Песнь огня - Розария Мунда

конец, мед из кухни. Мне оставалось надеяться, что после того, как его вернут в камеру в Подземелье, никто не проследит за ним, чтобы убедиться, что он умер от этого. Моей помощи должно быть достаточно, чтобы он не погиб. Я поливал холодной водой самые сильные ожоги вдоль его бока, вымывая гной из ран и промокая их тряпками, и тут он произнес:

– Я правда думал, что дело в шляпе.

Я набрал еще одно ведро холодной воды.

– Это моя вина. Я попросил Иксиона дать тебе шанс.

Кор хрипло рассмеялся:

– Я польщен твоей… верой в меня.

Когда я сделал все, что мог придумать, Кор ухватился за мою руку своей ярко-красной ладонью:

– Не дай им навредить Мауране.

Когда его повезли прочь, я вдруг подумал, увижу ли его когда-нибудь снова.

Я уже почти вернулся в Обитель, когда вспомнил, что больше там не живу. Резко развернувшись, я направился туда, что когда-то было, а теперь снова стало входом в крыло Грозовых Бичей во Внутреннем дворце.

За то время, что мне понадобилось, чтобы помочь Кору, Полукровки уже успели расположиться в обновленных покоях моей семьи и чувствовали себя как дома. Я нашел Эдмунда, все еще в лавровом венке, в гостиной на кушетке, которую когда-то так любила моя мать. Только теперь, заметил я, у этой кушетки была новая обивка. Полукровки окружили его, поднимая бокалы, прославляли его имя; его грозовик, Энви, разбрасывал пепел по свежевычищенному ковру.

Когда я вошел, Эдмунд уставился на мои перепачканные гноем и пеплом руки:

– Выглядишь как дерьмо.

Я бросился на него.

– Ты… лживый… трус…

Я не успел пройти и половины комнаты, как другие Полукровки скрутили меня, а Энви поднял голову и зашипел. Пепел запорошил глаза, и мне стало трудно дышать. Пока я кашлял, Тит и Анджело заставили меня опуститься на колени.

– Это он обманщик, – холодно ответил Эдмунд. – Я не обязан вести себя честно с простолюдином, который украл одного из драконов моей семьи.

От такого лицемерия я разразился хохотом, и слезы ручьем хлынули из моих глаз.

– Твоя мать была простолюдинкой.

Вероятно, так оно и было. Слишком уж Эдмунд походил на крестьянина-горца. И все это было в духе моего отца: внимательный отец, любящий муж, такой человек, который никогда не изменил бы своей жене. Это было злоупотреблением властью, о котором он никогда не думал после, просто откупившись от отца этой беременной дочери, чью жизнь он загубил.

Эдмунд воспринял сомнения в собственной порядочности как оскорбление. Его дракон обнажил клыки и поднял голову. Эдмунд вскочил:

– Да? И, очевидно, ты унаследовал слабость нашего отца к простолюдинкам. Уберите его с моих глаз долой!

Тит и Анджело вышвырнули меня из гостиной.

Снаружи ко мне подбежал лакей, помогая встать на ноги, и принялся оттирать испачканный мундир. Я пропустил мимо ушей его имя и не слушал его взволнованную болтовню, пока он вел меня по коридору. Я пришел в себя лишь тогда, когда он привел меня к спальне, принадлежавшей мне в восемь лет.

– Лорд Эдмунд потребовал себе покои хозяина, поэтому мы подготовили комнату, которая раньше была вашей, милорд.

Мою маленькую кроватку заменили взрослой кроватью. Дверь, которая вела в покои моей кормилицы, была закрыта. Занавески и постельное белье были новыми, хотя по-прежнему украшены вышивкой с изображением вереска, теперь дополненной цветками черного клевера. Картина над камином осталась прежней: кладка яиц дракона-грозовика, одно из яиц треснуло, и в щель выглядывает глаз новорожденного дракона. В детстве я качал головой, чтобы создать иллюзию, что картинка движется.

Я обернулся к лакею и вдруг понял, что знаю его.

– Барт. Ты работал в Лицейском клубе.

Барт поклонился:

– Да, милорд. Но до этого я служил здесь.

Его морщинистое лицо было абсолютно бесстрастно, хотя мне интересно, как он жил, сменив один режим на другой, что повидал и чем занимался. Некоторые из слуг отвернулись от своих господ. Другие были наказаны за то, что вообще им служили.

– Милорд! Ее Божественное Высочество передает вам это и свой привет.

Он протянул мне свисток для призыва Пэллора. Его извлекли из браслета Стражника, и теперь он был нанизан на цепочку, как когда-то у моего отца. Арочное окно, выходящее на балкон, откуда открывался вид на Огненную Пасть, треснуло, впуская прохладный ветерок, который боролся с пламенем в очаге. Когда-нибудь, Лео, ты сможешь призвать собственного дракона с этого балкона.

Чувствуя исходивший от меня запах боли Кора, оцепенев от своей неудачи, я вдруг так отчаянно захотел увидеть Пэллора, что даже мысль о неуважении к памяти отца не в силах остановить меня.

Я сделал два шага к стеклянной двери, распахнул ее и высунулся на балкон. Свисток издавал звук, слишком высокий для человеческих ушей, и этот звук проник в Огненную Пасть, распахивавшуюся внизу. Мне недолго пришлось гадать, услышал ли Пэллор мой призыв. Через минуту он появился из пещеры, кружа в восходящем потоке, и легко приземлился на драконий насест рядом с балконом моей детской спальни. Я прижался к нему, вдыхая знакомый запах его пепла. Его чешуя, вычищенная хранителем, блестела, он был без седла.

Барт напряженно ждал меня в дальней части комнаты, подальше от драконьего насеста.

– Принцесса также приглашает вас на кофе, если у вас нет других дел до начала пира.

Одного взгляда на меня было достаточно, чтобы понять, что мне сейчас не до визитов вежливости.

– Не думаю, что я…

– Я подготовил тазик для вашего омовения и могу помочь вам.

– Я все сделаю сам.

– Я настаиваю, милорд, – упорствовал Барт.

Он был похож на тех слуг, которых я помнил. Его вполне беглый драконий язык выдавал в нем уроженца Нижнего берега, делая его речь слегка отрывистой. Я смотрел на него в упор, но, вздрогнув под моим взглядом, он тем не менее не отступил. Возможно, он получил приказ от лица, более влиятельного, чем я… От Иксиона или Фрейды.

Я чувствовал, как усталость сковывала мое тело. От меня разило пеплом, запахом горелой плоти. И на краю моего сознания мельтешила мысль, что ожоги Кора – моя вина.

После всего, что произошло, перетерпеть привычные для аристократа гигиенические процедуры – сущая мелочь.

Я опустился в ближайшее кресло, а Барт подтащил ко мне таз с теплой водой.

– Вот так, милорд.

Я позволил ему вымыть меня.

И хотя были причины, по которым все это казалось странным – этот слуга, ухаживающий за мной, и Пэллор, нежившийся в лучах солнца на старом драконьем насесте, были и причины, почему это казалось правильным.

И я слишком устал, чтобы бороться с ощущением этой правильности.

Тени удлинились на стенах