Производство пространства - Анри Лефевр

Что же касается самого пространства, продукта капиталистического способа производства и одновременно политико-экономического орудия буржуазии, то в нем обнаруживаются противоречия. Диалектика отделяется от времени и получает воплощение; она непредсказуемым образом действует, творит в пространстве. Пространственные противоречия, не отменяя противоречий, обусловленных историческим временем, отделяются от истории и переносят старые противоречия на новый, мировой и симультанный уровень; одни из них стираются, другие углубляются, а все противоречивое целое приобретает новый смысл и обозначает «нечто иное»: иной способ производства.

II. 10

О том, каким образом время вписано в пространство, то есть о временном процессе, который порождает (производит) пространственность применительно к телам, обществу, космосу или миру, сказано не все, далеко не все.

От философии нам достались лишь весьма скудные схемы. Мир – череда неясных событий, происходящих во мраке. Космос – ясная, светлая симультанность. Учение Гераклита: всеобщий, вечно обновляющийся поток уносит «все сущее», а любое постоянство – лишь видимость. Элеаты: только устойчивость образует «реальность» и делает ее умопостигаемой, поэтому любое становление – только видимость. Отсюда абсолютная первичность либо различия (новизна, вечная и постоянная новизна, трагедия), либо повторения (все всегда и везде уже сказано, комедия). Для одних пространство – это вырождение, покинутость, выпадение из времени, выпадающего из (вечного) Бытия. Пространство, собрание предметов, разъединяет, рассеивает, разделяет, обнимает собой конечное и скрывает саму конечность. Для других, напротив, пространство есть колыбель, место рождения, среда коммуникаций и обменов между природой и обществом. А значит, всегда плодотворно в своих конфликтах и/или согласиях.

Не может ли схема времени и пространства, до сих пор еще малоизученная, быть следующей: время с самого его зачатка (а следовательно, с некоего относительного истока) реализуется в пространстве, пусть эта реализация и сопряжена с трудностями и иногда прекращается, делает передышки и паузы; в такие моменты процесс возвращается к первоначалу, заложенному в нем, прибежищу и источнику; затем оно вновь устремляется вперед, пока не иссякнет? Поскольку существует «feed-back», она введет в действие не современную систему, но синхронизацию с диахроническим целым, которое не исчезает ни в одном живом «существе». Источник, резерв восходят к первоначалу.

II. 11

По поводу отношений между языком и пространством высказывалось уже немало суждений. Не доказано, что невербальные знаковые системы можно описать с помощью тех же понятий и категорий, что и системы вербальные; возможно, это даже не системы: их элементы и моменты связаны между собой скорее отношениями примыкания или подобия, чем системной когерентности. Однако вопрос этот не решен. Как и в речи, различные части данного пространства соединены друг с другом: включают или исключают друг друга. В языке, как и в пространстве, есть «до» и «после», но настоящий момент господствует и над прошлым, и над будущим.

Итак, можно поставить следующие вполне корректные вопросы: «Обладают ли значениями пространства, оформленные благодаря социально-практической деятельности, – пейзажи, памятники, постройки? Может ли пространство, занимаемое одной социальной группой или несколькими группами, считаться сообщением? Следует ли понимать произведение (архитектурное или урбанистическое) как примечательный случай средства массовой информации? Может ли социальное пространство быть осмыслено как язык, как речь, относящаяся к определенной практике – чтению-письму?»

На первый вопрос следует ответить: «Да». Это ясно. Второй вопрос требует двоякого ответа: «И да и нет». Любое пространство содержит в себе сообщение; но сводится ли оно к этому сообщению? Не предполагает ли оно чего-то иного, нежели речь, иных функций, форм, структур? Это надо будет тщательно изучить. Что же до третьего вопроса, то ответ на него предполагает весьма существенные оговорки, которые мы ниже рассмотрим подробнее.

Знание языка и знаковых систем (вербальных и невербальных), бесспорно, не будет лишним при изучении пространства. Раньше каждый фрагмент или элемент пространства рассматривался преимущественно по отдельности, в своей связи с прошлым, то есть этимологически. Сегодня изучают ансамбли, конфигурации и текстуры. Причем за счет предельного формализма, фетишизируя когерентность в науке и связность в практике: за счет логологии.

