Святочные истории - Александр Степанович Грин

бесстыжие! погоди, постой! о! Грушка Дорофеева, я тебя признала, — ах ты, срамница! — прибавила она, бросаясь на толстенькую девушку, прятавшуюся за подруг; но Груша нырнула в толпу, толпа раздвинулась, и старостиха прямехонько наткнулась на Гришку, козу и медведя, которые вертелись вокруг ее дочери.

— Ну-кось, Михайло Иваныч, — заговорил Гришка, размахивая палкою так ловко, что старостиха никак не могла приступиться, — потешь, покажи господам честным и хозяйке дорогой, как малые ребята горох воровали… А ну, поворачивайся! — крикнул он, дернув за веревку, привязанную к поясу медведя, который все-таки не двигался с места и не отрывал глаз от Параши. — А ну, ну, полно, аль приворожила тебя красная девушка… ну, коза, валяй, начинай!.. Михайло Иваныч, что ж ты взаправду уставился, не кобенься, кланяйся хозяюшке молодой, да в самые ножки! — присовокупил Гришка, опуская палку на плечо медведя, который на этот раз повалился охотно в ноги Параше. — Так: ну, коза, живо!..

Тут Гришка, продолжая размахивать палкой, пустился вприсядку вместе с козою, припевая скороговоркою:

Антон козу ведет,

Антонова коза нейдет;

А он ее подгоняет,

А она хвостик поднимает…

Он ее вожжами,

Она его рогами…

Старостиха кричала, бранилась, но уже никто ее не слушал; все вокруг нее заплясало, завертелось, и трудно определить, чем бы кончилась потеха, если бы в самом разгаре суматохи не раздалось внезапно из сеней:

— Староста идет!..

Казалось, гром, упавший в эту минуту на избу, не произвел бы такого действия на присутствующих. Раздался оглушительный визг; баба-яга бросила помело, Гришка — палку, журавль — веретено, и все, перепрыгивая друг через дружку, как бараны, побросались в дверь, преследуемые старостихою, у которой, откуда ни возьмись, явилась в руках кочерга.

— А! разбойники! что — взяли! что — взяли!.. — кричала она, нападая с яростью на беглецов и не замечая впопыхах медведя, который, запутавшись в своих овчинах, стоял посреди избы и оглядывал со страхом углы и лавки.

— Что — взяли! — продолжала старостиха, врываясь в сени, — Левоныч! Левоныч! Держи их, не пущай, смотри держи разбойников!..

Медведь быстро оглянулся на дверь и сбросил овчину, покрывавшую голову.

— Параша, это я! не бойся… — произнес он, обращаясь к девушке, которая боязливо пятилась к печке, — спрячь меня! видит Бог, для одной тебя пришел к вам. Слышь, отец идет! — прибавил он, высвобождая одну ногу из рукава овчины.

Страх Параши прошел, по-видимому, тотчас же, как только медведь показал настоящую свою голову. Раздумывать долго нельзя было; голос старосты и жены его приближался и слышался уже на крылечке. Надо было на что-нибудь решиться… Девушка взглянула еще раз на парня и указала ему под лавку. Едва Алексей успел спрятать свои ноги, как староста и жена его вошли в избу. Глаза Данилы блуждали неопределенно во все стороны, и вообще на опухшем лице его изображалась сильная тревога.

— Ну, чего ты уставился? что глаза-то выпучил?.. Тьфу! прости Господи! — произнесла старуха, бросая с сердцем кочергу, — кричу ему: держи их, не пущай!..

— Ох… дай дух перевести… мне почудилось… — перебил староста, протирая глаза.

— То-то, спьяна-то черти, знать, тебе показались!.. Толком говорят — ребята были, чтоб их собаки поели! Пришли, давай, разбойники, все вверх дном вертеть; содом такой подняли, проклятые…

— Погоди… стой! я с ними справлюсь; ты скажи только, кто да кто был, — произнес не совсем твердо староста, у которого хмель отшибал несколько язык и память.

— Известно, кому больше, как не Гришке Силаеву; проклятый такой, чтоб ему…

— Ладно, ладно… а ведь мне почудилось… У Савелия, слышь ты, такую диковину рассказывали… иду я так-то домой, втемяшилось мне это в голову… а тут они, проклятые, понагрянули… не думал, не гадал… Да постой, я им задам завтра таску, особливо Гришке… я давно заприметил.

Староста не докончил речи; голова его откинулась назад, рот искривился, глаза выкатились как горошки и остановились на одной точке. Увидя что-то мохнатое, выползавшее из-под лавки, старуха с визгом вцепилась в мужа. Одна Параша не тронулась с места; она опустила только зардевшееся лицо свое и принялась перебирать край передника.

Алексей вышел из своей прятки и встал на ноги. Данило повалился на лавку; старуха закрыла лицо руками и последовала его примеру.

— Данило Левоныч, тетушка Анна, не пужайтесь! это я… — произнес Алексей, делая шаг вперед.

Заслыша знакомый голос, муж и жена подняли голову.

— Как!.. ах ты, окаянный! — воскликнула старостиха, мгновенно приходя в себя. — Левоныч, хватай его!..

— Каженник!.. — проговорил староста, протирай глаза и тяжело подымаясь с места.

— Хватай его, держи! — голосила старуха, принимаясь толкать мужа.

— Полноте вам сомневаться… — сказал не совсем твердым голосом Алексей, — я не вор какой, не убегу от вас, сам дамся в руки…

— Чего тебе надыть? — заревел Данило, грозно подходя к парню.

— А! так вот как! — крикнула старостиха, кидаясь на дочь, — так вот ты какими делами… погоди, я с тобой справлюсь!

— Тетушка Анна, не тронь ее… — сказал Алексей, становясь между дочерью и матерью, — видит Бог, она не причастна… я во всем причиной и винюсь перед вами.

— А вот погоди, ты у меня скажешь, зачем затесался под лавку, — вымолвил староста, хватая парня.

— Погоди, дядя Данило, постой, не замай, — я винюсь и без того… — пришел с ребятами к тебе; думали позабавиться, песни поиграть… кричат: ты идешь… все вон кинулись, я один не поспел, — вот и вся вина моя… а она, дочь твоя, Данило Левоныч, видит Бог, ни в чем не причастна!..

— Да ты, дурень ты этакой, что его слушаешь! тащи его в сени… дай ему таску, чтоб помнил вперед… тащи его… ах ты охаверник, каженник проклятый!.. постой, я тебе дам знать… — голосила старостиха, подталкивая Алексея в спину, тогда как муж тащил его в сени, — так, так, так, хорошенько ему, разбойнику!..

Увещевание и разговоры были напрасны; староста и жена его стащили бедного Алексея на двор, и вскоре послышался шум свалки.

— Ну, теперь я с тобой поговорю, — начала старостиха, торопливо вбегая в избу, — ах ты, срамница ты этакая!.. Да где она?.. Парашка! — крикнула она, оглядываясь во все стороны.

Увидя дочь, которая стояла на лавочке и, просунувшись по пояс в окно, глядела на улицу, старуха пришла в неописанную ярость.

— Что ты тут делаешь? — взвизгнула она, втаскивая ее в избу и замахиваясь обеими руками.

— Без тебя, матушка, постучали в окно… я отворила… какой-то человек…

— Какой человек?..

— Должно быть, нищенка…

— Какой там еще леший?.. — произнес староста, входя в это время в избу.

— Нищенка, батюшка, — отвечала Параша, — просится переночевать…

— А! это,