Письма Колумбу. Дух Долины - Рольф Эдберг

Об этом самом континенте Гегель некогда писал, что он не причастен к мировой истории: «Он не являет нам движения, никакого развития». Этот самый континент бледнолицые жители севера почитали себя призванными спасти от варварства.

Африканская природа — особо выразительный фон для странствий человека, для раскола племен, их встреч и разлук. Вообще же Африка может служить иллюстрацией того, что в целом происходило на планете, которую заполонил человек. Многое в обширной картине миграций еще не прояснено. По каким петлистым тропам гены из этой долины добрались до моделированной ледником обители твоего собственного племени?

Быть может, скоро мы сумеем более уверенно проследить, во всяком случае позднейшую, фазу беспрестанных скитаний человека. Ведь вместе с ним странствовали пыльцевые зерна — мужские половые клетки растений. Намеренно или случайно человек, когда в руках, когда в кишечнике скота, переносил с собой растения из прежних мест жительства. Таким образом, его сопровождала и часть ландшафта вокруг бывших стойбищ. Там, где укоренялись странствующие семена, ветры из года в год, из столетия в столетие разносили пыльцу новых растений. И так как стойкая оболочка пыльцевых зерен защищает их от тления, колонки почвы позволяют выявить не только ход геологических событий, но и плотность и род растительности в разные периоды, увидеть, как сводились огнем леса, уступая место зерновым злакам, как внедрялись новые растения.

История злаков в какой-то мере становится историей человека.

Быть может, в один прекрасный день почва и злаки даруют нам более ясную картину нашего собственного происхождения. Возможно, они выявят связи между различными частями расколотого суперконтинента, в которые сегодня мы не склонны верить. И временные пределы знакомства человека с зерновыми злаками несомненно будут отодвинуты намного дальше ныне известных полей Иерихона{53}, возделанных участков Иранского нагорья.

Надвременным спокойствием веет от масаев, что со своим скотом медленно движутся под небесами через желтую степь. Как будто ожила страница истории: именно так странствовали многие сотни людских поколений.

Но, глядя, как масай, который только что подходил к нашей палатке, пропадает за горизонтом вместе со стадом, я знаю, что его дни в истории сочтены.

13

Над африканским ландшафтом странствуют, вихрясь, столбы пыли. Ветер уносит землю, уносит частицу человека Африки.

Материально незатейливой общине африканца, которую мы с нашей технической близорукостью именуем примитивной, как правило, было присуще ясное понимание взаимосвязи человека с землей. Земля была священна. Никто не мог владеть ею единолично. Землей заведовал коллектив — род или племя, многие члены коего были мертвы, другие жили, большинство еще не родилось. Изначально право пользования было даровано предкам по соглашению с духом земли, когда они занимали новый участок. В этом основа типичной для обширных областей Африки традиции коллективизма.

На соглашении с духом земли зиждились самосознание племени или рода, их история и чувство надежности в ненадежном мире. Соглашение узаконивало право на территорию и требовало взамен уважительного отношения к земле. Когда численность племени или рода увеличивалась настолько, что какая-то группа была вынуждена отделяться в поисках другого угодья, первым делом полагалось оборудовать культовую площадку, символизирующую неразрывную связь с предками и узаконивающую обладание новым участком. Если землю захватывали у другого племени или рода, этот акт не всегда носил примитивно грубый характер: предводителю захватчиков надлежало жениться на дочери побежденного вождя, чтобы приобщить свой род к соглашению первоначальных пользователей с духом земли.

Однако чувство взаимосвязи с землей у пользующих ее общин этим не ограничивалось. Это видно даже по фоссилиям людской речи: слова «гумус» и «гомо» оба происходят от индоевропейского обозначения земли — «дхгхем». Слова, что через эпохи доходят до нас, мифы, до сей поры сохранившие свою живость, ритуалы, повторяемые несчетными поколениями, коренятся в древнейшем представлении о земле-матери. Земля была тем чревом, из которого вышел первый человек, просуществовав какое-то время зародышем в ее темных недрах.

