойдут. И лучше, если одной командой, а не повесток по углам дожидаются. Их тогда по всей армии разбросает или ещё шире. Так и думай. С шамовкой сейчас везде плохо, сам знаешь.

– Но ведь пропадет село; без людей, без огня тут все бурьяном зарастет, когда спохватятся, не вспомнят где и было?

– Люди останутся. Стенки потом отстроить можно будет, – когда командир улыбался, становилось заметно, как он постарел. – Да и крупное здесь село, вас в области не обидят, подселение организуют.

Они спорили еще долго, даже когда подошёл начштаба. Только когда партизану доложили, что дала о себе знать группа, которую месяц назад послали в город, он бросил всё и побежал на какую-то там тропинку встречать своих.

– Не избавились от местничества. Дальше своего района думать не желают, – Камеров спиной привалился к покосившемуся телеграфному столбу, подставил лицо солнцу и даже попытался проглотить очередной кусок провизии.

– Командир, тут предложение есть, – нейтральным голосом начал Мокей.

– И?

– Тел у нас достаточно. «Бурых», «серых», полный набор этих чертей, – он выжидающе примолк.

Камеров дожевал свой хлеб с маслом.

– Дай угадаю, хочешь заслон сбить? Тухляков наделать, этой ночью пустить их в работу и выйти на шоссе всем кулаком? – Командир поудобней устроился у столба, но глаза так и не открывал.

– Ночью сюда наши подойдут, – начштаба как раз поговорил с радистами.

– М… Это меняет дело. Ты хочешь раздолбать сам заслон?

– Да. Их там не больше трёхсот человек. Сниматься они будут сегодня, скорее всего с темнотой. Зачем отпускать? – деловым тоном ответил Мокей.

Обманчивая тишина, состоящая из далёких выстрелов и неторопливых разговоров воскресших. И ещё ветер, шуршащий листьями.

Шло время, а командир всё стоял, смотрел сквозь опущенные веки на августовское солнце. В воздухе носился странный дымно-болотно-смоляной запах. Осколками посекло и надломило много деревьев, смолой пахло везде, ветер принёс аромат тины.

– Что с Арефием? – переменил тему Камеров.

– Скоро сжигать будем. Ночью застрелился. Всё честь по чести – из обреза двустволки голову снёс. Чичибабин тоже. Хорс только затянул со временем. Пришлось помогать. Ну и Евгеньев.

– У тебя есть ещё добровольцы на управление тухляками? Которые разведенную мертвую воду примут. Кроме замполита-покойника? Дело ведь паршивое, от него поленьями становятся, мозги дубеют.

– Найдутся и добровольцы, – начштаба упорствовал в своей идее, она казалась ему слишком перспективной. – Что приказ шестнадцать нарушим, так его часто нарушают. Лишь бы подчистить следы до прибытия…

Он показал пальцем вверх.

– А если просто сделать крюк по лесу и взять их, когда снимутся с позиции?

– Дальше на запад вдоль шоссе мины и колючка.

Начштаба с таким выразительным, показным недоумением смотрел на командира, что тот даже сквозь веки, даже под прямым солнцем ощутил негодование подчиненного.

Те ведь не стесняются. И только редкий человек в тухлом состоянии может не подчиниться приказу. И хоть не играет ходячий мертвец ни против пулемета, ни тем более против брони, всё равно он полезен – минное поле можно снять, огневые точки раскрыть, да мало ли.

Просто давить силой приказа на подчиненного, который организовал ему воскрешение, Камеров не мог. И дело было не в силе воли или благодарности, просто в здравом смысле: заставить – значит сохранить проблему.

В споре тут требовались какие-то другие, не чисто тактические, доводы.

– Сколько у нас, Мокей, сейчас активных штыков? Без партизан.

– Сто двадцать три.

