Безатказнае арудие - Иэн Бэнкс

– Какой же? Включить большой галактический пылесос? Переместить планеты?

– Ты ведь гадатель, Ксеметрио…

– Ха! Такой вопрос мы не отважимся запустить в систему, но если уж выдвигать теорию, то я бы придерживался очевидного: механизм спасения запрятан где-то в самой Серефе. Может быть, именно из-за этого и ведется на самом деле война с Часовней. Может быть, у инженеров есть доступ к этому тайному механизму, а у Адиджина – нет.

– Не исключено. Из послания вытекает также, что решение может находиться в базе данных, которая и пытается получить доступ к нему.

– Мифическая асура, – сказал гадатель, тряхнув головой.

– Такой метод не лишен смысла, если учесть хаотическую природу крипта, – прошептала Гадфий. – Вероятность инфицирования базы данных можно было предвидеть…

– Удивительное гадание, – пробормотал Ксеметрио.

– … точно так же как и вероятность угрозы Земле, с которой невозможно будет справиться при помощи космического механизма защиты, срабатывающего автоматически. Физическое разделение информации, необходимое для запуска механизма спасения, обеспечивает невозможность его порчи под воздействием крипта, какой бы ни была задержка.

– Хотя он до сих пор так и не запущен, этот механизм, – сказал Ксеметрио. – Но давай не будем забывать, что все эти предположения основаны на слове тех, кто обречен быть, как бы это поточнее выразить?… эксцентричными наблюдателями за скользящими камнями. И даже если им можно доверять, у нас нет ничего, кроме интеллектуально подозрительного и довольно путаного послания, исходящего откуда-то из верхних десяти километров крепость-башни. Мы до сих пор не имеем представления о том, кто или что находится там и каковы их мотивы.

– И к тому же у нас почти нет времени, Ксеметрио. Мы должны решить, что делать и какой дать ответ. Ты уверен, что сможешь без последствий донести до других само послание и нашу оценку?

– Да, да, – отрезал верховный гадатель.

Гадфий задавала ему этот вопрос чуть ли не каждый раз при появлении информация, которую нужно было передать по их сети, и каждый раз Ксеметрио приходилось заверять ее, что в качестве верховного гадателя он может перемещать сведения по базе данных в обход службы безопасности.

– Это хорошо, – сказала Гадфий с явным облегчением. – Клиспейр подтвердит по гелиографу, что послание крепость-башни получено, и запросит еще сведений. Но мы должны принять решение: собираемся ли мы действовать сейчас, просто готовимся действовать или будем бездействовать, как раньше?

Верховный гадатель печально смотрел, как вокруг пузырятся сверкающие горы пены.

– Я бы дождался еще сведений. А тем временем потихоньку начну искать твою асуру. – Он покачал головой. – А что еще мы можем сделать?

– Для начала – выяснить, что происходит на юго-западном соларе пятого уровня.

– Я уже пытался; большинству военных это неизвестно.

– Может быть, тень графа Сессина знает ответ, – предположила Гадфий.

Ксеметрио скептически скривился.

– Сомневаюсь. А что, если он останется верен королю? Не исключено, что он участник их большого коварного заговора и доложит о нашем маленьком в службу безопасности.

– Можно найти способ поговорить с ним, не выдавая ему почти ничего.

– Вероятно, можно, – сказал Ксеметрио, неловко поглядывая на Гадфий. – Только я не буду этим заниматься.

– Я займусь, – пообещала Гадфий.

Юрис Тенблен подставил лицо холодному воющему ветру, моргнул – вокруг глаз красные круги, – склонил набок бритую голову и прислушался к песне в его обтянутом серой кожей черепе.

Сегодня песня опять была другая. Она менялась каждый день, если только память его не обманывала. Он отнюдь не был уверен, что все помнит точно. Он отнюдь не был уверен, что хоть что-нибудь помнит точно. Но песня в его сердце говорила, что это не имеет значения.

Ветер задувал сквозь огромные окна в двух километрах отсюда, через долину. Окна были во всю стену – от пола до потолка – и широкие. Иногда Тенблену казалось, что лучше думать о трех тонких столбах, поддерживающих боковину следующего этажа, а не о четырех широких окнах в стене. Наверху была только широкая, открытая небу веранда. Тенблен повернулся и посмотрел на другую стену, где четыре таких же проема – и тоже на расстоянии двух километров отсюда – выпускали ветер наружу. Оба ряда окон выходили на море белых облаков.

Он повернулся. Ветер принес с собой жесткий мелкий снег. Возможно, это был не свежий снег, возможно, его сдувало с верхней части замка. Гонимая ветром снежная крупа впивалась в обнаженную кожу лица, шеи, рук. Он натянул шлем на голову, защитные очки на глаза, непослушными пальцами затянул тесемки. Промозглая погода, сказал он себе, но песня в его голове согревала его или утверждала, что согревает, а это было почти то же самое.

Его казарма располагалась на краю лагеря – сверкающий алюминиевый короб, почти ничем не отличающийся от приблизительно сорока других, опоясывавших территорию работ. С близкого расстояния площадка, где велись работы, представляла собой огромную наклонную стену из камней, а издалека, если миновать замерзшие болота и низкие холмы, казалось, что это небольшой кратер с крутыми боковинами.

Сверху все это было похоже на скважину – темную дыру, обычно наполненную серо-желтым туманом, и напоминало гигантскую кровоточащую рану.

Тенблен пробирался по разбитой дорожке, по лужицам, затянутым ледком, и кутался в свою куртку. Сапоги разламывали хрупкую белую поверхность и проваливались в коричневатую пустоту лужиц.

Песня в его голове звучала теперь сладкозвучным крещендо, и он улыбнулся мрачноватой, едва заметной улыбкой, потом непроизвольно втянул голову в плечи и опасливо поднял взгляд к потолку в тысяче метров над ним.

Он миновал бомбовые кессоны, огромные закрытые металлические цилиндры, припорошенные снегом: их колеса немного погрузились в растрескавшуюся поверхность замерзшей грязи. На сегодня у них было собрано только два кессона, шесть малых бомб и одна большая. Новый конвой с припасами был уже в пути. Он отдал честь встречному офицеру. Он знал, что должен знать имя офицера, но никак не мог его вспомнить. Это не имело значения. Если бы ему нужно было поговорить с офицером, передать тому какое-нибудь поручение или приказ, песня в голове напомнила бы ему имя. Офицер кивнул, проходя мимо: взгляд устремлен вперед, на лице застыла широкая и какая-то отчаянная ухмылка.

Тенблен вскарабкался по ступенькам на краю наклонной равнины. Он поднимался в такт песне и, карабкаясь, представлял себе, что король смотрит через его глаза.