Трагедия казачества. Война и судьбы-1 - Николай Тимофеев

Неожиданно в один из сентябрьских дней в городе появилось множество съехавшихся со всего Северного Кавказа казаков в черкесках, бурках с башлыками. Это были делегаты казаков Кубани, которых германское командование созвало в бывшем военном центре Предкавказья — Ставрополе, новом административном центре обширного края. Немцы созвали такое совещание для обсуждения нового аграрного закона. Жители города смотрели во все глаза на непривычное зрелище. Настоящие казаки разгуливали по бульвару, разглядывая город! Совещание проходило в зимнем театре (б. Меснянкина) и ставило целью провести достойным образом осеннюю посевную кампанию. По злой иронии собирать урожай снова пришлось летом 1943 г. прежнему корпусу секретарей райкомов, директоров совхозов и председателей колхозов. В сиянии зажженных свечей блистало убранство банкетного зала со всей старинной сервировкой, привезенной из рейха штабом армейской группы «А». Увы, с поражением армий Паулюса и Гота в битве за Сталинград все планы о введении нового аграрного закона на Кавказе так и остались на бумаге! В те же дни произошёл ещё один значительный эпизод в жизни Ставрополя — открытие сельскохозяйственного института. Фактически это возобновилась деятельность ранее существовавшего с 1930 г агропедагогического института. Был произведен набор студентов на 1-й курс, для ведения учебных занятий подобрали преподавателей из тех, кто не отправился в эвакуацию. Занятия велись не в б. епархиальном училище, а в здании б. учительской семинарии — напротив. Открытием сельскохозяйственного института немцы подчеркнули роль агрономии и профессии учёного агронома в будущем экономическом развитии Северною Кавказа. На митинге, посвященном торжеству, выступил ректор института А. Флоренс и новые молодые студенты. Но им тоже предстояло проучиться лишь один семестр, а дальше деятельность нового института прервалась. С уходом немцев карающая рука органов обрушилась на головы преподавателей, а юношей-студентов в качестве трофейных солдат забрали в армию, где из них мало кто выжил и дождался «Дня победы»… «Их имена Господи веси»…

С давних пор в Ставрополе газовые скважины установили несколько выходов природного газа, но пользовались им лишь на пивоваренном заводе Груби, да на кухнях одного-двух ресторанов. О применении газа в энергетических целях не было и речи, возможно из-за отсутствия специального оборудования для этой цели. Между тем город тонул во тьме, электрическое освещение горело лишь в центре города, так как не хватало мощностей небольшой электростанции, работавшее на Кафедральной горе на привозном жидком топливе. Немцы, вопреки сложившемуся о них мнению, первыми позаботились об устройстве газовой электростанции. Ее неожиданно начали строить на Ярмарочной площади, неподалёку от ж.д. вокзала. На выбранном месте проложили к месторождению газовые трубы, установили привезенное из Германии оборудование газовой станции мощностью до 1000 киловатт. О её пуске сообщили в газете, благодаря ей резко сокращался дефицит осветительной энергии, она внесла свой вклад в освещение города. На собрании рабочих б. завода Шмидта немецкие офицеры экономической службы, говоря о перспективах экономического возрождения города, привели как пример своей заботы о населении города и довольно быстрое возведение первой в стране электростанции, работавшей на местном природном газе. Неизвестно лишь, что сделали немцы с электростанцией, покидая город: то ли демонтировали оборудование её и увезли с собой, то ли попросту взорвали. Это, было, конечно, проще[37].

Как-то, проходя по б. Воронцовской улице, на здании кинотеатра взор скользнул по афише, что здесь выступает прибывший из Пятигорска Терский казачий ансамбль. Это было забытое, ушедшее в прошлое зрелище. Канули в прошлое времена, когда, заигрывая с уцелевшими после голода 1933 г. казаками, секретарь крайкома Евдокимов до своего ареста и объявления «врагом народа» проводил конные пробеги по Кавказу, устраивая в Пятигорске красочные и живописные дни джигита. Музыка «наурской», лезгинки, кабардинки и др. местных танцев неслась отовсюду, сопровождаемая ритмичным похлопыванием. Да и сам Евдокимов всюду тогда появлялся в казачьей черкесске. Публика млела от удовольствия, вспоминая воинственные времена покорения Кавказа и пленения Шамиля. Теперь снова произошло неслыханное в истории России событие — немцы-враги водрузили свои штандарты на вершине Эльбруса.