– Уже до усиленной роты не дотягиваем. А когда батальон кончится, подумал? Нас пока не пополнят, пока к новичкам не притрёмся, нормальной частью не будем. И своих лечить трудней станет. Или ты рассчитываешь, что остальных раненых мы по медсанбатам отпускать должны? Всех, кроме покалеченных, до кондиции довести надо. Для нас сейчас каждый человек на счету, еще больше чем вчера.

Начштаба молчал. Аргументы были сильные, но всё еще его не убеждали.

– Если по уму их огнём при отходе угостим, то тела им не на чем будет вывозить. Они завязнут в бою, а тут и наши подоспеют. До своих у нас голов тридцать на ноги встанет. А если начнем возиться с тухляками, можем просто не успеть. Так что потрудитесь выполнять приказание.

– Так точно, – согласился начштаба. И в официальных интонациях его голоса не было фальши, хотя и свою идею он всё ещё считал лучшей. Просто сейчас надо было разработать план на вечер.

Командира всегда удивляла странная храбрость Мокея. В бою он пересиливал себя, через «не могу» шёл под пули и при том совершенно спокойно предлагал вещи, от которых могло стать зябко в любую жару. Будто уже знал, что делать с человеком, у которого мозги начнут деревенеть от командования тухляками. Батальонный юродивый с собачьими глазами, да на цепи перед строем – это шутка не из лучших.

От болота к холму шла цепочка селян. В залатанной одежде, грязные, почти выбившиеся из сил, они тянули тюки, несли мешки. Местные перетягивали домашний скарб, который до того прятали на болотах, – решили, что в Тулово бои закончились.

Вечером «бурый» заслон снялся много раньше, чем рассчитывали, – то ли им пришёл приказ бросать всё, то ли у командира с той стороны хватило ума и решительности сделать ход первым. Особыми маневрами при отходе себя не утруждали – не жалея патронов, прикрылись двумя «кочергами», был еще один «змей», так погрузились во что могли, а то и пешком, и дали ходу.

Конечно, эти сборы углядели, сообщили миномётчикам, те накрыли колонну залпом. Но времени нормально развернуться, не выпустить «бурых» с позиций не оказалось. Так что до половины их ушло.

По этому поводу в батальоне не особенно огорчались – слишком хорошо чувствовали предел своих сил.

Уже в темноте прибыли разведчики сороковой танковой. За ними шли саперы, как обычно на своих грузовиках с деревянными кабинами. Они без особых церемоний спихивали с дороги всё, что мешало проезду. Где-то в третьем часу началось нормальное движение. Для батальона это означало – они по свою сторону фронта, можно расслабиться.

Вал подразделений, групп и частей становился всё гуще. Закончилась и «беспризорность» – Камерова с рассветом вызвали в штаб их подходившего полка.

С рассветом дело дошло до обозных и медицинских частей.

Разбитое, сгоревшее Тулово оказалось надлежащим местом для медсанбата. Всё равно в округе ничего лучшего не имелось. А новый оборонительный рубеж, который придется брать войскам, – он уже скоро, и часа хорошей езды не будет.

Начштаба, как только прибыли первые грузовики и начали разбивать палатки, пошёл к военврачу. Мимоходом для себя отметил, что теперь, даже если какая-то окруженная «бурая» часть будет прорываться через Тулово, – за оборону можно не беспокоиться. Медсанбаты всегда оснащались по первому классу. В этом были пулемёты и бронебойки – одновременно с палатками ставили несколько огневых точек.

Энергичный длиннорукий очкарик чем-то походил на седоватого гиббона, которого Мокей однажды видел в зоопарке. Только обезьяна лениво раскачивалась на ветке, а военврач, казалось, раскачивал всё вокруг себя.

– Баллон с кислородом, осторожней, Шострик, осторожней. Подняли, поставили. Раз, два, – взмах длинных рук, поднятых вверх, потом второй, и вот тяжеленная стальная бочка, подхваченная двумя санитарами, уже переместилась на своё место. А врач такими же плавными, размеренными движениями уже показывал, куда тянуть столы.