Земля-производительница и женщина-родительница воплощали одну и ту же жизненную силу. Женское чрево представляло мрак, из коего вышла всякая жизнь, исторгнутая лоном земли; в некоторых языках земля и матка называются одним словом. Земля воспринималась как живое существо женского пола; обрабатывающее ее орудие считалось мужским началом; кое-где одинаково называли лопату и фаллос. Мужским началом был также дождь, орошающий землю и делающий ее плодородной. В свою очередь женщина, воспроизводящая чудо жизни, почиталась особенно близкой к жизненному первоисточнику. Травы отождествлялись с покрывающим тело волосом.

Общность с землей отражалась во многих ритуалах, сопряженных с родами, ведь ритуал связывает человека с его совокупным жизненным опытом, как и миф коренится в совокупных жизненных условиях. Женщина рожала, сидя на корточках над землей и ее травами; таким образом ребенок соединялся с исконным началом. У многих племен было принято послед, пуповину и первое испражнение новорожденного закапывать в землю под деревом или на месте, где затем сажали дерево. В таких племенах люди могли показать дерево, выросшее из их последа.

Глубокое чувство взаимосвязи с гумусом определяло восприятие смерти как естественной части жизненного цикла. Земля, из которой вышла жизнь, принимала покойника как непременную предтечу новых жизней. Тление почиталось таким же нормальным слагаемым в жизненном процессе человека, как у трав или листвы. У некоторых племен было принято класть покойника в зарослях, обернув тело травой, символически воссоединявшей его с землей. В последующую ночь можно было слышать визг дерущихся из-за добычи гиен и гиеновых собак; если тело покойного не пожиралось дикими животными, это считалось дурной приметой. Быть съеденным зверьем, а не земляными червями, тоже было способом воссоединиться с землей. У кикуйю обычай этот сохранился вплоть до нынешнего поколения.

Перед инициацией, магическим часом кровоточащих чресел, когда мальчикам грубым ножом обрезали крайнюю плоть, а девочкам клитор, готовя их к посвящению в племенные традиции и сокровенные тайны жизни, девочек на время заточали в глухое темное убежище, символизирующее одновременно стадию зародыша и смерть. Вступление в мир взрослых означало повторное рождение.

Благоговейное отношение к земле подразумевало бережность в обращении с ней. Для крааля, над которым знаком собственности и тотема тянулся вверх дым лагерного костра, рубежи мира были ограничены. Но внутри этого тесного круга постоянная близость к природе породила цельное воззрение. Жизненный ритм согласовался с природными ритмами. Таинственное чувство общности с землей сочеталось с точнейшим знанием свойств различных деревьев и трав, повадок зверей, птиц и насекомых. Такие знания составляли часть коллективной собственности рода.

Взаимоотношения простейшей людской общины с окружением во многих случаях можно определить термином «жизненная демократия», который предложил норвежский ученый Арне Несс. Или, пользуясь словами тонкого знатока Африки англичанина Бэзила Дэвидсона, как «искусную увязку желаемого с возможным».

Главной заповедью была уважительность — уважительность к другим членам коллектива и к среде, от которой зависел род. Жизнь на грани выживания не позволяла индивиду брать себе что-либо сверх самого необходимого, иначе он ставил под угрозу жизненные предпосылки племени или рода. Сознание того, что человек способен на переэксплуатацию ресурсов, часто составляло неотъемлемый элемент мировосприятия. Дошедшие до нас фрагменты различных мифов отражают представление о том, что смерть некогда вошла в мир человека, чтобы чрезмерное размножение людей не сделало голод постоянным.

За всем этим явно стояли интуитивная мудрость и прагматический опыт, уходящие корнями в далекое прошлое человеческого рода, может быть, даже в дочеловеческие времена. И несчетные поколения передавали друг другу, так сказать, экологический завет.

У древнейшего человека, как и у предшествовавших ему гоминидов, не было ни возможности, ни желаний изменить окружение. Они участвовали в круговороте питательных веществ и воды и в энергетическом процессе таким же образом и на тех же условиях, что другие создания. Огонь и каменный топор явили новую возможность воздействовать на среду. Вместе с возможностью пробудилось и желание.

Племени, пигмент которого выцветал под северными небесами, предстояло развить культуру, все более далекую от земли и лесов и всего, что они символизируют. Однако и близкие к земле афро-восточные культуры рано стали истощать почву, особенно уязвимую в тропическом поясе. Истощение заметно усилилось в последнее время.