Некоторые даже утверждают, что речь и мысль не «хотят» высказать ничего, кроме самих себя. Что приводит нас не к истине, но к наличию «смысла», «текстуального», и только «текстуального» труда. Но здесь вмешивается теория пространства. Любой язык пребывает в пространстве. Любой дискурс говорит нечто о пространстве (тех или иных местах или совокупностях мест); любой дискурс говорит о пространстве. Следует различать дискурс в пространстве, дискурс о пространстве и дискурс пространства. Иначе говоря, язык и пространство связаны более или менее неизученными отношениями. Скорее всего, истинного пространства (в отличие от того, что утверждала классическая философия и что утверждает ее продолжательница, эпистемология, со своим понятием «научности»). Но, вне всякого сомнения, существует истина пространства, которая включает в себя развивающуюся критическую теорию, но не сводится к ней. Человеческие существа (зачем говорить «человек»?) не могут быть изъяты в пространстве и из пространства, не позволяют себя из него исключить.

Дискурс без того, что он замечает применительно к пространству, – всего лишь тщета, болтовня. Аналогию между теорией пространства (его производства) и теорией языка (его производства) можно помыслить лишь в определенных рамках. Теория пространства описывает и анализирует различные текстуры. Как мы увидим, прямое (прямая линия) и кривое (кривая линия), сетка квадратов (шахматная доска) и концентрические круги (центр/периферия) суть скорее формы и структуры, нежели текстуры. Производство пространства завладевает этими структурами и включает их в разнообразные множества (текстуры). Слово текстуры подразумевает смысл, но для кого? Для любого «читателя»? Нет. Для того, кто живет и действует в рассматриваемом пространстве, для телесного «субъекта», иногда «коллективного». Для такого «субъекта» расположение форм и структур отвечает функциям целого. Пробелы (отсутствия-присутствия), поля, а значит, сети и пролеты имеют переживаемый смысл, который мы должны, не нарушив, вывести в область осознанного.

Попробуем довести наш опрос до конца. На сегодняшний день во Франции и в других странах в спорах различных школ сплетаются и противостоят друг другу две философии и две теории языка:

a) С точки зрения первого направления ни один знак не существует изолированно; следовательно, важнее всего взаимосвязь и сцепление знаков; только в конкатенации и благодаря ей знак обладает значением. Знак высится в центре каждой науки и даже научной теории (семиологии, семиотики). Язык, носитель познания, оставляет место познанию языка, абсолютному знанию. «Субъект» (неизвестный или неузнанный) языка обретает свою достоверность лишь в качестве субъекта знания, через познание языка как такового.

Таким образом, познание выдвигает на передний план методическое изучение знаковых цепочек. Отталкиваясь от знаков языка, оно распространится на все, что несет значения и смыслы: изображения, звуки и пр. Знание выстраивает ментальное пространство, в котором и помещается, не делая, по существу, различий между сочленениями знаков, слов, предметов, понятий. Тем самым лингвистика создает некую ауру достоверности, которая постепенно занимает и завоевывает все новые территории. В ней заложена квинтэссенция знания, принцип абсолютного знания; она указывает порядок присоединения этих территорий. То есть знание покоится на прочном фундаменте, к которому добавляются последовательные расширения – эпистемология (чей предмет на самом деле состоит в уже полученном знании и языке этого знания), семиология (занимающаяся системой невербальных символов и т. д.). В такой перспективе языком является все: музыка, живопись, архитектура. Пространство, сведенное к знакам, к знаковым множествам, входит в сферу знания. А постепенно – и все предметы в пространстве!

Теория знаков сближается с теорией множеств, а через нее – с логикой, то есть с «чистыми» отношениями, такими как коммутативность, переходность, дистрибутивность (или их логическим отрицанием). Любая ментальная и социальная связь сводится к формальному отношению типа: А относится к В как В к С. Чистая формализация становится (пустым) центром, вокруг которого выстраивается вся сумма знания, дискурса, философии и науки, чувственного и интеллигибельного, времени и пространства, «теоретической практики» и практики социальной.