Потеряв лишь за первый месяц войны 4 млн. пленными, поневоле пришлось думать и Сталину о восполнении армии новыми дивизиями и корпусами. Уже во время битвы за Москву, где особенно отличился командарм 20-й армии А.А. Власов (через полгода за окружение его 2-й ударной армии и сдачу в плен заклеймённый как «изменник и предатель родины»), Апанасенко с Дальнего Востока перебросил множество дивизий «пушечного мяса». Ставропольский (Орджоникидзевский ещё по названию) край донимал население «добровольно-принудительным» набором в «казачий корпус» Доватора. Возникали казачьи корпуса Белова, Плиева, Селиванова и др. Многие из «казаков» не всегда знали с какою бока подойти к ставшему редкому древнейшему домашнему животному — коню. Как иронически пели дети «конница Будённого давно пошла на колбасу»… Трактор повсюду заменил коня, его поголовье пало до рекордно низкого уровня, а в угоду Будённому формировались всё новые и новые конные соединения. Конница в походе была очень уязвима, легко «засекалась» с воздуха авиацией, во время проводившихся в тылах противника рейдов несла большие потери. Рядом с солдатом конь становился одной из страшных жертв новой войны моторов. Верный друг человека, гибнув массами в артиллерийских, авиационных налётах лишь своим ужасающим предсмертным, раздирающим слух ржанием мог обратиться к бросившему его человеку, моля выстрелом в ухо прекратить страдания.

Пока смотрел и слушал казачьи пляски и песни эти горестные мысли не давали покоя! Не скрою: на самый концерт казачьего ансамбля под руководством Ландоги я шёл с внутренним чувством, что во мне под впечатлением старинных казачьих песен, танцев пробудятся казачьи чувства, что они в то смутное время укрепят живший издавна во мне казачий дух.

Вспоминая затеянные Сталиным лицемерные игры вокруг казачества, я только наполнился жгучей скорбью по поводу гибели конского состава «лжеказачьих» частей в войну. Безжалостный к людям, воевавший по принципу «людей не жалеть!», уничтоживший на полях сражений 27 млн. человек, можно ли было ждать от него сострадания к коню, тем более к казачьему?! Сам Ландога дорого заплатил за воссоздание казачьего ансамбля: ему дали 10 лет лагерного срока. Но такой же срок дали за выступление в концертах любимцу ставропольской публики артисту оперетты К. Белоусову. Не слишком ли много за пение невинных некогда популярных романсов «Белой акации гроздья душистые»? Но у советских карательных органов никогда ни в чём не было чувства меры! Тот же срок получил и диктор радиостудии Яровский за передачу в оккупацию радиоизвестий немецкого оберкоммандо… Тот же срок получили и агрономы Крайзо за разработку плана посевной 1943 г., хоть и убирали урожай наши колхозы.

На бойком месте, у театра б. Меснянина действовал книжный киоск, где продавались книги. В их числе был карманный словарь немецко-русского языка, знаменитые «Протоколы сионских мудрецов», вышедшие в недрах министерства пропаганды Геббельса, книга воспоминаний Ивана Солоневича «Россия в концлагере» — давняя предшественница «Архипелага ГУЛАГ» А.И. Солженицына, повествовавшая о жизни заключённых на Беломорстрое. Обращала внимание и широко разошедшаяся в оккупацию книжка Альбрехта «В подвалах ГПУ». Автор немец-коммунист был наркомом лесной промышленности, затем угодил на Воркуту, перед войной освободился и поехал на Украину, где в первые месяцы войны попал из лап ГПУ в руки гестапо. В его одной из первых незаслуженно забытых книг на лагерную тему описывалась жизнь на строительстве шахт Воркуты, массовые расстрелы троцкистов, произведенные Кашкетиным, сообщались нормы питания заключённых, рисовалась картина расстрела во дворе Лубянки М.Н. Тухачевского и др. видных военноначальннков. Книжка Альбрехта, разошедшаяся на оккупированной территории большим тиражом, первая задолго до других авторов приподняла завесу над тайнами подвалов Лубянки, где томились «смертники» в ожидании расстрела в битком набитых расстрельных камерах. Ей, ей не помешало бы её переиздать и в наши дни в память того, что по существу она старая знакомая первая в России открыла в 1941–1942 г.г. глаза на ужасы застенков ГПУ. Немцы же первыми открыли для показа советские секретные тюрьмы в советских посольствах в Берлине и Париже, сделали предметом обозрения известковые ямы в тюрьмах Ставрополя и Пятигорска, куда бросались тела расстрелянных «врагов народа» в канун бегства чекистов из этих городов, захоронения убитых польских офицеров в Катыни, братские могилы на месте тира в Виннице, где в 1937 г. расстреляли тысячи украинских крестьян, свезенных со всей области, ужасный подвал в тюрьме г. Ростова на Дону, где в здании ГПУ на Садовой ул. д. 33 выстрелом в затылок приводились в исполнение приговоры «тройки» к высшей мере наказания, о которых потом скупо и лицемерно сообщалось родным и близким: «осуждён на 10 лет без права переписки». В те годы это была формула расстрела! А из расстрельного подвала, как и с Луны нечего было ждать писем!